Гибкий график катастроф - Георгиева Инна Александровна - Страница 69

— Так где там, говоришь, находится твой призрак? — первой выскочив из машины, деловито поинтересовалась мама. Я с трудом разжала одеревеневшие пальцы, отпустила ручку и пролепетала:

— Он не мой… но вообще-то в спальне…

— Тогда захвати из кладовой семь штук высоких свечей, зеркало и… у нас ведь еще остался яблочный пирог, который я неделю назад пекла? Вот его тоже кусочек. Ах, и передай своему тщедушному заклинателю — вон он у дерева стоит согнувшись, — чтобы Богдана к тебе в спальню не пускал. Сегодня мы там будем колдовать.

«Да ну что ты?! — подняла я на маму саркастичный взгляд. — Колдовать? Серьезно? А я-то думала, тебе свечи нужны, чтобы ноги побрить».

— Хватит гримасничать! — отрезала Ядвига. — Я не виновата, что у вас такой слабый вестибулярный аппарат!

И с гордым видом потопала в дом. Следом, все еще слегка пошатываясь, отправился Алекс, будто боялся выпускать мачеху из поля зрения. Я же в особняк вошла последней, дрожащими руками стянула сапоги, шубу и отправилась в кладовую. Очень медленно, надо сказать, отправилась, ведь, несмотря на весь мамин энтузиазм, мне совсем не улыбалась идея возвращаться в родную спальню, особенно ради того, чтобы избавиться от нежелательного и, вполне возможно, мстительного соседа (а на что еще могло быть направлено наше колдовство?!).

Неудивительно, что, когда я все-таки добралась к себе, там уже собралась целая толпа: мама, Полина, Шурик, и это не считая самого полтергейста, конечно. Он все так же взирал на меня из своего угла и, честно говоря, мне стало даже немного стыдно за то, что мы собираемся его изгнать.

— Блин, Ева, ну и долго же ты возишься! — раздраженно прикрикнула мама, отбирая у меня свечи и пирог. — Зеркало поставь напротив призрака. Оно его удержит, если он захочет слинять из этого мира.

«Чего-чего?!» — нарисовалось у меня на лице.

— Я думала, мы собираемся очистить помещение! — воскликнула, прижимая зеркало к груди. — Зачем тебе плененный полтергейст?

— Затем, Ева, что этот гость пришел к тебе не просто так, — объяснила мама. — Но ты все поймешь сама, когда мы сможем наконец с ним поговорить.

Я вздохнула и, опасливо подступив к любителю цилиндров, поставила зеркало у его ног.

— Отлично! — тут же бросилась следом Ядвига, шустро расставляя свечи по кругу, на равном расстоянии друг от друга. — А теперь самое интересное: колдовать, Ева, будешь ты.

— Почему я?! — аж подпрыгнула от неожиданности. Нормально? Идея сцапать привидение, значит, — ее, а исполнение на мне?!

— Извини, доча, — пожала плечами Ядвига, — но пришел он к тебе. И откликнется, похоже, тоже только на твой зов.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Ведьма шепотом чертыхнулась, злясь на непокорную дочь, и, обернувшись, обратилась уже ко всем:

— Признавайтесь, народ, кто-нибудь еще видит мужика в том углу?!

Никто не отозвался. Я вздохнула:

— Ладно, поняла, проехали. Что делать-то надо?

Мама коварно ухмыльнулась:

— Сейчас я полосну тебя ножом по ладони, ты уронишь пару капелек крови в свечу, в каждую по очереди, а потом медленно и с чувством съешь этот кусок яблочного пирога!

— Но он же деревянный! — пискнула я. Хотелось еще добавить «и несъедобный, как и любая твоя выпечка, потому и простоял неделю», но Ядвига слишком быстро хохотнула:

— То есть тебя только это смущает? Ладно, не зеленей. Я пошутила. Сейчас подойди к зеркалу, посмотри на дядю-полтергейста и просто позови его. Ах да! И еще нужна толика твоей магии. Наколдуй что-нибудь для вида.

Я кивнула, стараясь, чтобы страх, сковавший изнутри, не слишком явно проступил на лице. Спроси меня кто: чего я так боялась — и я, пожалуй, не смогла бы ответить. Возможно, если бы мама сказала, чего стоило ждать дальше, все выглядело бы куда проще. Но ведь она, черт подери, просто не могла испортить «сюрприз»!

