Презумпция невиновности (СИ) - "Motoharu" - Страница 4

- В универе учишься? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить. Третьи знакомые – они вообще кто? Не друзья, не враги, а так… просто знакомое лицо и что-то там из прошлого, когда сидели за одной партой и списывали задачки с доски. Нас тогда ещё путали. Не внешне, конечно, внешне мы вообще не похожи – Лёшка полноватый, маленького роста, а я тощий и высокий. Училки никак не могли запомнить, кто Сенный, а кто - Арбенин. Два отличника, ботаника и зануды. Да, не удивляйтесь, это всё про меня. Представляете? Я сам не верю, что такое могло быть в каком-то лучшем из миров. Явно речь идёт не о моём мире. Мой мир – это отдельная песня, какая-то одна и та же, старая и про войну. Ну знаете, та, в которой она ждала, ждала его с войны всю жизнь, а он уже сто лет назад умер и никогда к ней не придёт. А она, дурёха, ещё ничего не знает и надеется.

- Да, поступил на экономический, - неприкрытая гордость зазвенела в Лёшкином голосе. Неприятно резануло, но на то ведь и было рассчитано, не так ли?

- Я так и подумал, - хмыкнул я и беспечно улыбнулся. – А я вот жизнь свою прожигаю. И ни о чём не хочу думать. Планирую спиться к тридцати годам. А ты что планируешь?

- Зря ты так, Данька, - ну вот, приехали. Он меня будет жизни учить? Облезет. Никого нет дома, все ушли на фронт. – Сейчас без вышки никуда не пробиться, ты же знаешь.

Я громко усмехнулся и хлопнул Лёшку по плечу, тот аж вздрогнул от неожиданности. Вообще надо заметить, что все ботаники весьма нервные личности, может потому что боятся не получить очередную пятёрку? А поскольку уважать их частенько больше не за что, то наблюдается очень неприятная история. Сомнение, страх и неудовлетворённость. Причём тут даже секс не помогает расслабиться, наоборот, ещё хреновее становится, мол, вот на какую фигню я трачу время, надо же выучить логарифмы. В общем, ботаник – это судьба. Чаще всего ботаники помирают от сердечного приступа, а я вот решил изменить свою судьбу. Я вообще в судьбу не верю, потому что судьба – это то, на что ты можешь рассчитывать так или иначе, а я ни на что не могу рассчитывать.

- А чтобы спиться, вышка не нужна, - сказал я и облегчённо выдохнул. Зависть отпускала, стоило вспомнить, а собственно, с чего я стал таким, просто голые факты, без подробностей, и стало так легко и спокойно. Учись, Лёшка, хорошо, и за меня тоже. Я только рад буду, если хоть кто-то в этой долбаной жизни добьётся успеха.

- Ну ты это… особо не увлекайся всё-таки, - Лёшка смущён, он всегда так быстро смущался, кто бы что ни сказал, и злиться начинал тоже быстро. Мы с ним так похожи! До сих пор похожи, пусть он и будущий профессор, а я наркоман и алкоголик, ну так думают все вокруг, глядя на меня. Хотя пью я не так часто, а наркотики не пробовал ни разу в жизни, и без того в башке туман. Но это всё мелочи, сначала я работал на антураж, теперь он на меня работает, тоже своего рода бизнес, вот только материальной выгоды я не получаю. Хотя это с какой стороны посмотреть, например, я часто ночую у Голого, едим мы тоже его еду, денег не отдаём. Но он не жалуется, ничьей экономии не считает, даже больше того - искренне обижается, если мы отказываемся от его предложения остаться на ночь. Он живёт один в двухкомнатной квартире, досталась от родителей, которые разбились на машине, возвращаясь с дачи. Мировой парень этот Голый, и очень самостоятельный, а панковство… ну я думаю, вы уже поняли, что у каждого есть своя причина на то, чтобы пугать народ своим бешено-авангардным видом? Да и ничего не случится с этим народом, он же закалённый! Телек так закаляет личность, ни одна стоящая эмоция не родится, одно только гы.

- Да я даже не знаю, я ж натура увлекающаяся, ничего не могу делать по чуть-чуть, - продолжал я смеяться.

Лёшка выдохнул с сожалением. Все те, кто меня слушают, рано или поздно так выдыхают. Жалеют загубленный потенциал. Но если честно, я знаю, что в глубине души им плевать на меня и на мой потенциал, просто вот, ну как-то свою неспособность что-либо изменить ощущают, а так всем хочется быть спасателями. Ага, теми самыми Чипом и Дейлом, которые всегда спешат на помощь. Помог другу и счастлив! Потом всем рассказал и ещё раз счастлив! Сам пару раз вспомнил, как ты здорово умеешь помогать, и опять счастлив! Столько поводов быть счастливым, мама не горюй. Вот только не за мой счёт. Это Голый ещё может думать о том, что он мне помог, но он никогда не будет этого делать. И не потому что тупой и в жизни своей ни одной книжки толком не прочитал, нет, вовсе не поэтому. Он даже и не знает, что помог мне. Всегда делает то, что хочет, и как-то вот помогает этим. Интересно, почему оно так? Я до сих пор не разобрался.

