Шутка Мецената - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 7

После ужина Меценат затащил Кузю к себе, и до утра за рюмками шартреза оба с приятностью проспорили об Эдгаре По, о лучших способах обнаруживать преступления и о красоте донских казачек.

Оба были энциклопедисты.

Встреча с Новаковичем произошла при более трагических обстоятельствах.

В 3 часа ночи в трактире «Иордань» – месте, наименее всего подходившем по своему характеру к этому кроткому библейскому наименованию, – карманный вор Гриша с пылом объяснял заинтересованному Меценату сложные приемы своего ремесла, демонстрируя способ ощупывания «пассажира», расстегивания пуговиц и извлечения бумажника.

Меценат не брезговал и таким обществом, потому что, как сказано было выше, любил «живую жизнь во всех ее проявлениях», а карманный вор Гриша был яркой личностью и специалистом в своей опасной профессии.

Поэтому Меценат забавлялся новинкой, как дитя, и, когда Гриша, показывая некоторые позиции правой и левой руки, ловко вытащил Меценатовы золотые часы уже не с целью демонстрации, а с корыстолюбивыми намерениями, Меценат тут же, повторяя Гришины пассы, незаметно извлек из Гришина галстука бриллиантовую булавку, после чего оба, хохоча, как дети, вернули друг другу вещи по принадлежности.

– А вы тоже ловкий, – отпустил Гриша галантный комплимент. – Вам бы подучиться, могли бы с нами вместе работать.

Тут же он, окликнутый товарищем, отошел на минуту от польщенного Мецената, а к Меценату приблизился кроткий, елейного вида мужчина с ласковыми глазами и предложил:

– Не хотите ли перекинуться в картишки? Тут, в задней комнате. Пойдем, господин, много выиграть можете, ежели повезет.

«Шулер, – мелькнуло в голове Мецената, – любопытно с ним сразиться…»

– Ну, что ж, пойдем, – благодушно согласился он вслух.

И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент в узкой порыжевшей тужурке – мирно уплетавший до этого объемистое блюдо сосисок с пивом за соседним столом, – приблизился и сказал спокойно, но увесисто:

– Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.

– Почему? – с любопытством осведомился Меценат.

– Потому что…

– Послушайте, молодой человек… – кротко сказал елейный игрок. – Вы лучше бы не мешались не в свое дело, а?

– А ты, голубчик, лучше отойди, – не менее кротко посоветовал атлетический студент.

У «голубчика» лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.

– Ну, ну, брось, – спокойно, но серьезно сказал студент. – Отойди. А! Чер-р-рт!

Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы сосчитать до трех: елейный человек сделал неуловимое движение рукой, и в ней вдруг сверкнул, будто бы схваченный в воздухе короткий финский нож. Он так и застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже держал руку «игрока» с ножом немного повыше локтя.

Студент стоял очень спокойно, а «игрок» вдруг побледнел, и рука его задрожала мелкой дрожью…

– Видишь, чудак… я ж предупреждал.

– Как вы думаете, – спросил студент, глядя на Мецената открытым ясным взглядом, – сломать ему руку или просто выкинуть его?

– Неужели можно сломать? – заинтересовался Меценат, более, впрочем, академически, как любитель спорта.

– О, пустяки. Один резкий поворот наружу и… Нож со звоном выпал из посиневшей руки «игрока».

– Отпустите, – угрюмо сказал он, корчась от боли. – Я уйду.

– Иди, милый, иди с Богом. Нечего тебе тут делать. Пойди займись чем-нибудь другим.

Когда они остались одни, Меценат спросил:

– Кто это такой?

– О, страшная скотина. Тот первый, с которым вы сидели давеча, очень приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника – и все, а этот… и табаком глаза засыплет, и ножичком ткнет при удобном случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович.

