Стеклянные цветы - Каммингс Мери - Страница 19

Ну вот, теперь уложить ее поудобнее — и можно отправляться спать: до утра она с места не сдвинется…

При попытке расстегнуть туго затянутый широкий пояс, поддерживающий юбку, Амелия очнулась и вцепилась ему в рубашку.

— П…пе…

— Чего?

— П…пе…репихнемся?!

— Пошла ты! — Филипп хлопнул ее по руке, чтобы не мешала.

— А че?

— Заткнись! — от души посоветовал он, расстегнул пояс и выпрямился.

Амелия лежала на спине с закрытыми глазами. Похоже, снова отключилась.

Ладно, пусть спит.

Он уже направлялся к двери, когда еле слышный звук, донесшийся сзади, заставил его обернуться. В следующий миг он метнулся обратно — сработало какое-то шестое или седьмое чувство — схватил ее за руку и рванул, переворачивая набок.

Выпучив глаза, Амелия давилась, открывая рот, словно вытащенная из воды рыба. Дернулась, захрипела — и из этого самого рта на пол, на стоящие у кровати домашние туфельки хлынул поток отвратительно воняющей спиртом жидкости.

О господи! Филипп схватил ее за плечо, чтобы не дергалась, положил руку на лоб, придерживая голову в нужном положении. Черт… ему на брюки тоже попало!

Ну, что теперь с ней делать? Оставлять ее одну нельзя — это ясно!

Словно подтверждая его мысли, Амелия опять начала давиться — на этот раз он был готов и сразу повернул ее так, чтобы лицо оказалось над полом, но похоже, в желудке у нее уже ничего не осталось.

Первое короткое ощущение паники прошло, теперь Филипп был способен рассуждать и действовать хладнокровно. В свое время его обучали правилам первой помощи при ранениях, но никому бы, разумеется, и в голову не пришло включать в систему обучения рейнджеров раздел: «Как помочь упившейся и накачавшейся наркотиками баронессе» — оставалось призвать на помощь собственный жизненный опыт и здравый смысл…

Для начала он прошелся по спальне и обнаружил дверь в ванную; подхватил Амелию за плечи и под коленки и понес туда. Про себя удивился: откуда только силы взялись?! — дотащил, посадил на табуретку и начал раздевать.

Баронесса сидела с полузакрытыми глазами. Сняв с нее жакет и топик-маечку, Филипп пустил в ванну воду — прохладную, чуть теплее комнатной; налил воды в стаканчик для полоскания зубов, поднес ей ко рту:

— Пей!

Она сделала несколько глотков — после чего он еле успел приподнять ее и наклонить над раковиной: выпитое сразу же попросилось обратно. Пока Амелия стояла, вцепившись обеими руками в края раковины и тупо уставившись в сливное отверстие, Филипп быстро стащил с нее юбку и колготки.

— Давай-ка! — посадил ее на край ванны, перекинул ноги внутрь; ухватив за плечи, приподнял и опустил в воду. Точнее, плюхнул, выплеснув на себя чуть ли не ведро воды.

В горячке он и не заметил, как содрал с ладони повязку и подсохшую корочку над ожогом — руку теперь дергало и пекло. Но эту, физическую боль заглушала одна pi та же, крутившаяся в голове мысль: «Она могла умереть!»

Если бы он не обернулся или ушел чуть раньше — или его вообще бы не было в доме — возможно, Амелия лежала бы сейчас мертвая. Вот эта здоровая и красивая женщина с белой кожей и золотыми волосами лежала бы бездыханная, захлебнувшись собственной рвотой.

Какой бы она ни была, как бы ему ни хотелось порой ее придушить — он никому не пожелал бы подобной смерти!

Он взглянул на Амелию — та вытянулась в ванне во весь рост; голова лежала на подголовнике, руки безвольно болтались в воде, будто вареные макаронины. Никаких сексуальных эмоций, несмотря на свою наготу, у Филиппа она сейчас не вызывала.

Прямо над ней, на стене, красовалось большое керамическое панно: на голубом фоне — красные рыбки, причудливые раковины, крабы и зеленые водоросли. Неужели тоже она сама сделала?!

Вообще у бабы, судя по дому и по одежке, вкус есть… ну чего же она при этом такая дура?!

