Контракт на Фараоне - Олдридж Рэй - Страница 4

Руизу пять лет, и он помогает своему полуотцу в загоне. Обязанностью ребенка было собирать теплые шарики личинок ормов из гнезд, пока сами ормы толпились в проходе, торопясь на завтрак. Мальчик очень любил эту работу. Маленькие шарики подрагивали в руке, пока он собирал их в корзинку-инкубатор, их крохотные щупальца искали питательные поры, которых не было на коже человеческой ладони. Эта легкая щекотка доставляла удовольствие. Вес полной корзинки сам по себе был наградой: каждый шарик означал небольшое, но вполне определенное количество кредита, способствовавшего сохранению независимости семьи мальчика. Хотя юному уму идея свободы представлялась весьма смутной, он прекрасно знал, что независимость — хорошее слово, а обратное ему, рабство, — плохое. Это он усвоил, глядя на мрачные лица, когда последнее произносилось за обеденным столом. В эти дни лица мрачнели все больше, а голоса не так приглушались, что беспокоило Руиза, когда он об этом думал.

Казалось, то, что мальчик приносил столько же шариков, сколько и всегда, больше не помогало. И как бы он ни уговаривал ормов нестись получше, личинок не прибавлялось. Животные таращились на него своими тусклыми фасетчатыми глазами и не понимали, чего от них хотят, когда Руиз всерьез пытался им объяснить, как важно, чтобы они неслись усерднее. Порой, когда голоса за обеденным столом становились совсем громкими, Руиз в бессильном гневе плакал в загоне у ормов. В такие моменты ему дико хотелось швырять в них камнями, наказывая за глупость. Но не сегодня. Сегодня он был счастлив. Малыш нес корзину-инкубатор через весь комплекс к маточному сараю, когда во внутренний дворик ворвалась блестящая штуковина и приземлилась, взметнув вихрь пыли. От удивления Руиз выронил корзину, просыпав в грязь несколько личинок. Он немедленно поднял инкубатор и кинулся собирать драгоценные шарики. Когда все они вернулись на прежнее место, пневматические двери флаера с шипением поднялись, и оттуда шагнул надсмотрщик — тощий змей с длинной, заплетенной в косички бородой и нарисованными бровями. Звали его Боб Пийуль. Это имя вносило в семейные беседы почти такое же напряжение, как и упоминание о рабстве.

Из общего дома, выстроенного из плавленого камня, высыпали почти все взрослые. Руизу было любопытно и очень хотелось остаться послушать, но он отвечал за шарики. Если их как можно скорее не отнести в маточный блок, они погибнут. Поэтому мальчик внес их туда и распределил по пустым ячейкам. Покончив с этим, Руиз выскочил обратно во двор. И словно врос в землю от страха, увидев, что все старшие члены семьи смотрят на него с разной степенью скорби, а из темноты окон осторожно выглядывают дети. Он испугался еще больше, когда все взрослые отвели взгляд, кроме его кровной матери Ласы, по лицу которой, обычно спокойному, катились слезы. Руиз почуял, что надвигается беда. Он с плачем бросился на своих коротеньких ножках к матери. Она подхватила его, прижав к себе так, что малыш едва мог дышать. Но ничего не сказала. Молчали и остальные…

— Что такое? Что случилось? — спросил Руиз, осипнув от страха.

Раздался ханжеский гнусавый голос надсмотрщика:

— Слишком много шума из-за ребенка. Вы его без нужды пугаете, — изрек Боб Пийуль, хватая мальчика за плечо. — Не бойся, Руиз. Ты поедешь в большую семью, не чета этой кучке пожирателей грязи. Ты поступишь в Школу лорда. Если будешь стараться, то в один прекрасный день наденешь красивую одежду и станешь служить лорду.

Руиз прижался к Ласе еще крепче. Пийуль попытался его оторвать, но тщетно.

— Послушай, Ласа, разве это достойное поведение?

— А красть детей достойно, Пийуль? — проговорил полуотец Руиза Релито. Голос его, обычно резкий, звучал так, будто горло набили камнями.

Боб Пийуль отпустил Руиза и повернулся к Релито:

— Красть детей, говоришь? Разве может лорд Баллисте украсть то, что и так ему принадлежит? Менее великодушный хозяин давно раскидал бы вашу семейку по более эффективным производственным участкам, как я ему не раз советовал. Однако он милостив.

— Да уж, — горько рассмеялся Релито.

