Приключения Эмиля из Лённеберги. Художник Н. Кучеренко - Линдгрен Астрид - Страница 11

– Б-л-у-р-п! – снова взревел папа Эмиля, потому что сквозь тёртую картошку ничего более членораздельного никто на свете произнести не может.

К счастью для Эмиля, вовремя подоспевшая мама схватила его за руку и прямым ходом поволокла к сараю. И Эмиль, в третий раз усевшись на бревно, слышал доносящиеся до него вопли папы, заглушённые на этот раз тёртой картошкой, но всё же достаточно громкие, чтобы долететь до другого конца Лённеберги.

И хоть Эмиль вырезал своего сотого смешного человечка, настроение у него было совсем не юбилейное. Наоборот! Он метался по сараю как рассвирепевший тигр. Это просто издевательство запирать ребёнка на засов по три раза в день! Какая уж тут справедливость!

– Разве я виноват, что папа всякий раз во что-нибудь да влипнет! – возмущался Эмиль. – Даже мышеловку и ту нельзя поставить, он тут же суёт в неё ногу! И почему он вечно вертится там, где собираются варить пальты или печь оладьи?..

Но я бы решительно не хотела, чтобы ты подумал, будто Эмиль не любит своего папу или что папа Эмиля не любит своего сына. На самом деле они очень любят друг друга. Но даже когда ты очень сильно кого-нибудь любишь, ты ведь можешь на него рассердиться? Можешь! Вот, например, когда случается такая история, как с мышеловкой, или с тестом для пальтов, или с тёртой картошкой…

Время шло, и понедельник 28 июля подходил к концу.

Эмиль сидел в запертом сарае злой как собака. Нечего сказать – хорош юбилей! Ведь он вырезал сотого смешного человечка! Кроме того, нынче понедельник, а по понедельникам Альфреда никуда нельзя пригласить – он занят своими делами. По понедельникам Альфред сидит на крылечке с Линой, ухаживает за ней, играет ей на губной гармонике и ни за что на свете не пойдёт ни на какой пир, даже если это пир на весь мир.

Эмиль отшвырнул в сторону перочинный ножик. Как он одинок! Даже на Альфреда нельзя рассчитывать. И чем больше Эмиль думал о своём незавидном положении, тем больше злился. Разве это жизнь – просидеть от зари до зари, весь долгий день, в проклятом сарае! Да ещё в одной рубашке! У него даже не было времени одеться. Сегодня только и делали, что хватали его за руку и волокли под замок. Весь мир против него! Все тут, на хуторе Катхульт, спят и видят, чтобы он никогда не вышел из сарая. Ну что ж, пусть будет по-ихнему! Эмиль трахнул кулаком по верстаку с такой силой, что всё на нём подскочило. Они добились своего! Отныне он не выйдет отсюда! Никогда! Всю свою жизнь он просидит здесь, до самой смерти. Как есть – в ночной рубашке, с кепариком на голове, всеми покинутый, один как перст…

«Наконец-то все будут мною довольны! Больше им не придётся целый день таскать меня за руку то туда, то сюда! – думал он. – Но уж и вам сюда вход закрыт… Никто из вас не войдёт теперь в сарай! Даже папа, если ему вздумается постругать доску. Да оно и к лучшему! А то ещё уронит долото и поранит себе палец на другой ноге. Как говорится, если уж кому не везёт, то его и на коне собака укусит!»

Всё на свете имеет конец, даже долгий июльский вечер. Когда совсем стемнело, пришла мама и отодвинула засов на двери сарая. Она дёрнула створку и поняла, что Эмиль заперся изнутри.

– Выходи, Эмиль! Папа лёг спать, бояться больше нечего.

В ответ из сарая раздалось лишь ужасающее «ха!».

– Почему ты говоришь «ха!», мой милый мальчик? – удивилась мама. – Отвори дверь и выходи!

– Я никогда отсюда не выйду, – произнёс Эмиль глухим голосом. – И не пытайся взломать дверь – я буду стрелять!

Тут мама увидела, что её малыш стоит у маленького окошка с ружьём в руках.

Сперва мама не поверила, что всё это всерьёз, потом, когда поняла, как он ожесточился, заплакала и побежала будить папу.

– Эмиль заперся в сарае и не хочет выходить! – воскликнула она. – Что делать?

Сестрёнка Ида тоже проснулась и сразу же захныкала.

И все они, папа, мама и маленькая Ида, побежали к сараю. И даже Альфред, который, как мы знаем, сидел на крылечке с Линой и играл ей на губной гармонике, присоединился к ним, к немалому огорчению Лины. Тогда и сама Лина увязалась за ними. Началась операция по извлечению Эмиля из сарая.

