Стеклянные цветы - Каммингс Мери - Страница 11

Но она подошла — и руки отказались подчиниться ему. Он весь не подчинился самому себе, пребывая словно в ступоре. А потом внутри него что-то взорвалось; он провалился в какую-то преисподнюю, в которой не существовало ничего, кроме ее горячего тела… Провалился — и вынырнул рядом с ней, спящей…

Конечно, не стоило так разговаривать с ней, когда она вышла из спальни. В тот момент она была настроена дружелюбно — следовало установить с ней контакт и этим облегчить себе работу. Но ведь ясно, что и этот «контакт», и эта «дружба» означали бы, что он автоматически становится ее придворным любовником!

Нет, пусть уж она лучше ненавидит его — он не собирается привязывать ее к себе таким способом! Поэтому лучше побыстрее вычеркнуть весь этот эпизод из памяти и постараться, чтобы то, что произошло, не помешало ему выполнять работу, ради которой он приехал сюда.

Филипп предполагал, что после утренней сцены Амелия будет злиться целый день; может быть, попытается даже, не предупредив его, смыться из дому. Он напомнил Дитриху, чтобы тот не вздумал выезжать из гаража, не поставив его в известность, заодно попытался узнать примерный распорядок дня баронессы: куда она обычно ездит, когда возвращается, с кем встречается.

Шофер хмурился, переминался с ноги на ногу и отделывался короткими неопределенными ответами: «Когда как… Бывает… Не помню». Возможно, сыграла роль вчерашняя стычка в машине, когда он не защитил хозяйку и теперь мучался совестью, но, скорее всего, проблема заключалась в неопределенном статусе самого Филиппа: вроде бы телохранитель, но живет в доме и разговаривает так, будто имеет право отдавать распоряжения. Вот шофер и боялся, с одной стороны, не угодить «новому начальству», с другой — проявить нелояльность к госпоже баронессе, а посему, как мог, старался держать язык за зубами.

Самой баронессы было не видно и не слышно. Отсыпается, что ли? Похоже на то! Ночью он ее действительно измотал порядком…

На кухне в сравнении с гаражом Филиппа ждал куда более теплый прием. Кухарка фрау Зоннтаг, худощавая неплохо сохранившаяся дама лет сорока, встретила его весьма дружелюбно — то ли потому, что доставшийся Филиппу от отца эльзасский акцент будил в ней сентиментальные воспоминания (она тоже была родом из тех краев), то ли потому, что ей не с кем было поговорить. Стоило Филиппу обмолвиться, что он еще не завтракал — и через минуту перед ним красовалась тарелка с политыми маслом клецками с ветчиной.

Заодно на голову Филиппа был вывален целый ворох информации — начиная с того, что фрау Зоннтаг была замужем дважды, а потому знает, как кормить настоящего мужчину (последнее, как показалось Филиппу, было сказано многозначительным тоном — никак она ему авансы делает?) — и кончая весьма полезной: об обычаях этого дома и о привычках госпожи баронессы.

Выяснилось, что последняя завтракает, как правило, рано и предпочитает пышки с творогом и фруктовый салат, иногда — омлет. К полудню, если не уезжает куда-нибудь с утра, ест второй завтрак, но если сидит в мастерской, как, например, сегодня, тогда вообще о еде забывает. А вот ужинает — когда как: то где-то в городе, то дома, то рано, то поздно, то вообще ночью.

Поэтому фрау Зоннтаг ежедневно готовит несколько салатов и закусок и пару-тройку мясных и рыбных блюд — только в микроволновку остается сунуть. Госпожу баронессу это вполне устраивает.

Горничные, их две, приходят в восемь и уходят в четыре, а сама фрау Зоннтаг — ранняя пташка: ее рабочий день начинается в полседьмого, зато к двум она уже свободна. Дитрих живет над гаражом, там у него своя кухонька, и он обычно готовит себе сам.

Выложив это все, фрау Зоннтаг посетовала: «Ох, я наверное вас совсем заговорила!» — после чего пожелала узнать что-нибудь и о Филиппе. Он отделался минимумом информации: из Бостона, тридцать три года, родители умерли, есть старшая сестра, у нее цветочный магазин. Ни про Линнет, ни про истинные причины своего пребывания в этом доме говорить, естественно, не стал.