Узкое лицо Боба Пийуля побагровело, а глаза опасно заблестели.

— Хватит, — рявкнул надсмотрщик.

Он схватил Руиза за руку и грубо оторвал его от Ласы, которая упала на колени, словно что-то в ней сломалось.

Тут воспоминание разлетелось в клочья и уплыло в темноту. Накер продолжал тихо лежать, зарывшись в ил на дне сознания Руиза. «Крестьянский мальчик, обычный раб, — дивился он. — Кто бы мог подумать?» Это несоответствие изумляло мозг-навигатора каждый раз, когда он входил в сознание Руиза. Прошло немало времени, прежде чем еще одно опорное воспоминание подплыло достаточно близко, чтобы его можно было активировать, — достаточно много, чтобы Накер успел забеспокоиться, как бы одна из тонких сторожевых нитей императива Лиги не замкнула смертную сеть, прежде чем он успеет удрать. Или его могут атаковать огромные хищные нейронные схемы, умело выращенные Руизом, дабы защитить океан памяти от грубого вторжения. Но никто его не побеспокоил, и Накер выпустил еще один стимулирующий заряд. Тот взорвался, ударившись о следующее воспоминание: Руиз был уже почти взрослым.

Юноша скорчился по правую руку от лорда Баллисте. На нем были те самые нарядные одежды, которые обещал ему много лет назад покойный Боб Пийуль. Но все остальное — совсем не так, как хотелось. Парчовый камзол Руиза спереди затвердел от подсыхающей крови, крови последнего раба-телохранителя лорда. В руке у юноши с голодным жужжанием подрагивал акустический нож. Они затаились в маленьком проходе рядом с приемной Баллисте. Лорд поглаживал инкрустированный драгоценными камнями церемониальный карабин, перекладывая его из одной руки в другую. Хозяин состарился и ослаб телом и разумом. Нездорового цвета губы дрожали, дыхание со свистом вырывалось из иссохшей груди. Пока они ждали, лорд Баллисте все время хихикал и что-то бормотал:

— Пусть только они сюда доберутся, пусть только доберутся, тогда-то мы и посмотрим, Руиз, тогда посмотрим… Мороженого хочу, свеженького, лимонного хорошо бы… А почему ты в красном?

Лорд продолжал кудахтать, но Руизу было не до него. Он навострил уши, пытаясь расслышать другие звуки, теперь, когда самые громкие взрывы смолкли. Освободители уже закончили свои дела внизу и в любой момент могли подняться сюда, чтобы выполнить обязательства перед бывшими рабами лорда Баллисте.

Лорд шептал все более настойчиво:

— Руиз, ну почему, скажи? Я же с ними хорошо обращался, я соблюдал приличия. Почему они взбунтовались?

Руиз не ответил. Он уловил скрип осторожных шагов в приемной.

— Ш-ш-ш, господин. Может, они нас здесь не найдут, если будем сидеть как мыши.

— Да-да, ты прав, юный Руиз. Ты единственный остался мне верен.

К счастью, лорд Баллисте соизволил наконец заткнуться. Довольно долго было тихо. Потом гобелен у входа шевельнулся. Секунду спустя один из освободителей медленно отвел занавес в сторону дулом дротикового ружья, в котором еще оставалась половина зарядов. Это был крупный мужчина в потрепанной углеродной броне. Он скользнул за дулом своего ружья плавно, как ласка в крысиную нору. Руиз замер абсолютно неподвижно, надеясь, что они с лордом надежно укрыты за пыльной грудой стульев, сваленных у дальней стены темного прохода. На протяжении шести ударов сердца человек стоял, не шевелясь, потом повернулся, чтобы уйти, и Руиз приготовился медленно выпустить набранный в грудь воздух. И вот тут лорд Баллисте решил встать и выстрелить. Заряд разнес освободителю ногу. От удара человек крутанулся вокруг своей оси, выпустил из рук оружие и сполз по стене. Лорд рассмеялся и с важным видом прицелился снова. Руиз принял решение.

Он поднялся и всадил акустический кинжал в длинный череп лорда, чуть впереди уха. Карабин со стуком упал на пол. Руиз надавил, и кинжал с ревом вышел из темени, разбрызгивая потекшие мозги, на мгновение окутавшие тонкой дымкой голову лорда перед тем, как он упал и умер. В следующий миг в проход ворвались еще двое освободителей с ружьями наизготовку.