Ржавый меч царя Гороха - Белянин Андрей Олегович - Страница 32

– С чем пожаловали в тихую обитель сию? Почто мирный быт монаший тревожите?

– К матушке настоятельнице, почтенной Февронии, за советом, нижайше кланяемся, – неправдоподобно-елейным голоском пропела Баба-яга.

– А подарки монастырю привезли с пожертвованиями?

– Ужо опосля не поскупимся, не извольте сомневаться.

– Матушка ноне не принимает. На молитве она, – после секундного размышления оповестил тот же голос, и окошко закрылось.

У меня что-то окончательно перемкнуло в голове, я шагнул вперёд, отодвинул бабку и, дважды саданув в оконце кулаком, зарычал:

– Откройте, милиция!

Моя домохозяйка только мяукнуть и успела. Как-то сразу повисла такая неприятная тишина. Я причины не понимал, поэтому за поддержкой обернулся к Еремееву и был опять-таки удивлён его резкой бледностью. Потом поднял глаза наверх и замер…

Из бойниц на меня смотрело не меньше двух десятков полновесных стрелецких пищалей. Осталось хоть кому-нибудь скомандовать: «Залп!» – и фарс с похоронами участкового перейдёт на уровень оптимистической трагедии.

– Что ты там сказал, покойничек? – нарочито медленно, с придыханием, протянул женский голос.

– Откройте, мили… – Я прокашлялся, волевым усилием убрав горловой писк, и твёрдо повторил: – Откройте, милиция!

– Ах вот оно, значит, как… – угрожающе прогудели из оконца. – Ну тады заходи, раз милиция!

Фома Еремеев громко икнул и надел шапку. Стволы пищалей дружно убрались назад в бойницы. Яга нервно перекрестилась слева направо, по католическому образцу. Я же просто улыбнулся им обоим, надеясь, что никто не заметил, как у меня дрожат колени.

Ворота медленно и торжественно распахнулись, нам навстречу вышла группа смиренных монашенок, с ног до головы одетых во всё чёрное. Возраст определить было трудно, все стояли опустив головы, кроме одной пожилой толстухи, державшейся с нагловатой властностью.

– Неужто сам сыскной воевода к нам пожаловал?

– Мы по делу, – козырнул я.

– Да нешто кто в женский монастырь за развлечениями ходит?

– Матушка Феврония, – с пониманием кивнул я, – мы могли бы поговорить? У нас тут кое-какие проблемы в столице, и мы хотели бы задать вам пару вопросов. Без протокола, естественно…

– Догада-а, – широко улыбнулась настоятельница. – Ну, заходи тогда, посидим, о делах наших грешных побеседуем. Бабушке твоей тоже в обитель путь не заказан, а вот стрелец-молодец за воротами подождёт, кобылке вашей роздыху даст.

– Но мы все из одного отделения и…

– А иначе не бывать меж нас разговору! – отрезала матушка Феврония и, не оборачиваясь, пошла на монастырский двор.

Монашенки кинулись бодренько запирать ворота, так что мы с Ягой едва успели проскользнуть внутрь. Еремеев крикнул мне вслед, чтоб я не беспокоился, а уж он, сколько надо, подождёт. Уже спасибо, потому что этот подозрительный монастырь будил в моей душе самые мрачные предчувствия.

Я ощущал себя мистером Шерлоком Холмсом, идущим ночью в страшный дом с пёстрой лентой. Правда, со мной была Баба-яга, которая хоть и старушка, а любого доктора Ватсона с его армейским револьвером за пояс заткнёт, отшлёпает и голым в Африку пустит! Хотя чего это я? Ватсон же положительный персонаж, за что его голым в Африку? Втемяшится же такая странная фантазия в голову…

– Никитушка, тсс, не оборачивайся, – еле слышно прошелестела за моей спиной бдительная бабка. – Ты, ежели что, сам беги, обо мне не думай. Я старая, я своё отжила, мне можно и в монастыре до гробовой доски грехи отмаливать.

– Вы это к чему сейчас? – так же тихо, едва ли не одними губами, откликнулся я.

– Марьянка здесь. Углядела я её в одной из послушниц. Однако ж ежели она сама, своей волей, в святую обитель пришла, так настоятельница нипочём её нам не выдаст.

– Понял. Учту.

– Чего учтёшь, соколик? Русским языком тебе говорю: хватай её да беги! А я уж прикрою…

– Чего прикроете? – нарочито громко спросила идущая впереди матушка Феврония.

