Рыжее братство. Трилогия (СИ) - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 14

– Ну раз понятно, неси свечку потолще да запалить ее не забудь, – велела я, заплетая чуть подсушенные волосы в косу, чтобы ночью вконец не спутались, а поутру не напугали до икоты гостеприимных хозяев и их милого песика. Если он, как Валь, замолчит от шока, вот будет потеха.

– А ты правда гадать будешь, Оса? – сонно встрепенулся вольготно разлегшийся на подушке Фаль.

– Поглядим, – пожала я плечами, накрутив кончик косицы вокруг резинки, чтоб вился поутру, и натянув джинсы да футболку. – Если получится, так отчего бы и не погадать, а нет, так навру девчонке про хорошего жениха, так сказать, дам установку на будущее. Пусть будет в себе уверена. Она симпатичная, дом у них небедный, значит, и парня по вкусу найдет, за этим дело не станет.

Девка обернулась мигом, вломилась в светелку (разве не так называется комната, где молодые девушки собираются на посиделки?) с уже зажженной свечой на поставце. Толстой, между прочим, свечкой, и не парафиновой, сальной или какой еще, а натурально восковой. Вспомнилось, Торин говорил, что шурин у него пасечник, вот и не переводится в доме свечная заначка. Жгут спокойно, не экономя и лучинами зрение не сажая.

Воск свечи на поставце плавился, распространяя приятный медовый аромат, пламя чуть подрагивало, потому как девичья рука тоже дрожала. Интерес интересом, а Полунке было боязно, всетаки гадать – не в колодец плевать. Будущее и притягивает и страшит человека, а оттого, что страшно, интереснее вдвойне, такова уж противоречивая человеческая натура.

Я довольно кивнула, взяла у девушки толстую свечку (хорошо, долго гореть будет) и скомандовала:

– Теперь садись гденибудь в сторонке и не мешайся.

Полунка мышью шмыгнула на ларь у стенки и, кажется, вовсе перестала дышать. Фаль с подушки перепорхнул поближе, но под руку лезть не стал. Я смахнула на кровать гребешки да бусики, поставила свечу на столик перед медным «зеркалом». Достала из сумочки пилку для ногтей и маленькое зеркальце. Для гадального коридора, насколько помню, надо бы два нормальных зеркала – одно поболее, другое поменьше, да пару свечей, но попробуем обойтись тем, что имеется в наличии, и рунами, разумеется. Пока я только одиночные использовала да традиционную комбинацию, а теперь надо новую составить. Итак, я коснулась пилкой ровной восковой поверхности свечи и быстро нацарапала строенные руны кано, пертода лагу. Троица эта у меня будет ответственна за интуицию и тайные силы.

Вот и готово, руны заняли место на свече, пламя заходило ходуном, приглашающе выгнулось арочкой, будто открылись воротца. Глядика, и впрямь чтото деется. Нука, продолжим! Я повернулась к свечке и медному кругу вполоборота, поднесла к лицу зеркальце, заглядывая в его глубины. Кончик моего носа, губы, на заднем плане трюмо с магическими атрибутами, яркий огонек свечи. Я моргнула и в следующую секунду поняла, что маленькое пламя закрыло все прочие отражения в зеркальце, а потом ободком расползлось по краям, и возникла картинка. Как в сломанном телевизоре, звука не было, зато видимость оказалась относительно неплохой, чтото в тумане, а чтото вполне четкое.

Опаньки! Да я и в самом деле вижу! Вот Полунка, только чуть повзрослевшая, раскрасневшаяся, счастливая, на голове венок из какихто красных и белых цветков, платье тоже красное. Сидит девица за столом, всякой снедью уставленным, а рядом с ней дюжий парень. Косая сажень в плечах, брови как два куска черного меха, меж собой срослись, тяжелый подбородок, но глаза добрые, на щеке, как мушки, родинки. Сияет парень, как новенький самовар, и, вот чудно, на голове его такой же венок, как у Полунки. По другую сторону от моей гадальщицы, кажется, Торин сидит и суровую морду делает, а на деле сияет не меньше парня и дочки.

Поспешно, пока видение не исчезло, добросовестно принялась описывать его девушке. Она слушала молча, только переспросила разок:

– На правой щеке родинка? – И, получив утвердительный ответ, довольно вздохнула. – Микида, сын кузнеца.

