Ржавый меч царя Гороха - Белянин Андрей Олегович - Страница 27

– Бабуль, – наконец не выдержал я, – вы не в курсе, что у нас в отделении милиции применение пыток к свидетелям строжайше запрещено?

– Дык… я энто… я пытаю разве?! – изумлённо вытаращилась на меня моя домохозяйка. – Господь с тобой, Никитушка, это ж надо такое придумать! Мне при свече лучше буквы видно, да и от жара, бывает, на бумажке слова тайные проявляются. А ты сразу: пытки, пытки…

– Положите улику к другим вещдокам, – тем не менее строго потребовал я. – В принципе ничего нового мы не узнали. То, что царевне ударило в голову романтическим томом сказок о короле Артуре, нам было известно и до этого. Но вот слова про «тайное убежище»… Как вы думаете, есть у нас в Лукошкине приют для сбежавших царевен?

– Ну-у… А знаешь, милок, ить, может статься, и есть!

Я присел за стол, и бабка, передав мне многострадальную записку, заговорщически прошептала на ухо:

– Приют не приют, однако ж есть одно место, где любой девице ночлег дадут и имени не спросят.

– Гостиница? Отель? Малина? Хата?

– Женский монастырь святой матушки Пургении.

Сначала я подумал, что ослышался, а потом чуть не рухнул под стол, скорчившись от хохота! Чьего имени?!

Бабка обиженно ткнула меня локтем в бок и терпеливо, как щенку лопоухому, пояснила:

– Ты ить тёток-богомолиц в нашем отделении видел? Ну когда они нашего Митьку привели? Вот, стало быть, они в монастырь матушки Пургении и направлялись. Он тут рядышком, за крепостной стеной, во лесочке неприметном, не доходя три версты до Ростопуловки. Соображаешь?

– Вполне. Завтра с утра отправляемся с инспекцией в монастырь. Надеюсь, хоть там ещё не знают, что я умер?

Баба-яга так торопливо закивала, что у меня не осталось ни малейших сомнений – чёрное известие о скоропостижной гибели участкового накрыло плащом скорби всю русскую землю. Всё, сил моих больше нет, надо с этим что-то делать, никакие интересы следствия не стоят того, что тут со мной творят уже трое или четверо суток!

Я решительно встал со скамьи, намереваясь в ту же минуту осчастливить всё Лукошкино «благой вестью», но не успел…

– Беса привязали, фитили зажжены, пищали заряжены. Палить али вас дождаться? – сунулся в двери один из еремеевцев.

Я скрипнул зубами, мысленно пообещав себе вернуться к этому разговору, и, надев фуражку, быстро вышел на задний двор отделения. Яга осталась в доме, сказала, что ей надо драгоценного Васеньку успокоить, а то он грубияна дьяка Фильку очень уж перепугался.

Я только усмехнулся про себя, вот ведь вроде кот, а брешет, как собака. Ладно уж, это их личные проблемы, в конце концов, он с неё лишь ложку валерьянки слупит, а не нотариально заверенное завещание с наследованием всего движимого и недвижимого имущества.

– Что, молодцы, готовы? – спросил я у шестерых суровых бородачей под командованием бессменного Еремеева.

– Так точно, батюшка сыскной воевода! – гаркнули стрельцы, ставя на специальные рогатины толстенные фитилезарядные пищали.

Бледный бес, накрепко примотанный к бельевому столбу, смотрел на нас круглыми от ужаса глазами и жалобно прихлюпывал пятачком.

– За неоднократные покушения на жизнь сотрудников милиции, за недобросовестно построенный забор у гражданина Милованова и за попытку добить молотком по голове дьяка думского приказа Филимона Груздева по законам военного времени изменника отечества и врага всего прогрессивного человечества-а…

– Стойте! – взвизгнул перепуганный рогоносец, суча копытцами. – А последнее желание?

– Глупый предрассудок, – обрезал я. – Тем более что бесы не являются представителями дворянских родов для подобной привилегии. Гото-о-овьсь!

– Я готов дать показания-а!

– Думаю, мы получим их от твоих подельников, когда возьмём обоих. Це-э-эльсь!

Стрельцы прильнули к прикладам, и бедного беса прорвало:

– Я всё скажу, они ничего не знают, они дурачки, у них мозгов нет, а я, я, я… Я меч крал!