– Рот прикрою, сквозит, – мрачно, но вежливо ответила Яга. А на меня вдруг снизошло невероятное ощущение покоя и уверенности в себе. Мы справимся. Не знаю как, но справимся и всех победим…

Нас вели полутёмными коридорами во внутренние помещения. Пока шли, я вовсю зыркал по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительное запечатлеть место, в которое мы попали. Первое, что удивило, так это отсутствие пожилых или хотя бы возрастных женщин-монашек. По идее, как мне казалось, именно они и составляют основную массу обитательниц подобных заведений.

Я уже был в курсе, что юные красотки, толпой идущие в монастырь замаливать первые грехи, это миф и сказка. В божьи прибежища, как правило, попадают люди старые, о которых некому позаботиться, или те, что всем сердцем чувствуют призвание к монашеской стезе. Ещё бывают такие, кого сдают родственники, но не путайте это с «заботой»! После пострига из монастырских стен выхода нет, они становятся и домом, и тюрьмой…

– Никитка, ты хоть глазами-то бесстыжими так явно по девкам не шарь, – шёпотом осадила меня бабка. – Они тут все христовы невесты, и неча облизываться!

– Я не… – Я сглотнул слюну и поправил челюсть, слегка приспустившуюся при виде очередной грудастой красавицы в чёрном. – А интересно, бельё у них тоже строго определённого цвета, с кружевами и бантиками?.. Тьфу! А куда мы, собственно, следуем, гражданка Феврония… э…

– У нас тут фамилий нет. Все под Единым Богом ходим, о мирском и не вспоминаем, – скромно ответила мать настоятельница и зачем-то подмигнула Бабе-яге. – Вот до моей кельи тихой дойдём, там, помолясь, и побеседуем.

– Да, собственно, я бы мог опросить вас и прямо здесь. Царевна Марьяна, троюродная сестра нашего государя, находится в вашем монастыре?

– Не ведаю, – без малейшей заминки соврала матушка Феврония. – К нашим воротам многие девицы приходят, для них обитель всегда открыта: и защитим, и успокоим, и за ручку к Богу приведём. А имя нам для этого спрашивать без надобности. Кто как назовётся, так и верим. А уж после пострига вообще новым именем нарекаем…

– То есть чисто гипотетически она может находиться здесь?

– Может не может, она не она, про то только Господу и ведомо. На вечерней службе всех их выставлю, присмотрись, может, какую и выберешь…

Сейчас-то я понимаю, что был обязан арестовать её уже после этих слов, но… Задним умом у нас не только Митя крепок. Конкретно в ту минуту меня просто неприятно царапнула пошловатая двусмысленность фразы, и не более…

– Заходите, бабушка. – Настоятельница открыла тяжёлую дверь, пропуская Ягу в низкую келью с одной скамейкой и узким зарешеченным окошечком. – Подождите нас тут, о душе подумайте, а мы с участковым отдельно потолкуем.

– Но я не…

К моему удивлению, наша эксперт-криминалистка заткнула меня одним взглядом и скромненько уселась на краешке скамьи.

– Иди, сыскной воевода. Веди следствие по всем правилам, а обо мне не беспокойся, я тут в полной безопасности.

– Ну разумеется, – всплеснула полными руками матушка Феврония. – Разве ж с кем в святой обители блаженной Пургении чего плохого случиться может? Хотя, конечно, всяко бывает…

– Что? – нервно поинтересовался я, видя, как она протягивает руку к засову снаружи.

Настоятельница молча кивнула, указывая мне на приоткрытую дверь кельи напротив. Я вытянул шею. Ну что ж, это помещение казалось не в пример богаче прочих: резная мебель, ковры, кресло, даже огромная кровать, и… ни одной иконы. Здесь, как вы понимаете, не насторожился бы только клинический дебил. К каковым меня относить покуда рановато…

– Проходи, садись, участковый, чувствуй себя как дома, – фамильярно ткнула меня пальчиком в бок матушка Феврония и, обернувшись, крикнула: – Эй, там! А ну, быстренько накрыли поляну для нас с сыскным воеводой! Водочки, икорки, а к тому расстегаев с вязигою. Али боярских пельменей с олениною подать?

Поскольку я не сразу собрался с ответом и перетянул чего-то там у Станиславского, то моё молчание было принято как знак безоговорочного согласия. Баба-яга чуточку приподнялась на скамейке, но в тот же момент глухо щёлкнул хорошо смазанный засов, обрекая главу нашего экспертного отдела на прозябание в камере-одиночке.