Джамп (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 64

Я засмеялся. Может быть, теперь детей станут отдавать в интернаты еще раньше?

– Я прошу наказания для себя, – произнес Пер. – Наказания… общепланетного порицания. Прошу снисхождения к своему ученику… перевода его на санаторный режим неопределенной длительности.

– Меняю санаторий на порицание, – сказал я. – Фарисей…

Наставник на экране склонил голову. Он ждал.

– Решение принято, – произнес женский голос. – Наставник Пер, ваша работа признана неудовлетворительной. Вам дается возможность искупить свою вину работой в интернате «Белое море».

– Спасибо, – прошептал Пер.

– Подопечный Ник Ример, ваше поведение признано асоциальным и опасным. Вам определен санаторный режим на неопределенный срок без права пересмотра решения. Вы имеете право высказать свое мнение, вас услышат.

Это становилось забавным.

– Вам не кажется, что вы все не правы? – спросил я.

– Общество не может ошибаться.

– Почему же?

– Ошибки – это отклонения личности от законов общества. По определению, общество свободно от ошибок.

У меня появилось подозрение, что я говорю с машиной.

– А если неверны исходные определения?

– Вывод о неправомерности системы может быть сделан лишь при выходе за ее рамки. Вы находитесь в обществе, Ник Ример.

– Я нахожусь под замком, – ответил я.

– Вы все сказали?

Я немного подумал:

– Да, абсолютно все.

– Решение принято и доведено до всеобщего сведения.

Экран погас.

Как быстро и печально завершилась моя карьера Наставника!

Минут десять я ждал, потом, решив, что за мной придут не скоро, улегся поудобнее и попытался заснуть. Разумеется, немедленно открылась дверь.

За мной пришли Ган и Таг.

То ли принято поручать конвойные миссии друзьям преступника, то ли никто из Наставников не захотел марать об меня руки.

– Ример, вставай, – произнес Ган. В руках у него было оружие. Маленький серебристый пистолет.

– Как называется эта штука? – спросил я, поднимаясь.

Гану было не по себе. Ему очень трудно приходилось. Вот только жалеть его, находясь в моем положении, казалось неестественным.

– Это мышечный релаксатор, Ример. Он используется в медицине при судорожных состояниях. Вызывает временное отключение мускулатуры.

– Как удобно, да? – Я усмехнулся. – А знаешь, на моем кораблике ведь тоже не было оружия. Я пожег корабли не-друзей самыми мирными средствами…

– Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.

– Конечно. При таком количестве мирной техники…

Я прошел мимо них в коридор – Таг и Ган отступили, оказавшись за моей спиной.

– Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.

– Ты уже забыл мое имя, Ган?

– Ник, не надо, – попросил Таг. – Ты ведь понимаешь, что ограничен в правах.

– Да, наверное. Куда мне?

– На выход. И к транспортной кабине.

Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачных стен палат, с тщательно заправленными кроватками, мимо огромной, сверкающей белизной операционной мы вышли в общий коридор, прошли к дверям. Под медным колоколом на входе застыл все тот же маленький мальчик. На меня он уставился почти со священным ужасом.

Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта на входе в интернат?..

– Ри… Ник, обещай, что не попытаешься бежать.

– С чего это?

– Я не хочу пугать детей видом оружия.

– Хорошо, – согласился я. – Прячь.

– Я недалеко спрячу, – сообщил Ган.

Вот тут я начал хохотать. Да что же они, до сих пор играют в регрессоров?

Так мы и покинули «Матушкин Свет», трое друзей, один веселящийся, а двое еще обдумывающие шутку…

Мне было немножко жалко, что так и не появилась Катти. Было приятно, что не появился Пер. Где-то у кромки деревьев я оглянулся на здания интерната, и мне показалось, что за мгновенно помутневшим окном на четвертом этаже мелькнула фигура Наставника. Что ж, не будем прощаться.

Обратный путь к кабине показался мне короче. Уже стемнело, и Таг с Ганом старались держаться ближе, нервничали. Ну да, вдруг я рванусь в чащу, спрячусь и буду ночами пугать детей, оглашая мирный парк воплями и звуками пощечин…

Хорошее слово – «пощечина». Придумается же такое. Емко и обидно.

