Приключения Эмиля из Лённеберги. Художник Н. Кучеренко - Линдгрен Астрид - Страница 20

– Ха-ха-ха, поделом ей, – сказал Юхан Одноухий. – Ха-ха, пусть поскучает одна, пусть поскучает. Может, чего и поймёт.

И все весело рассмеялись. Но, когда они вошли в празднично убранную кухню, и Эмиль зажёг свечи в пяти больших подсвечниках, и пламя отразилось в развешанной по стенам и начищенной до блеска медной посуде, все умолкли. А Стулле Йоке решил, что попал в рай.

– Смотрите, какой свет, какая благодать! – прошептал он и заплакал, потому что Стулле Йоке плакал теперь и от горя, и от радости.

Но тут Эмиль объявил:

– А сейчас мы будем пировать!

И пошёл пир горой! Эмиль, Альфред и сестрёнка Ида только и делали, что носили из кладовой еду. Я не стану тебе перечислять всех угощений, скажу только, что всё, что мама Эмиля, Лина и Крёсе-Майя наготовили на неделю праздников, стояло теперь на столе. А в центре его, на блюде, лежал жареный поросёнок.

Представь себе, как все эти несчастные старики и старушки из приюта для бедных сидят вокруг стола, не в силах оторвать глаз от расставленных яств, но они терпеливо ждут, ни к чему не прикасаясь.

– Прошу вас, пожалуйста, не стесняйтесь, – говорит Эмиль.

И только тогда они приступают к еде, но, уж поверь, дружно.

Альфред, Эмиль и сестрёнка Ида тоже сидели за столом со всеми. Но Ида не успела съесть и двух биточков, как задумалась. Она вдруг вспомнила, что завтра к ним должны приехать гости с хутора Ингаторп! А ведь сейчас съедят всё, что мама приготовила, и угостить их будет нечем. Она дернула Эмиля за рукав и прошептала ему на ухо тихо-тихо, чтобы никто, кроме него, не услышал:

– А ты уверен, что нам не попадёт? Подумай, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа!

– Они и так толстые, – спокойно ответил Эмиль. – Лучше кормить тех, кто голодает.

Но Эмиль всё же немного встревожился: было уже ясно, что после окончания праздника в доме не останется ни крошки. Даже то, что не съедали, всё равно исчезало в карманах и мешках, и очередное блюдо вмиг опустошалось.

– Надо попробовать паштет, – сказал Калле Спадер и положил себе всё, что оставалось на тарелке.

– А я ещё не ел селёдочного салата, надо и его попробовать, – сказал Ракаре-Гиа и прикончил салат.

– Теперь мы всё перепробовали, – сказал в конце пира Тук-Никлас, и точнее выразиться было невозможно.

Поэтому этот пир прозвали «Великая проба в Катхульте», и надо тебе сказать, что о нём было много разговоров не только в Лённеберге, но и во всём Смоланде.

Нетронутым остался только жареный поросёнок. Он так и лежал на блюде посреди стола.

Оказалось, что никто из присутствующих никогда не только не ел, но и не видел жареного поросёнка, а потому никто не отважился к нему прикоснуться.

– Неужели не осталось больше колбасы? – спросил Калле Спадер, когда всё, кроме поросёнка, было съедено дочиста. Эмиль ответил, что на всём хуторе сейчас не найти и завалящего кусочка. Правда, у волчьей ямы он для приманки насадил на колышек маленькую колбаску, но Калле Спадер сам понимает, что она там нужна. А другой еды в доме уже нет.

Тут Вибергскан вдруг вскрикнула:

– Мы забыли про Салию Амалию!

Она ещё раз оглядела стол, но ничего, кроме жареного поросёнка, не увидела.

– Вот он и достанется Салии Амалии, хотя, по правде сказать, глядеть на него страшновато. Ты не против, Эмиль?

– Нет! Пусть ей достанется поросёнок, – сказал Эмиль.

Все вдруг почувствовали себя такими усталыми, что просто не в силах были пошевелиться. О том, чтобы им самим добраться до дому, не могло быть и речи.

– Давайте возьмём сани! – предложил Эмиль.

Сказано – сделано. В Катхульте были огромные нелепые сани. На них вполне можно было разместить всех этих бедных стариков и старушек, хотя за этот вечер они стали заметно упитаннее.