Кусая губы, я с опаской ступила в круг свечей, покосилась на мужчину, к которому уже даже успела немного привыкнуть (как к уродливому рисунку на обоях), и промычала:

— Д-добро п-пожаловать в наш м-мир…

А потом, как мама и просила, щелкнула пальцами.

— Едрить твою налево! — бросаясь к загоревшемуся одеялу, рявкнула Ядвига. — Я же сказала: для вида колдануть!

Я поежилась, глядя, как Алекс с Полиной, чертыхаясь сквозь зубы, сбивают искры со штор и прикроватного коврика, но это было ничто по сравнению с тем, что я почувствовала, когда сзади раздался скрипучий мрачный мужской голос:

— А ты, Ядвига, так и не научилась выражаться точнее!

Мама резко прекратила топтаться на одеяле, подняла голову и криво ухмыльнулась:

— Ну, здравствуй, Кондратий.

И прозвучало это как «век бы глаза мои тебя не видели!».

Медленно, стараясь не броситься в сторону с воплем «Оно разговаривает!», я обернулась и с плохо скрываемым ужасом уставилась на недавнее привидение. Смешно сказать, но «в теле» оно выглядело еще страшнее, чем без него.

Дядя походил на эдакого лондонского сноба, заносчивого самовлюбленного аристократа в двадцатом поколении, и вообще — настолько колоритного образца антигероя, что графа Олафа[7] сыграл бы даже без грима. Узкое, сморщенное от старости лицо, ярко выраженные надбровные дуги, украшенные брежневской растительностью, узкие губы и нос крючком: уже только при таком раскладе от взгляда на него меня бросало бы в дрожь, но, видимо, матушка-природа не любила полумер. Потому на жутком лице «красовались» не менее жуткие глаза. Темные, цепкие, необычайно живые, казалось, они видели тебя насквозь. То есть буквально насквозь: включая хронические заболевания и степень изношенности внутренних органов, чтобы тут же, не теряя времени попусту, определить реальную стоимость твоего внутреннего мира.

В общем, специфический дядя, произведший впечатление даже на Полину.

— А вы знакомы? — с любопытством поглядывая на Кондратия и явно пытаясь придумать, как бы применить его образ к собственной шкурке на Хеллоуин, спросила она.

Мама недовольно фыркнула, буравя «призрака» далеким от радушия взглядом:

— К сожалению, да, — и добавила, нисколько не стараясь говорить потише: — Вот же… даже умереть с концами не мог!

Дяденька издал гортанный смешок, по звуку похожий на предсмертный хрип попавшего под газонокосилку кота, и ответил не менее враждебным взглядом:

— Не дождешься, ведьма! А теперь отстань и дай мне посмотреть на милую девушку, которая меня наконец оживила. — Я смущенно ковырнула пол носком. — Да-да… — протянул Кондратий, скользя по мне липким въедливым взглядом. — Вижу, не вся в мать пошла: уже хорошо. Но тугоумие по наследству все-таки передалось…

Я бросила на Ядвигу растерянный взгляд: с чего это странный дядя-призрак меня оскорбляет? Может, перейдем уже к той части нашей беседы, где мы его сначала допрашиваем, а потом развеиваем от греха подальше? Ну пока совсем не охамел?

Кажется, мама думала в том же направлении. Сузив глаза, она скрестила руки на груди и выразительно оскалилась:

— А ты, я вижу, так и остался Гринчем, и смерть тебя нисколько не изменила! Моя бы воля: никогда бы тебя с того света не вернула.

— Вот это уже не тебе решать! — буркнул старик и снова обернулся ко мне: — Ты ведь не знаешь, кто я, девочка?

«Откуда бы я это узнала?!» — пропечаталось у меня на лбу, и полтергейст, приосанившись, не без гордости представился:

— Меня зовут Кондратий Адамантович. Я — дядя твоего отца, да будет земля ему пухом!

Вот это уже было совсем не смешно. И то, что у меня внезапно нарисовался такой забавный родственник, и то, что отец совершенно неожиданным образом оказался почившим.

В душе всколыхнулись противоречивые эмоции. Я ведь никогда не знала папу. Мама вообще предпочитала о нем не распространяться, с детства воспитывая меня с мыслью, что он был кем-то совершенно неважным. Но одно дело: воспринимать отца как некое мифическое существо, наградившее меня зелеными глазами и мягким овалом лица, а другое — понимать, что никогда, то есть на самом деле ни-ког-да, не сможешь его увидеть.