Я уж собралась сворачивать погляделки, как картинка в огненной рамочке сменилась. Свадебный стол исчез, зато явилась дорога, вьющаяся между небольших рощиц, какаято груда не то камней, не то развалин. Сверкнуло чтото яркое, золотистосинее и исчезло. Потом снова появилась та же дорога, какойто палаточный лагерь замаячил вдалеке, и на дороге показалась кучка людей – пара конных и пешие. Кто именно, не разглядеть. Картинка снова сменилась, и я увидела Лакса, летящую в него стрелу, вот уж рыжий откинулся на спину, а в правом глазу у него крепко засело древко с симпатичным таким сизозеленым оперением на конце. Левый глаз неподвижно уставился в небо. «Тьфу, пакость какую кажут! Мы насчет ужастиков и триллеров не договаривались, я даже мелодрам не хочу!» – подумалось мне, и словно в ответ на эту злую и в чемто испуганную мысль картинка снова стала другой: какаято темная не то подворотня, не то улица, брусчатая мостовая, а на ней черепки. В смысле, глиняные, не человеческие, горшок, что ли, кто раскокал? И один из этих черепков – здоровый, зараза, и острый – так и скалится краями. Такой не то что голую ногу, сапог враз пропорет, только наступи спьяну или по дури. Почемуто мне захотелось тут же отшвырнуть его с дороги.

Видение темной улицы словно поймало мое желание и истаяло, но на его месте больше ничего не возникло. Даже огненная рамочка пропала, я снова пялилась в обыкновенное зеркало на собственный веснушчатый нос и тяжело дышала, будто норматив по бегу сдавала, а не сиднем сидела. Вот уж устроила себе забаву. Я помотала головой, будто хотела вытряхнуть из нее все увиденное, а особенно застывший голубой глаз Лакса, играющий в гляделки с небом, но знала, что хоть оторви башку, а ничего не забуду, да и нельзя забывать, если хочу исправить то, что пригрезилось.

Я машинально сунула в сумку зеркальце и пилку, перевела взгляд на свечку. Странно, оказывается, она уже догорела – остались только толстая лужица застывающего воска на поставце и запах меда. Пальцы, державшие зеркальце, болели, тело ломило от долгой неподвижности. Это сколько же я так просидела? Казалось, не больше нескольких минут, но свечи так быстро не сгорают или всетаки сгорают? Нет, спрашивать у соседки по комнате нельзя, только напугаю девочку. Хотя какая она девочка, мы почти ровесницы, я, может, на тройку лет постарше. Но спрашивать все равно не буду, возраст, он не только кольцами на дереве отсчитывается, иногда за минуту вдвое старше становишься.

– Вы чтото плохое видели, магева? – подала с ларя голос Полунка. Интонации были почти истерическими. Небось девица уже успела себе навоображать невесть чего: мор в деревне или какую иную катастрофу.

– Нет, у тебя все будет хорошо, – улыбнулась я непослушными одеревеневшими губами и повернулась к девушке. – Для тебя мне только одно видение показали, про Микиду, а об остальном не спрашивай, колдовские это дела.

– А я точно за него замуж выйду? – мигом успокоившись, довольно вздохнула Полунка, требуя подтверждения хорошим вестям, а может, просто желая поболтать о приглянувшемся хлопце.

– Точно, неточно… Будущее таково, каким мы его делаем, чтото предопределено, чтото изменить можно. Но тыто этого делать не собираешься?

– Неа, – замотала головой девчушка так энергично, что коса залетала, как молотилка у цепа. – Микида мне давно нравится. Коль посватается, тятя с мамой не откажут, знают, что люб мне.

– Вот и ладно, а теперь я еще пройдусь, воздухом подышу во дворе, а ты ложись, коли хочешь, меня не жди, – встала и вышла. Прежде чем успела прикрыть дверь, Фаль вылетел следом.

Устроившись на своем законном месте вместо погона, странно притихший балаболкасильф молчал все время, пока я не выбралась из дому и не зашагала по садуогороду за домом, вдыхая полной грудью вечерние деревенские запахи: пыльная трава, спеющие ягоды, какието цветы, навоз и глоток ночной свежести. Гдето мычали коровы, лаяли собаки, кукарекал оголтелый петька со сбившейся настройкой будильника, стрекотали кузнечики, зудел комар. Я машинально прихлопнула кровососа и потянулась, прогоняя засевший гдето в груди ужас.