Ну вот, другое дело, сработала старая школа доброго советского НКВД. Теперь можно и выслушать, что оно у нас там накипело…

– А-апчхи! – неожиданно громко чихнул расстреливаемый, и стрельцы как по команде дали залп!

Я обомлел на месте…

– Вы… вы что, с ума сошли?! Он нам живой был нужен!

– Не боись, Никита Иванович, – положил мне руку на плечо стрелецкий сотник. – Ты ж «заряжай» не скомандовал. Вот парни чистым порохом и пальнули.

– Юмористы, – проворчал я, кладя руку на бешено бьющееся сердце. – До инфаркта же доведёте когда-нибудь…

Мы вместе с Еремеевым подошли к уже подмоченному бесу и честно предупредили:

– Вот только один раз соврёшь, и кранты! Со второго залпа наши уже не промажут.

Бес с трудом сфокусировал на нас косящие глазки и обвис на верёвках. Похоже, снова обморок. И как только таких малахольных типов берут в разведку, в преступники и диверсанты?..

Мы полили помилованного водичкой, и я присел рядом на чурбачок, стенографируя его торопливую сдачу всех и вся с потрохами. Стрельцы неспешно перезаряжали пищали. Через полчаса у меня были отличные признательные показания. Дело начинало проясняться…

– Ну что я могу сказать… – В принципе показаний было больше чем достаточно, но правила хорошего милицейского тона требовали потянуть время. – Если всё это окажется правдой…

– Как бог свят, начальник! – только что не перекрестился бес, и я продолжил:

– Если всё это окажется правдой, то за содействие властям мы можем и пересмотреть судебное решение. Каторга, Сахалин, двадцать пять лет без права переписки и в общем-то…

– Это очень мягкий приговор, – хором согласились все присутствующие, а недострелянный рогоносец буквально растаял от счастья, жал всем руки и смотрел на меня самыми влюблёнными глазами.

Честно говоря, я с трудом представлял, как сдержу слово, ведь бес не человек и его по этапу отправить непросто, даже если рога спилить, а пятачок носовым платком прикрывать постоянно. Но будем считать, что это не моя забота. Бабу-ягу попрошу, она что-нибудь придумает.

– В поруб его, парни! И спасибо за участие.

– Рады стараться, батюшка сыскной воевода! – дружным хором грянули все, включая развязанного беса. Ну, видимо, ему тоже просто захотелось покричать за компанию, стадный инстинкт, со всяким бывает, коллективное сознание – великая сила.

Солнышко уже покатилось к закату, заливая бабкин двор оранжевыми и жёлтыми красками. По вечерам становилось прохладно, чувствовалось, что где-то впереди осенние дожди, и никуда ты от матери-природы не денешься. Я сунул потрёпанный блокнот в планшетку, вернулся к воротам, уточнил у дежурных стрельцов, не прибыл ли Митька, убедился, что не прибыл, и вошёл в дом. Моя домохозяйка терпеливо ждала меня за накрытым к ужину столом. На сегодня были пироги с капустой, уха из судака и ватрушки с творогом.

– Даже слушать ничего не стану, покуда не покушаешь! – сразу поставила ультиматум бабка. – Успеем и позже всякими доказательствами обменяться. А тока поперёд тебе так скажу: всё одно Кощеюшкин почерк во всём энтом деле очень явственно виден. Впредь со мною не спорь: говорю – Кощей, значит, Кощей! И неча нам других преступников разыскивать…

Я было открыл рот сказать, что совершенно с ней согласен и вообще мы это давно проехали, но тут же получил пирог в зубы и, махнув на всё, молча сел за стол. Если она так и будет меня кормить, но не выпускать из терема на предмет побегать, то меньше чем через недельку сказка о Колобке-участковом пойдёт гулять по скоморошьим представлениям и наверняка будет пользоваться шумной популярностью в народе. Я от бабушки ушёл, зайцу трое суток, волку пятнадцать, медведю год исправительной колонии, а тебе, лиса…

– Можно я не буду ватрушку? И так ремень почти не застёгивается.

– А ты в нём новую дырочку прокрути да и ешь себе преспокойненько! – не пошла на компромисс Яга, так что одну ватрушку мне всё-таки пришлось съесть. И такая она была вкусная, что я невольно потянулся за второй, но вовремя отдёрнул руку. Всё, диета!