Больше всего его заинтересовало упоминание о мастерской. Это что, место, где Амелия делает свои «штучки из стекла»? Надо бы пойти посмотреть — и заодно убедиться, что там не припрятана заначка марихуаны, если не чего-нибудь похуже, и что госпожа баронесса не встретит его с неестественно поблескивающими, будто стеклянные шарики, глазами.

Вход в мастерскую Филипп нашел быстро — помогли указания фрау Зоннтаг. Дверь оказалась не заперта. Он постарался войти бесшумно, чтобы успеть оглядеться, прежде чем Амелия заметит его.

Большая, очень ярко — до рези в. глазах — освещенная комната напоминала научную лабораторию: белые стены, блестящие металлические поверхности столов, стеллажи, лабораторные шкафы и подносы с какими-то штуками вроде инструментов дантиста. И стекло — кубики, цилиндрики, осколки разных размеров — от совсем небольших до солидных, чуть не с дыню, глыбок всех цветов и оттенков; оно лежало на столах и стеллажах, на подносах и в коробках, переливаясь и сверкая в ярком свете ламп.

Филипп слегка опешил — по словам Трента, хобби Амелии было всего лишь забавой избалованной барышни. Но эта мастерская выглядела вполне профессиональной — непохоже, что ее завели просто для забавы. Да и фрау Зоннтаг утверждала, что госпожа баронесса проводит здесь порой целые дни…

Так что, эти шикарные витражи и светильники наверху — неужели она сама их сделала?! Ничего себе «штучки из стекла»!

Сама Амелия тоже выглядела непривычно: на ней был мешковатый комбинезон из белой блестящей ткани, на голове красовалось нечто похожее на рыцарский шлем.

Почувствовав на себе его взгляд, она обернулась, и стало ясно, что это не шлем, а маска наподобие той, которую используют сварщики, только белого цвета, откинутая сейчас на затылок.

— Чего тебе здесь надо?! Убирайся! — рявкнула она, сердито блеснув глазами.

— Да я просто зашел посмотреть, — миролюбиво объяснил Филипп.

— Нечего тебе тут смотреть! И делать нечего! Уходи, говорю!

— Да я сейчас уйду… А это что такое?

В выдвинутом ящике ближайшего шкафа лежали несколько прозрачных пакетиков с разноцветными порошками.

Филипп взял один, посмотрел на свет.

— Ты еще руками тут будешь шарить! — Амелия рванулась к нему. — Дай сюда и ничего не трогай!

— А что это?

— Оксиды. Отдай! — Она оскалилась, как разъяренная кошка, и выхватила пакет у него из рук.

— Какие еще оксиды? — Что такое оксиды, он знал, но не ожидал услышать это слово от нее.

— Окислы металлов. Вот это, например, гранулированная окись меди, — тряхнула Амелия спасенным от его посягательств пакетиком с черным порошком. — Доволен? На вкус, может, еще хочешь попробовать?

— А зачем он тебе?

— От него стекло становится зеленым. Или синим. Тебе что — лекцию про это прочитать, или как?

— Я бы не отказался…

— Не будет тебе никакой лекции! Уходи! — от возмущения она пихнула его ладонью в грудь. — Убирайся отсюда, и чтобы я тебя тут больше не видела!

Филипп решил не спорить, повернулся и направился к двери. Едва выйдя, услышал, как за спиной щелкнул замок.

Глава седьмая

Бруни не надо было никого спрашивать, чтобы знать, что белобрысый быстро освоился в ее доме. Пару раз, выглянув в окно, она видела, как он болтается по лужайке, а как-то, позвонив на кухню, услышала на заднем плане его голос. Впрочем, в данный момент это ее ничуть не заботило: в мастерскую не лезет — и ладно!

Четыре дня она провела в мастерской, лишь под вечер, когда голова совсем переставала работать, отправлялась в бассейн, но и там никак не могла отключиться: перед глазами, заслоняя все вокруг, проплывали красные лепестки — длинные, короткие, изогнутые и с пятнышками.

Дело в том, что ей совершенно случайно удалось сварить стекло потрясающего красного цвета — не алого, а чуть посветлее. В результате параллельно с работой над вазой Бруни обдумывала теперь еще одну идею: пустить по стенке в холле второго этажа лиану — снизу толстую, а потом разветвляющуюся на причудливо изогнутые ветви с темно-зелеными листьями и с цветами того самого красного цвета.