Вернувшийся Гриша, узнав, в чем дело, в полной мере подтвердил слова Новаковича:

– У нас его тоже не любят… Мы на «мокрое дело» никак не пойдем, а ему это – все равно как «Отче наш» прочитать. Чуть что – сейчас за «перо»,[2] нехороший человек, наши его избегают… Разрешите пощупать ваши мускулы? – вежливо отнесся он к Новаковичу.

– Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще моркови ел я много.

Тут же он самым простым убежденным голосом рассказал новым знакомым такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат и Гриша до упаду смеялись.

С этого дня Новакович сделался неизменным спутником, а иногда и телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача.

Позднее всех прилетел на Меценатов огонек беззаботный поэт Паша Круглянский, прозванный Мотыльком, потому что первое время, являясь в компанию даже в десять часов утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном:

– А я к вам на огонек зашел.

Впервые обнаружил его Меценат у витрины большого книжного магазина.

Мотылек стоял, собирая свое морщинистое лицо в чудовищные складки и снова распуская их, и вполголоса ругался:

– Ослы! Подлецы! Скоты несуразные. Черти.

– Кто это «ослы»? – ввязался Меценат в его телеграфический монолог.

– Издатели, – доверчиво пояснил Мотылек. – Что они выпускают? Что печатают? Разве это стихи?

– А вы, собственно, какие стихи предпочитаете?

– Свои. Вот послушайте…

И, прислонившись спиной к витрине, Мотылек принялся с пафосом декламировать какую-то элегическую балладу.

– Правда, хорошо?

– Очень. Кстати, хотите привести в порядок мою библиотеку?

– А у вас большая?

– Тысячи три томов.

– Пойдем! – решительно сказал Мотылек, хватая Мецената за руку.

– Да не сейчас, чудак. Это успеется. Сейчас время завтрака.

– Пойдем завтракать! – не менее бурно ухватился за эту мысль, а равно и за руку Мецената Мотылек. – Только вот что…

Он выпустил Меценатову руку, вынул тощее портмоне и принялся задумчиво пересчитывать серебряную мелочь.

– Гм! Хватит ли на двух, а?

– С моими хватит, – успокоил его Меценат. – В общем, у нас с вами тысячи полторы наберется. – И повлек оглушенного Мотылька за собой.

С тех пор так и повелось, что за всех расплачивался Меценат. Нельзя сказать, чтобы клевреты были корыстолюбивы, но все они рассуждали вполне справедливо, что, если бы им вздумалось тянуться в расходах за Меценатом, каждый из них лопнул бы через два дня, а расстаться изза этих пустяков с Меценатом никому и в голову не приходило – очень уж они привязались к Меценату, более того, полюбили Мецената.

Впрочем, Меценат, субсидируя их наличными, хорошо знал, что часть его денег попадала к их посторонним приятелям, еще более нищим, чем они, и поэтому ничто не нарушало его благодушного равновесия.

– Справедливое распределение между населением благ земных, – говорил он иногда, посмеиваясь.

Несмотря на всякие шуточки и подтрунивания, эта банда очень уважала Мецената, и все по молчаливому уговору обращались к нему на «вы», в то время как Меценат ласково, бесцеремонно всех называл на «ты».

Между собой «клевреты Мецената», как они сами себя величали, жили дружно, только Новакович изводил Кузю, играя с ним, как огромный дог со щенком, да Кузя иногда любил «топить Мотылька», что выражалось в следующем: декламирует Мотылек перед всем обществом свои новые стихи или рассказы. Кончит – и несколько секунд перед аплодисментами царит восхищенное молчание.

– Н-да-с, н-да-с, н-да-с, – скучающе говорит Кузя. – Хороший рассказец, очень славный. Только я его уже читал у другого писателя раньше.

– У кого ты читал?.. – полусмущенно, полусердито допрашивает Мотылек.

– У этого, как его… забыл фамилию. И фабула та же, и даже выражения одинаковые.

– Нет, так нельзя, – стонет возмущенный Мотылек. – Ты обязан указать, где ты читал!!

– Да это не важно. Чего ты волнуешься. Я где-то в немецком журнале читал…