- Ты к Фадееву на свадьбу идёшь?

Я так и застыл с тупой улыбкой на лице. Три года я не слышал этой фамилии от кого бы то ни было, и сам старался не вспоминать, хотя тянуло, безусловно тянуло, я ж говорил, что мазохист по натуре. А он же ещё и жил тут недалеко, за школой, в кирпичном девятиэтажном доме номер 15, восьмой этаж, квартира 68. В его подъезде всегда пахло сыростью, холодом и ожиданием. Ожиданием весны.

- Нет, я и не знал, что он собирается, - беспечно пожал я плечами, словно говорил о чём-то бытовом и неинтересном. Парни махали мне, они собирались пойти в парк, кататься на каруселях. Это было наше самое любимое занятие, чёртово колесо, над пропастью без страховки. Отморозки, что ещё тут скажешь. – Меня не пригласили.

Лёшка искренне удивился, даже не смог вовремя собраться, чтоб челюсть не падала с таким грохотом.

- Мне в прошлую пятницу приглашение пришло, Макарскому Витьке тоже и Ваньке Шошину. Они идут, купили подарок на двоих. А я ещё думаю, вроде девушку обещал на дачу отвезти…

Лёшка что-то говорил ещё про свои обстоятельства, словно объяснительную писал, очевидно, за моей подписью. А я никак не мог его услышать, смотрел, как автобусы нагружаются пассажирами, и словно большие ковчеги, отчаливают от пристани по полноводной реке. Те, кто успел сесть внутрь, непременно спасутся. А тот, кто остался, будет утоплен.

Знаете, я очень люблю фантазировать. Воображать, что было бы, если бы случилось то или другое событие, мне очень интересно, кто и как стал бы реагировать на то, что внезапно остановка провалилась под землю. Все бы засуетились, забегали, стали кричать… или наоборот, застыли бы на месте в немом оцепенении, и так бы простояли до тех пор, пока не приехали бы спасатели. Или вот ещё фантазирую на тему, как нашу школу захватили инопланетяне и стали проводить свои жуткие хирургические эксперименты без анестезии. Я прям чётко видел, как мне разрезают кожу на руках, смотрят на открытые кровоточащие вены, что-то сшивают, что-то опять разрезают, достают осколки стекла… это было зеркало. Мамино любимое, кажется, оно принадлежало какому-то графу и около двухсот лет стояло в его фамильной усадьбе. Из моих рук достали больше сотни осколков маминого любимого зеркала.

Я сунул руки в карманы и зябко поёжился.

- Ну передавай ему привет от меня и поздравление, - проговорил я и изобразил на лице сожаление, мол, извини, нужно бежать. – Пока, Лёшка, удачи тебе.

- Данька, береги себя.

Лёшка махнул мне рукой, когда я уже влился в свою яркую и беззаботную компанию. Фирма всегда спасала меня от скуки и ненужных мыслей. Три года прошло, а кажется, что только вчера всё закончилось.

- Я читала твою карточку. Ты был у психолога раньше? – Ирина Петровна словно слышала ход моих мыслей. Очень чуткая натура, это я сразу понял, ещё когда она стояла у окна спиной ко мне и курила, так свободно, так по-домашнему. Настоящий врач, любящий своего пациента без любви. Такой врач всё делает, что и влюблённые, – помогает, сочувствует, принимает таким, какой ты есть, советует, но не любит. Ни капли не любит. А я вдруг почувствовал себя уставшим.

- Да, три года назад. Но это был не психолог, а психиатр, понижаю градус, если можно так выразиться.

Я опять поболтал ногой и насильно выключил в своей голове хлынувший поток воспоминаний. Всё отложим на потом, а то я вообще уже ничего не смогу ответить Ирине Петровне, обижу. А женщин нельзя обижать. Вообще слабых нельзя обижать, это как-то немужественно. А я всегда мечтал быть настоящим мужиком, как мой отец. Знаете, он у меня эдакий атлет – высокий, темноволосый, истинный спартанец. Жаль, что мы с ним редко видимся. Он меня, как бы это правильно выразиться, недолюбливает. Да, наверное, как-то так можно грамотно назвать то чувство неприязни, которое я в нём пробуждаю, когда мы встречаемся на улице. Но я уже смирился, да и он тоже, потому и видимся редко, - оба проиграли. Кстати, у меня и мама тоже красивая. А я тогда в кого таким неуклюжим уродился?