Стемнело. На небе зажглись звёзды. Взошла луна и осветила свежевыпавший рыхлый снег. Что может быть лучше, чем кататься на санках в тихий, безветренный вечер?

Эмиль с Альфредом помогли всем гостям поудобнее усесться. Впереди посадили Вибергскан, в руках она держала жареного поросёнка. За ней – остальных. А сзади всех примостились сестрёнка Ида, Эмиль и Альфред.

– Поехали-и-и! – крикнул Эмиль.

Сани покатили с горы, да так, что ветер в ушах засвистел. Старики и старушки завопили от радости, они ведь уже столько лет не катались на санках! Как все веселились! Как хохотали! Молчал только жареный поросёнок.

Ну а Командирша? – спросишь ты. Она-то что делала всё это время? Сейчас тебе расскажу. Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты взглянул на неё хоть одним глазком! Вот она важно идёт из Скорпхульта с сырным пирогом в руках, идёт, закутавшись в серый платок. Какая она толстая, какая довольная! Вот она вынимает ключ и вставляет его в замочную скважину. Слышишь, как она злобно хмыкает?

«Какие они стали кроткие и молчаливые, – думает она. – А может быть, они уже легли спать на голодное брюхо?» Лунный свет заливает пустую комнату. Позвольте, да тут никого не видно! Это почему же? Да просто потому, что тут нет ни души! Представь себе, злобная Командирша, ни души!

Теперь ты понимаешь, отчего она вся затряслась? Конечно, от гнева. Ух, как она разозлилась! Наверно, она так не злилась ещё ни разу в жизни. Кто может уйти из дома сквозь запертые на замок двери? Не иначе как ангелы вывели всех бедняков, а её, несчастную, оставили одну в приюте, в нищете и горе… Ай-ай-ай! Ой-ой-ой-ой! И Командирша завыла, как волк на луну.

Но тут тихонько скрипнула какая-то кровать. Командирша пригляделась и увидела, что под одеялом лежит сухонькая старушка.

– Что это ты так громко воешь? – раздался голос Салии Амалии.

Командирша тут же взяла себя в руки, успокоилась и принялась выпытывать у Салии Амалии что да как. И всё быстро выяснила, на то она и Командирша. Недолго думая она помчалась в Катхульт, чтобы немедленно пригнать назад всех беглецов. Тогда всё будет шито-крыто, а то ещё, пожалуй, в Лённеберге узнают, тогда разговоров не оберёшься.

Как красив хутор Катхульт в лунную ночь! Только одно окошко светилось в доме. Это было окно кухни, и светилось оно так ярко, словно там горели тысячи свечек. И вдруг, представь себе, Командирше стало стыдно. Да-да-да, она не смогла заставить себя отворить дверь дома и решила сперва поглядеть в окно, чтобы удостовериться, что и вправду там все её подопечные. А для того чтобы заглянуть в окно, нужно было взгромоздиться на ящик или на бревно, иначе не дотянуться. Командирша пошла к сараю поискать что-нибудь подходящее. И знаешь, она там и в самом деле кое-что нашла, но не ящик и не бревно, а домашнюю колбасу. Уму непостижимо, но факт: на снегу, освещённом лунным светом, у сарая, Командирша увидела маленькую колбаску, насаженную на заострённый колышек. Правда, сейчас Командирша была сыта, она до отвала наелась сырным пирогом, но, как знать, может быть, ей скоро снова захочется подкрепиться? Грех пренебречь такой удивительной находкой! И Командирша, увязая в снегу, решительно двинулась к заострённому колышку с насаженной на него колбасой. И вдруг – трах!..

Так в Смоланде в старину ловили волков.

Как раз в тот момент, когда Командирша рухнула в волчью яму, праздник на хуторе Катхульт подошёл к концу, гости с весёлым гомоном высыпали на двор и стали рассаживаться в санях, чтобы ехать домой, в приют. Из волчьей ямы не доносилось ни звука. Командирша молчала, она решила, что выберется сама, без посторонней помощи.

Старички с хохотом съехали на бешеной скорости с холма и оказались возле дверей дома для бедных.

Дверь почему-то была отперта. Они вошли, шатаясь от сытости и усталости, добрались до своих постелей и легли. Уже много-много лет у них не было такого счастливого дня.