Девочка Лида - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 7

Чухлашка теперь была вполне убеждена, что она близко, очень близко от Люши. И действительно, пробежав еще одну улицу, она очутилась перед длинным решетчатым знакомым забором, за которым был большой сад. В этом заборе она отыскала лазейку и очутилась в саду того самого большого дома, в котором жила Люша.

IX

- Что?! - говорил с торжеством Лев, обращаясь к Созонту. - Ты видишь, "плоды просвещения" не даются чухлашкам... Они бегут от них.

Созонт пожал плечами:

- Ты делаешь вывод из единичного случая и не замечаешь того, что важнее... Ведь какая у нее энергия! Девочка в одном тоненьком платьице преодолела сильный ветер и мороз и отыскала то, к чему стремилась.

Лев перебил его.

- Это безрассудство, - вскричал он, - глупость, за которую она, вероятно, дорого поплатится!..

И это, к сожалению, была правда.

Когда Люша проснулась и взглянула в лицо Чухлашки, то сразу поняла, что девочка больна. Ее лицо было красно, глаза почти не смотрели, она тяжело дышала, металась и тихо стонала.

Послали тотчас же за доктором. Но доктор не умел говорить с глухонемыми, и Чухлашка постоянно отталкивала его и мычала. С трудом удалось Люше уговорить ее, чтобы она показала язык и дала себя осмотреть... Смерили температуру. Она поднялась выше 40°. Осмотрели горло - в горле обнаружился подозрительный налет.

- Что с ней? - спрашивала графиня доктора. Но доктор не мог сказать ничего определенного.

Он только советовал положить Чухлашку в отдельную комнату, отделить от всех.

- Потому, - сказал он, - что у нее, по всей вероятности, развивается что-нибудь заразное...

Но этот совет не так-то легко было исполнить.

Чухлашку никакими силами нельзя было оторвать от Люши, да и сама Люша никак не желала покинуть больную.

- Мама, - говорила она, - она больна, и ей одной будет хуже...

- Да ведь ты можешь заразиться от нее, - уговаривал ее Лев. - Ведь теперь холерное время... У нее дифтерит!

- У нее нет ни холеры, ни дифтерита, - протестовала Люша.

И сколько ни представляли резонов Люше, как ни уговаривали ее и графиня, и Лев, и даже Созонт, - ничего не помогло.

- Что же, - говорила Люша, - заражусь так заражусь. Значит, так Богу угодно... Без его воли ни один волосок с моей головы не упадет.

- На Бога уповай, а сам не плошай! - возражал Созонт.

- Нет. Выше воли Бога ничего нет, - говорила Люша. - Только надо верить крепко-крепко! Крепко верить!.. - И она сжимала свои руки так, что пальцы хрустели.

Целый день Люша не отходила от больной своей Люлю. Она уложила ее на свою кровать и лежала вместе с ней.

Жар Люлю увеличивался... Губы сохли и трескались. Люше было тяжело и опасно лежать подле нее... Но она лежала. Она надеялась, что жар Люлю переходит к ней и что Люлю делается лучше.

Временами Чухлашка сквозь мычание начинала что-то бормотать, как будто собираясь говорить. Люша придвигала ухо к ее губам, но ничего не могла разобрать - Чухлашка при этом только сильнее сжимала ее руки или платье.

Вечером снова приехал доктор, так как ему хорошо платили за визиты в дом графини. Он опять смерил девочке температуру. Жар не уменьшался, но в горле ничего не оказалось подозрительного. Доктор советовал делать ванны или обертывание в мокрые простыни. Но исполнить все эти советы было крайне трудно.

Крики и стоны Люлю приводили Люшу в исступление; она плакала и Христом Богом умоляла, чтобы девочку оставили в покое.

- Пусть будет что будет, - говорила она. - Не троньте ее. Она лежит покойно. Пусть будет что Богу угодно.

При таком решении сестры Лев просто выходил из себя.

- Ты не понимаешь, что говоришь и что делаешь, -говорил он в сердцах. - Этак всю медицину пришлось бы выбросить за окно... Этак поступают неучи, невежды, мужики, ничего не понимающие в науке и ничего не знающие!

- Лева! - возражала Люша сквозь слезы. - Пусть они ничего не знают, но они чувствуют много! Они живут сердцем...