Не вставая, он отрегулировал душ на гибком шланге так, чтобы вода была не совсем ледяной, и направил струю Амелии в лицо. Это вызвало немедленное оживление: она начала морщиться и плеваться, попыталась отмахнуться; возмущенно бормоча: «Ты че?.. Ты че?!»

— Да все уже, все! — успокоил Филипп и выключил душ. Встал, наклонился над ней: — Давай-ка, обними меня за шею!

Она послушалась, и он выволок ее на край ванны, не обращая внимания на мокрые губы, тычущиеся ему в лицо — похоже, слово «обними» подействовало на нее определенным образом. Обтер кое-как полотенцем и повел обратно в спальню.

Теперь Амелия уже могла идти, пошатываясь, но «своим ходом». Дошла до постели и грохнулась туда; перевернулась и, глядя на него, заявила:

— Мне холодно… — На губах у нее образовалась кокетливая, по ее мнению, улыбка.

Он вытащил из-под нее одеяло, набросил сверху — возможно, она имела в виду нечто другое, но ему общества баронессы фон Вальрехт хватило на сегодня с лихвой.

— Все, спи!

К счастью, возражать она не стала — закрыла глаза и повернулась набок.

Филипп уже буквально валился с ног: под ложечкой сосало, ладонь пекло, голова гудела и сил оставалось только-только до своей комнаты добрести. Утешала его лишь одна злорадная мысль: к утру и сама Амелия наверняка будет чувствовать себя не лучше.

Увы, он недооценил свою подопечную.

Проснувшись часов в десять, Филипп позвонил на кухню, поинтересовался, завтракала ли уже госпожа баронесса (по его прикидкам, она должна была продрать глаза хорошо если к обеду), и не поверил своим ушам, услышав, что она позавтракала час назад — и сразу уехала.

«Как уехала?! Куда?!» — чуть не спросил он, но понял, что фрау Зоннтаг не может об этом знать, и принялся лихорадочно набирать номер телефона в машине.

Дитрих отозвался сразу; сообщил, что в данный момент он едет в мойку — госпожа баронесса высадилась у клуба верховой езды и велела ему вернуться к двум. После чего, не дожидаясь вполне естественного вопроса: какого черта он не позвонил?! — объяснил, что баронесса приказала не беспокоить господина Берка, сказав, что он себя неважно чувствует…

Часам к четырем Филипп окончательно понял, что сегодня «не его» день. Для начала он опоздал в Хольцкирхен: решил, что раньше двух ему там делать нечего, а посему можно спокойно позавтракать. Спустился на кухню, под безобидную болтовню фрау Зоннтаг съел белковый омлет с тостами, но совершенно не учел тот факт, что до Хольцкирхена, конечно, езды меньше часа — но не тогда, когда на шоссе образуется пробка.

Около клуба верховой езды уже, естественно, никого не было. Филипп снова позвонил Дитриху. Трубку на сей раз взяла Амелия и с легким оттенком злорадного ехидства сообщила, что направляется в Тутзинг — у нее там деловая встреча на стекольной фабрике — после чего вернется в Мюнхен. Что будет делать дальше, еще не знает.

Следующие три часа Филипп провел в кафе неподалеку от Мариенплац. Выпил несчетное количество чашечек «эспрессо», прочел от корки до корки случайно оказавшуюся среди газет «Бостон Глоб» — и каждые минут двадцать снова набирал номер.

По телефону отвечал Дитрих. Именно от него Филипп узнал, что госпожа баронесса все еще на фабрике…

…заехала на цветочный рынок в Старнберге…

…остановилась попить кофе в придорожном кафе…

…просила не звонить каждые пять минут и не беспокоить ее, а оставить свой номер телефона (на заднем плане был слышен вопль Амелии: «Не смей переиначивать мои слова — так и скажи: чтобы кончал плешь мне проедать! Я от него свихнусь скоро!»).

Филипп дал Дитриху номер телефона кафе, заказал еще «эспрессо» и уставился в окно, размышляя: интересно, утреннее указание Амелии не беспокоить его — это забота о его персоне, или очередная попытка ему насолить?

Первоначальное раздражение сменилось постепенно чувством, похожим на восхищение: вот чертова баба! Нормальный человек бы после вчерашнего в лежку лежал, а эта болтается по окрестностям, верхом ездит — и хоть бы что!

Телефон зазвонил через час. Дитрих сообщил, что стоит у кинотеатра «Крокодил», а госпожа баронесса пошла на шестичасовой сеанс.