Презумпция невиновности (СИ) - "Motoharu" - Страница 14

На следующий день был унылый выходной. Меня бил озноб, и голова кружилась от происходящего в организме воспалительного процесса. Но я был рад внезапной простуде, так я чисто физически не мог думать, а очень хотелось. И плакать хотелось, но я не умел.

Что такое судьба? Кто-то сказал, что это то, что нам предначертано, тот путь, который мы обязаны пройти. И пусть иногда охота сигануть в кусты, идти всё равно необходимо. Вопрос только, куда? Ведь по теории вероятности путь не всегда приводит к цели, иногда он приводит в тупик. И что тогда? Поворачивать назад или рыть подкоп?

Я чувствовал, что на всех парах несусь в стену. Когда я лежал с температурой под сорок, я воочию видел эту стену, видел, как я разбиваюсь об неё, слышал, как надо мной смеются. Тошка тоже надо мной смеялся. Он никому не расскажет, что я педик… Не расскажет, что я педик… Я педик… Разве это мой путь?

Первый урок в понедельник я прогулял. Температура спала, но муть в голове осталась. С того дня она навсегда осталась со мной.

Всё было элементарно. Я подошёл к школе и не смог войти. Просто не смог открыть дверь и сделать шаг. Всё внутри меня взбунтовалось против этого шага, и я уступил своему предчувствию. Никогда прежде я не прогуливал уроки. Мне казалось, что это будет сложно, что за этим последует непременная расплата. Мамино железное воспитание никуда не заткнёшь.

Я мотался по улице полчаса в каких-то незнакомых дворах. Каждый попавшийся мне навстречу человек непременно знал о том, что я прогуливаю школу и осуждал, несмотря на мой явно чем-то озадаченный вид. Я иду по поручению класснухи, и нечего на меня пялиться!

Знаете, до того кошмара (можно даже придумать разновидность ужасов – бытовой сон) я никогда не верил в вещие сны и приметы, даже в класс на химию заходил с левой ноги, потому что это было прикольно, как и любая традиция. Такие вещи невольно увлекают за собой. Это же умереть можно от хохота – весь класс, как один, заходит в класс с левой ноги, потому что боится химика. Типа левая нога поможет. Но, как известно, против лома нет приёма. Так и нашему химику левая нога не помеха. Захочет и влепит два, хоть с левой ноги ты зашёл, хоть боком, хоть вприсядку.

Да, я в сны не верил, потому что слишком рациональный и всё всегда подвергаю сомнению, я уже рассказывал про очарование и разочарование вроде бы. Но в тот сон я не мог не поверить. Я был там.

И я знал, что мне сегодня не нужно идти в школу.

После первого урока, проветрившись и успокоившись, я почувствовал себя немного лучше, но тяжёлое предчувствие всё равно сжимало мои лёгкие и не давало глубоко вдохнуть. Я сидел пришибленный резко свалившейся на меня апатией, и ни на чём не мог сосредоточиться. Кажется, меня даже вызвали к доске, и Ванька громко издевался, за что получал по башке от Машки – в этот день они сидели вместе позади меня. Потом химик поставил нам одну пятёрку на троих. Мне очередной трояк из жалости, мол, «таким укуренным надо сочувствовать», а Ваньке с Машкой по колу за любовную прелюдию во время урока.

Если я не могу больше доверять Тошке, я должен ему об этом сказать. Непременно. После уроков мы вместе дежурили в кабинете физики, я решил - там всё и скажу. Я устал бояться, устал надеяться… я хотел вновь быть один, как раньше. Свободный, независимый, получится ли?

Тошка сидел на парте и болтал ногами по привычке. Он не любил убираться, и я всегда это делал за нас двоих, а он развлекал меня какими-то анекдотами. Анекдоты у него были смешные и жизненные. Но на этот раз анекдотов не было, Тошка хмуро смотрел в окно и молчал.

- Может, поможешь? – нервно бросил я, в очередной раз жмакая грязную тряпку в мутной от песка воде. Хорошо выжать тряпку не получилось, и я как есть шмякнул её на пол – всё равно мыть пол.

- Лень, - протянул Тошка и зевнул, широко открыв рот. – Я вчера полночи не спал.

- А что стряслось? – я возил тряпкой по полу, только размазывая грязь, а не убирая её. На самом деле мне было вовсе не интересно, почему Тошка не спал полночи. Просто нужно было спросить, и я спросил.