- Оставь ее, - говорил Созонт, - ты видишь, в каком она состоянии... На нее тоже теперь нужно действовать сердцем, а не убеждением.

И Лев пожимал плечами.

"Все тут просто полоумные! - думал он. - С ними сам оглупеешь или сойдешь с ума". И он уходил к себе наверх.

X

Прошло два дня и две ночи, две бессонные ночи. Люлю отпустила Люшу - отцепилась от нее. Доктор посоветовал прикладывать ей на голову гуттаперчевый мешок с рубленым льдом. И это был единственный совет, который можно было исполнить.

Тотчас же купили мешок, нарубили льду, и Люша сама положила этот холодный компресс на голову Люлю. Компресс постоянно меняли, но жар больной нимало не уменьшался. Она постоянно просила пить, металась и хваталась за голову.

На третий день Люша, которая спала или, правильнее говоря, лежала в той же комнате на кушетке, рано поутру на цыпочках подошла к кровати Люлю и молча наклонилась над ней.

Люлю смотрела во все глаза, при слабом свете ночника они блестели лихорадочным блеском и казались еще больше, чем обычно.

Дыхание ее было тяжело и неровно; но страдания не было на лице Люлю, оно как-то странно преобразилось. Это было лицо не маленькой девочки, а взрослой девушки - страшно худое, осунувшееся. Истрескавшиеся губы она постоянно облизывала.

Люлю протянула дрожащую руку. Люша взяла эту сухую, горячую ручку и почувствовала, что девочка слабо потянула ее к себе. Люша нагнулась. Она хотела поцеловать ее, и вдруг Люлю тихо, но ясно проговорила: "Люблю". Она проговорила это неотчетливо, чуть слышно, так что Люша переспросила ее, и она повторила тверже: "Люблю" - и затем прибавила: "Люш-ш-ш" - и остановилась.

- Ты любишь меня?! - вскричала Люша. - Милая, милая, дорогая!.. Ты можешь говорить! Ты слышишь меня?!

И Люлю тихо-тихо, едва заметно кивнула головой и мигнула своими большими ясными глазами.

Люша, не помня себя от радости, вскочила и с криком "мама! мама!" бросилась к графине.

- Мама, проснись, вставай! Она меня слышит!.. Она говорит... - И Люша заплакала...

Графиня поднялась и как была в одной рубашке вошла к Люше в комнату. Она тихо приблизилась к кровати, на которой лежала Люлю, и девочка, глядя на нее ясными глазами, явственно сказала:

- Люблю!..

Графиня перекрестилась:

- Чудо какое, Господи!!! Глухонемая заговорила!

Эта новость стала известна всему дому. Все поднялись, наскоро оделись и собрались у кровати Люши. Пришли и Лев и Созонт, и камеристка и бонна; привели даже Шуру - и всем Люлю повторяла заветное слово: "Люблю!" Она всем протягивала свою дрожащую руку, хотя рука плохо ее слушалась.

И когда все достаточно надивились и наохались, когда все начали понемногу расходиться, тогда только и графиня и Люша спохватились, что вся эта история может утомить больную.

Лев был последним, кому она подала руку, и теперь лежала, тяжело дыша, как бы в забытьи; только глаза ее были широко открыты и неподвижно устремлены к потолку.

Люша, сидевшая подле на табуретке, наклонилась и спросила:

- Люлю! Ты слышишь меня?

Но Люлю ничего не ответила. Только дыхание ее становилось трудным и хриплым, и все лицо приняло какое-то выражение недоумения и восторга - она чему-то будто дивилась.

Графиня торопливо встала со стула и молча пошла в спальню...

- Скорее!.. Как можно скорее за доктором! - распорядилась шепотом графиня. И тут же чуть слышно прибавила: - Она умирает!..

Эти тихо сказанные слова опять каким-то образом разнеслись по всему дому.

И все постепенно собрались опять в комнате Люши и с ужасом увидели, что девочка действительно умирает.

Только теперь Люша наконец догадалась, поняла то, что от нее скрывали.

Она широко раскрыла глаза и бросилась к умирающей.

- .Люлю! - вскричала она. - Люлю! Ты слышишь меня? Слышишь, дорогая моя?! - И вдруг кинулась к матери: - Мама! Мама! Она не умрет... Как же это! Она не может умереть... Нет... нет! Я не хочу... Я так люблю ее... люб... лю... - И она упала в обморок.