– Ник… – неуверенно сказал Таг за моей спиной. – Ник, ты слышишь меня?

– Да.

– Мы попробуем поставить вопрос о пересмотре решения. Через год, два. Если твое выздоровление пойдет хорошо.

– Что такое санаторий, Таг?

– Место, где лечат асоциальные наклонности.

– А как лечат?

– Я не знаю, Ник.

– Санаторий – он один, на всю Родину?

– Нет, конечно.

– Значит, асоциальных – много?

Они долго молчали. Потом Ган сказал:

– Этого мы не знаем, Ник. Это не принято обсуждать.

– Хорошо живете, ребятки.

Кажется, кто-то из них вздохнул.

– Ты был не прав, Ник, – сказал Таг. – Ты поступил очень неправильно. Отвратительно.

– У меня будет время сменить мнение. Или укрепиться в нем. Вы станете меня посещать?

– Я не знаю, возможно ли это, – признался Таг.

– Ладно, захотите – узнаете. Найти-то меня сумеете?

– Твой санаторий называется «Свежий ветер». Мы запомним.

– Приятное название, – согласился я.

Сквозь деревья пробился слабый свет. Кабина мерцала, светился пластик, по нему скользили бледно-сиреневые всполохи.

– Мы любили в детстве приходить сюда, – сказал я. – Спрятаться в кустах и смотреть на этот свет. И мечтать, что кто-нибудь прибудет в интернат и с ним можно будет поболтать. Подставить голову под ласковую руку. А может быть, нас захотят навестить родители. Хоть это было бы совершенно нереальным событием.

Тишина за спиной.

– Ты вспомнил? – спросил Таг.

– Нет, ребята. Я знаю, что так было.

– Почему?

– Потому что я больной, асоциальный тип.

Остановившись у кабины, я немного полюбовался переливами света. Спросил:

– Ну, какой номер кабины в «Свежем ветре?

– Там всего одна кабина. – Таг замялся и неловко добавил: – Ты не сможешь воспользоваться терминалом. У тебя сняты социальные права.

– Тогда давай работай.

Он прошел к кабине, коснулся активатора. Двери открылись.

– Не будем прощаться? – спросил я.

Ребята молчали.

– Передайте привет Катти, – сказал я. – Скажите, что я сожалею, что так все вышло. Но иначе поступить я не мог.

– Ну почему, почему, Ник? – с мукой в голосе воскликнул Таг.

– Да потому, что подлецов надо бить по морде. Невзирая на последствия.

Было уже совсем темно, и я не увидел их лиц. Вошел в кабину, поднял руку, прощаясь.

Односторонний переход. Санаторий «Свежий ветер».

– Валяй, жестянка, – буркнул я.

Под ногами вспыхнуло, и тьма за кабиной слегка развеялась.

Вот я и прибыл.

…Санаторий назвали не зря. Ветер здесь был свежий. Даже слишком.

Я стоял по щиколотку в снегу. Ледяная крупка секла лицо. Не очень-то к месту здесь мой костюмчик. Но остается порадоваться, что я не в шортах и рубашечке с короткими рукавами.

Цилиндр транспортной кабины казался единственным признаком цивилизации на этом бескрайнем снежном поле. Небо было затянуто серой мглой, едва-едва светлеющей на западе под последними Матушкиными лучами. Я обернулся налево, направо – в мгновенной панике, что так все и было задумано. Одинокая кабина посреди снежной пустыни. И «социальные права» сняты.

Впрочем, они бы мне ничем не помогли. На кабине вообще не оказалось терминала. Дорога в один конец.

Я сделал шаг, другой, ощущая, как заползает в ботинки сухой рассыпчатый снег. Провалился по колено.

– Это что же… – прошептал я. Так нелепо и безнадежно! – Подлецы!

И увидел редкую цепочку огоньков на горизонте.

Значит, жизнь наличествует…

Там стоят какие-то вышки или башни. Довольно далеко. Идти к ним?

Я еще раз окинул взглядом аккуратный круг огоньков. Похоже, они что-то ограждали.