Гибкий график катастроф - Георгиева Инна Александровна - Страница 37

— Хочу-у экшн, — проскрипела рядом Поля, и мне захотелось упасть лбом в пол. Не успела. Мастер наконец заговорил. Прочистив горло, он поздоровался, сказал что-то вроде:

— Рад видеть старых друзей, а также новых почитателей… — А дальше было какое-то странное длинное слово, которое сейчас я не смогла бы воспроизвести даже под угрозой быть съеденной гигантским тараканом. Одно только стало понятно: обычной йогой это занятие не было.

С выражением я покосилась на Полину — она ответила все подтверждающим радостным оскалом. Меня слегка передернуло, а учитель меж тем плавно поднялся со своего места, улыбнулся, отчего его глазки снова стали узкими как у китайца, и заявил:

— Сегодня мы изучим (еще одно забавное ненашенское слово, которое мне ничего не сказало), и помогать мне будет… — Он выразительно уставился на людей перед собой. Я мысленно поскребла в затылке: в чем именно помогать? Показывать упражнения? А как же сам мастер? Мне казалось, даже в таком почтенном возрасте йоги (а также учителя иных схожих дисциплин) еще о-го-го и могут блеснуть чудесами акробатики… — вон та милая девушка в черном, — закончил учитель, и оба его «адепта», резко обернувшись, вперились в готессу мрачными взглядами. То ли завидовали… то ли прощались… то ли просто старались о чем-то предупредить. Впрочем, не на ту напали! «Та» сидела левее, и на нее, возможно, взгляды и подействовали бы. А Полину так просто было не испугать. Она улыбнулась и, весело подмигнув мне, прошла в центр зала. Встала рядом с мастером, оказавшись почти на голову выше его, и кивнула: мол, пионер всегда готов.

Шифу ответил благодушным взглядом, его «неистовая двойка» — кривыми предвкушающими усмешками. Одновременно, словно полжизни тренировали это движение, они подтянули под себя ноги и сели, уложив руки на колени ладонями вверх. Мы с Полиной недолго думая последовали их примеру, и разминка началась.

Сперва все было неплохо. Мастер учил нас правильно дышать, втирал что-то про асаны, «читта вритти ниродхо», симпатическое преобладание и чакры. У меня было чувство, что я слушала лекцию на малознакомом языке, периодически делая глубокие вдохи, долгие выдохи, смысл которых был от меня так же далек, как гипотеза Модильяни-Миллера от монаха Шаолиня, или уходя в «шавасану»: то есть ложилась на коврик и отдыхала. Довольно просто, ненапряжно и даже немного скучно, особенно когда не представляешь, что последует дальше.

Ведь дальше пошел не просто экшн, которого так ждала Поля, а настоящее сражение. Практически битва за выживание. Когда мастер перешел от дыхательных к настоящим физическим упражнениям. И я вам так скажу: после верховой езды и Полинкиных тренировок у меня наработан нехилый такой запас сил и выносливости, но чтобы выполнить все, что требовал этот Шифу, нужно было быть сверхчеловеком.

— Нет, юная леди, в нашем классе шпагат выполняют не на земле, — мягко заявил он Поле.

— Мм… — изогнула бровь готесса, привыкшая поражать людей своей удивительной гибкостью (даны тхэквондо доставались ей не за красивые глаза) и явно не готовая к новым горизонтам. Вместо объяснений мастер улыбнулся и, не меняя положения тела (у него даже руки так и остались сложенными на животе!), вытянул носочек левой ноги и плавно поднял ее над головой. Я сглотнула, но Полю это не особо впечатлило. Насупившись и явно пока не понимая, с кем сцепилась, она встала, вытянулась в струнку и довольно сносно повторила маневр учителя. Было только одно, чего она не учла.

— А теперь держим ногу, — приказал Шифу.

Я мысленно пожала плечами: держим так держим, чего уж тут. Просто он тогда не сказал, что мы ее так долго держать будем!

Я сдалась первой. Поля, скрежеща зубами, будто пытаясь перегрызть кусок стальной проволоки, достояла до конца. Вернее, как до конца? Пока мастер не велел поменять ногу.

Такого откровенного шока в глазах готессы я не видела давно. Похоже, даже для нее это казалось перебором, хотя уж она-то любила поизмываться над учениками! Но поскольку сдаваться было ниже Полинкиного достоинства, она послушно задрала вверх правую конечность.