Поначалу папа был бодр и уверен.

– Ничего-ничего! – крикнул он в окошечко. – Проголодаешься – мигом выскочишь!

В ответ прозвучало только мрачное «ха!». Папа Эмиля не знал, что хранится в большой жестяной банке под верстаком. А там был целый продуктовый склад. Эмиль давно уже позаботился о том, чтобы не умереть с голоду в сарае. Ведь он попадал сюда в самое неожиданное время – и утром, и вечером, и днём, и ночью. Как же он мог не подумать заранее о хлебе насущном! В жестяной банке лежала краюха хлеба, здоровенный ломоть сыра, несколько кусочков солёной свинины, кулёк сушёных вишен и целая гора сухарей. В древние времена осаждённые воины выдерживали многомесячный штурм крепости с куда меньшим запасом пищи. Эмилю сейчас казалось, что его сарай и есть самая настоящая осаждённая крепость. Он твёрдо решил не сдаваться врагу живым. Суровый и непреклонный, словно полководец, стоял он у окошка сарая, как у бойницы, и старательно целился.

– Выстрелю в первого, кто подойдёт! – предупредил он строго.

– О Эмиль, милый мой сыночек, не говори так! – рыдала мама. – Выходи! Выходи, пожалуйста, выходи поскорее!

Но Эмиль оставался непреклонен. Тогда выступил Альфред:

– Давай, старик, выходи! Лучше пойдём с тобой купаться на озеро!

– Ты давай играй на гармошке своей Лине, – с горечью ответил Эмиль. – А я здесь посижу.

Вскоре всем стало ясно, что Эмиля ничем не проймёшь. Ни угрозами, ни посулами – он неумолим. И папа сказал, чтобы все шли спать, ведь завтра рабочий день. Так и сделали. И папа Эмиля, и его мама, и сестрёнка Ида отправились спать, а Альфред и Лина снова уселись на крылечке.

Не могу тебе передать, какой это был печальный вечер! Мама Эмиля и маленькая Ида так горько плакали, что подушки у них стали совсем мокрые. Папа Эмиля так тяжело вздыхал, что просто сердце разрывалось. Он всё время глядел на пустую кровать сына и очень тосковал, не видя ни его лохматой головы на подушке, ни ружарика, ни кепарика рядом… Одна только Лина не тосковала по Эмилю. И ей решительно не хотелось идти спать, а, наоборот, хотелось сидеть всю ночь на крылечке с Альфредом. Она была очень рада, что Эмиль заперся в сарае.

– Кто знает, сколько этот озорник там высидит? Может, ему скоро надоест, – пробормотала она себе под нос, подошла на цыпочках к сараю и для спокойствия задвинула засов на двери.

Альфред в это время играл на гармонике и пел, он был так увлечён, что даже не заметил, как Лина снова заперла Эмиля.

– «Скакал гусар по полю бо-оя! – пел Альфред. – И пыль клубилась под конём!»

Эмиль, сидя в сарае на верстаке, слушал его пение и горько вздыхал.

А Лина, вернувшись, обняла Альфреда за шею и, как всегда, принялась уговаривать его на ней жениться. А он, как всегда, отвечал ей:

– Конечно, раз ты так настаиваешь, я могу на тебе жениться, но к чему такая спешка?..

– Ну, на будущий-то год мы непременно поженимся! – твёрдо заявила Лина, на что Альфред вздохнул куда горше, чем Эмиль в своём сарае, и запел балладу про «Братьев Львиное Сердце».

Эмиль слушал его пение и жалел, что отказался пойти с Альфредом купаться на озеро. Вот было бы здорово! Эмиль подошёл к двери и поднял щеколду. Дверь не отворилась. Он же не знал, что это зловредная Лина опять заперла её на засов. Он навалился на створку плечом. Дверь не поддавалась. И тут Эмиль понял, что произошло, и догадался, чьих это рук дело.

– Ну, подождите, я до неё доберусь! – воскликнул он. – Она у меня ещё попляшет!..

Эмиль огляделся. В сарае было уже совсем темно, хоть глаз выколи. Когда-то, давным-давно, Эмиля за какую-то шалость заперли в сарай, а он тут же выбрался из него через окно. После этого случая папа забил окно двумя крепкими перекладинами. Он боялся, как бы Эмиль не сверзился прямо в крапиву, густо разросшуюся под стеной сарая. Всякому понятно – папа просто заботился о своём сыночке и не хотел, чтобы тот обжёгся крапивой.