- С Ванькиными друзьями из одиннадцатого класса квасили.

- И как? Весело? – я чувствовал как застарелая ревность и обида медленно начинают закипать где-то под сердцем: я все выходные провалялся с температурой, а он даже не позвонил. Только какое право я на них имею теперь? Я же хотел сказать Тошке, что мы расходимся. И теперь я точно знал, что другого пути нет.

- Да, весело. Знаешь, Дань, - я поднял на Тошку глаза и не узнал его. Передо мной был новый человек, чужой человек. Я не знал этого Тошку. И знать не хотел. – Я тут подумал, мы как-то неправильно живём. Вечно таскаемся вдвоём, как будто больше не с кем!

Я вздрогнул и замер на месте, внимательно слушая нового Тошу.

- Честное слово, как два ботана, если не хуже… - Тоха скривил губы и бросил на меня осуждающий взгляд, под которым я невольно сжался. В этот миг Тошка явственно напомнил мне мою мать. И я чётко понял, чего боюсь в ней. Я боюсь её неумолимой жестокости. Я боюсь того, что человек, который обязан меня оберегать, понимать и принимать таким, каков я есть, хладнокровно делает мне больно и знает об этом.

- Договаривай, - холодно отрезал я.

Тошка смутился и метнул взгляд к окну.

- Как два пидара, - процедил он сквозь зубы, продолжая смотреть в окно. Его щёки расцвели красными пятнами, а моя кровь застыла в жилах. – Ванька меня спрашивал об этом вчера.

- И что ты ответил? – голос мой сел, и я почти прошептал свой вопрос. Неужели? Неужели сбудется…

- Ну что он придурок и может пойти куда подальше со своими подозрениями, - нервно передернул плечами Тошка. Врёт, в отчаянии подумал я. Тошка сказал совсем другое… Но что?

- И ты теперь хочешь быть с ним? В его компании? – я почувствовал, как заноза от швабры медленно, но верно проникает под кожу большого пальца. Это было изящное извращение. Я наслаждался физической болью, кайфовал от неё, как никогда ранее не кайфовал. Эта граница между физической болью и душевной так тонка и хрупка, что одно неосторожное слово – и бомба взорвётся.

- Ну иногда можно оттянуться. Я уже большой мальчик, ты не находишь?

- Оттягивайся, кто тебе мешает? – я прекратил пытать свой палец, со злостью плюхнул тряпку в воду и взял ведро за ручку. Уборка была закончена, оставалось только сполоснуть ведро.

- Данька, не психуй ты, если хочешь, я и тебя с ними познакомлю, только попозже, когда вольюсь в коллектив, - Тошка шёл за мной по пустому коридору, и его голос отскакивал от стен и от моего сознания.

- А мне пох*й, - сухо ответил я, не оборачиваясь. И хлопнул дверью в туалет.

Вот и сказочке конец, а кто слушал - молодец.

Всё-таки я смог заплакать.

Что было дальше, я помню довольно-таки смутно. Потому что три года пытался забыть, пробовал какие-то методики стирания памяти, избегал даже кратковременных вспышек воспоминаний. Я вычеркнул эти пятнадцать минут из своей жизни. Честное слово, смешно даже… Пятнадцать минут. Каких-то пятнадцать минут, и трёх лет не хватило, чтобы забыть их. Как вчера случилось, как только что…

Когда я вернулся в класс, Тошки там не было. Я поставил чистое ведро под раковину, мельком глянул на себя в зеркало. Веки слегка припухли, и нос чуть покраснел, но издалека никто всё равно не заметит, мало ли отчего может нос покраснеть? Я запер дверь и сдал ключ вахтёру. Около школы было пусто. Три часа дня – уроки закончились, какой смысл ошиваться около проклятого места?

Я тоже торопился домой, шёл, думая о Тошке, о том, как мне с ним общаться теперь, какую тактику избрать… Я не хотел поддерживать с ним даже приятельские отношения. Если рвать, то окончательно, иначе и начинать не стоило. Краем глаза я заметил их компанию. Их было пятеро, они стояли за углом школы и молча курили. Ванька, Тошка и трое здоровенных одиннадцатиклассников из сборной школы по баскетболу. Я знал их в лицо, но имена перепутались, кажется, двоих звали Андреями, а одного Вовой. Но быть может, я ошибаюсь, да и какая по сути разница, как зовут твоих палачей?