— Необязательно выполнять упражнение заданное количество времени, — глядя в ее бордовое лицо, сказал мастер. — Для человека без опыта это может быть…

— Я справлюсь! — прохрипела в ответ готесса.

Учитель кивнул и вернулся к остальным «адептам», которые, надо признать, выглядели куда здоровее ее. Я — потому что не страдала подобными комплексами и не пыталась шагнуть через голову. А потому уже с полминуты отдыхала в своей любимой «шавасане» на ковре. Мальчик в трико, кажется, вообще был гуттаперчевым от природы и выносливым как верблюд, потому что даже не запыхался. Лицо у девушки тоже было спокойным, но еще мрачнее, чем когда она вошла в зал: наверное, в этот момент, пользуясь случаем, она мечтала убить все живое, и это придавало ей сил. Особенно злобной ее физиономия стала, когда мастер перешел к следующему упражнению и велел опуститься на четвереньки, вытянуться, словно перед жимом лежа, и подняв вверх правую руку и левую ногу, замереть, прислушиваясь к своему дыханию. Ну не знаю: к моему прислушиваться смысла не было — его, кажется, отлично слышали даже в соседнем здании. Поза в целом была несложной, но вы попробуйте постоять так хотя бы минуту! Уже секунд через пятнадцать мои руки дрожали как при землетрясении в восемь баллов. Неудивительно, что сакраментальное: «Обратимся к стойкам у стены!» — я снова дождалась в положении лежа. Правда, уже не знала: радоваться этим крошечным передышкам или плакать от понимания собственной ущербности. Больше всего хотелось плюнуть на все и уползти в сторону выхода. Как, чувствую, и поступало большинство из тех, кто раньше посещал этот зал: количество, учеников в классе перестало меня удивлять. Хотя надо отдать должное педагогу: он был тверд, безжалостен, но, ешкин кот, последователен, как Чингисхан при завоевании степей. Самое стремное оставил на финал: упражнение, которое до сих пор иногда посещает меня в кошмарах. Вернее, посещало бы, если бы я смогла его выполнить.

— Делаем «Кренделек», — огласил мастер, и с тех пор я терпеть не могу крендели!

Во-первых, чтобы просто сесть в указанную позицию, пришлось изогнуть конечности и тело под таким углом, что треск моих бедных косточек перепугал мостившегося рядом мальчишку. Во-вторых:

— А теперь просуньте руку вниз, упритесь ладонью в пол и… поднимите тело над землей.

Блин, как?! Как это вообще можно было сделать?!

Я смотрела на ребят рядом и, честное слово, хотела спросить:

— Вы с какой планеты прилетели?!

Люди не могут сделать того, что делали они! Это противоречит законам физики, а после того, что мы уже сделали, — еще и здравого смысла.

— Сдаюсь… — прошептала, с трудом распутываясь из «кренделька». К черту гордость. Я хочу жить. И ходить. Хоть когда-нибудь…

Полина, к сожалению, считала иначе. Имидж для нее был делом важным, потому она не только «вспорхнула над миром», как выразился мастер, но и в раздевалку доковыляла сама, хмуро припевая под нос:

— Я — паровоз, лечу сквозь тьму и у меня фонарь во лбу…

— Полечка, с тобой все нормально? — осторожно спросила я. На меня подняли такие глаза, что промеж них захотелось вколотить гвоздь просто из сострадания. — Что-то болит?

— Всё, — честно ответила подруга. — Завтра будет жуткая крепатура. Давненько она меня не посещала… а вот послезавтра…

— Все закончится? — с надеждой предположила я, но готесса как-то мрачно оскалилась:

— А послезавтра я сюда вернусь!

— Зачем? — испугалась я: уж больно угрожающе прозвучало ее обещание.

Поля перевела на меня сверкающий решимостью взгляд:

— На занятие, конечно. Я так просто не сдамся. Он меня еще не знает, но я буду лучшей его ученицей! Сдохну, но стану лучшей. Comprendo?!

Я мысленно покачала головой, хотя удивляться было нечему. Полина была той самой вороной из анекдота про гусей и юг: птицей большой, сильной, но на голову долбанутой. Она будет держаться до конца, на спор поднимется на Эверест без страховки, переплывет Ла-Плату[5] на каноэ, после ядерной войны переживет тараканов — и все на чистом упрямстве. Вопрос «зачем?», правда, так и останется открытым, но за годы дружбы я поняла одно: нельзя становится между Полей и ее мечтой. Какой бы странной она мне ни казалась.