Мио, мой Мио! Художник А. Джаникян - Линдгрен Астрид - Страница 10

А тропа всё извивалась, змеилась, и казалось, что опасность стережёт нас за каждым поворотом. Мрак всё сгущался и сгущался. Наконец мы приблизились в горах к узкой расщелине, похожей на ворота. А за ней царил такой мрак, чернее которого нет ничего на свете.

– Страна Тридесятая, – прошептал Юм-Юм. – Это ворота в Тридесятую Страну.

Мирамис вздыбилась и не желала идти дальше. Она заржала так, что стало не по себе. А по ту сторону ворот не было слышно ни звука. Эта мрачная тишина точно заманивала нас, ждала, чтобы мы пересекли границу.

А я как будто знал, что должен идти туда, в этот затаившийся мрак. Но удивительно – я перестал бояться! Ведь теперь-то я знал, что много тысяч лет назад всё уже было предопределено и предсказано. И это знание придавало мне мужества. Я подумал: «Пусть будет что будет. Может, мне никогда не придётся вернуться, но бояться я больше не желаю».

Я направил Мирамис через ворота – во мрак. Она поняла, что я не поверну, рванулась через узкую расщелину и понеслась, поскакала всё вперёд и вперёд по тёмным дорогам этой мрачной страны.

Мы скакали во тьме, нас окружал ночной мрак, и куда вела дорога, нам было неведомо.

Но со мной был Юм-Юм. Он сидел верхом у меня за спиной, крепко обняв меня, и я испытывал к нему такую любовь, как никогда прежде.

Я не был одинок. Со мной был Юм-Юм. Мой единственный друг. Всё, как и было предсказано.

Я не знаю, сколько времени продолжался наш путь в темноте: может, всего лишь миг, а может, много часов подряд. А возможно, и много тысячелетий. По крайней мере, нам так показалось. Так обычно чувствуешь себя во сне, когда тебе снятся кошмары, и ты просыпаешься с криком, и потом ещё долго лежишь и трясёшься от страха. Но от теперешнего кошмара не было возможности проснуться. Мы скакали во тьме. Всё вперёд и вперёд. Куда? Неизвестно. Сколько прошло времени, мы тоже не знали. Мы просто скакали в ночи верхом на Мирамис.

Вдруг Мирамис дёрнулась и остановилась. Мы оказались на берегу озера. Такое озеро не приснится даже в самом страшном сне. Но и теперь мне иногда снятся эти расстилающиеся передо мной чёрные бескрайние воды. А до того, как я их увидел, ни мне, ни одному человеку на свете вряд ли могла присниться вода такой глубокой черноты – чернее чёрного. Это была самая чёрная, самая страшная в мире вода, таящая в себе непонятную угрозу. Озеро окружали чёрные, высоченные и тоже казавшиеся опасными скалы. Над чёрными водами кружили птицы, несметные стаи птиц. В темноте они были почти неразличимы, но отчётливо слышались их голоса. Крик этих птиц надрывал душу – такая глубокая печаль в них звучала. Мне сделалось их так жалко, так жалко. Казалось, они рыдают и молят о помощи.

Ближе к противоположному берегу, на самой высокой скале был виден огромный чёрный замок-крепость, в нём светилось всего одно окно. Оно, это окно, было похоже на человеческий глаз, злой и опасный, который выслеживает нас в ночи.

Это был замок рыцаря Като. И он, мой враг, находился там, в замке, по ту сторону озера, враг, с которым я прибыл сразиться не на жизнь, а на смерть.

Светившееся злым светом окно пугало меня, хотя я и приказал себе не бояться. И правда, как мог я, обыкновенный мальчик, победить такого злобного и опасного врага, каким был рыцарь Като?

– Тебе необходимо обзавестись мечом, – сказал Юм-Юм.

И не успел он это произнести, как мы услышали поблизости чей-то стон:

– О… о… о… я умираю с голоду. О… о… о…

Я подумал, что, наверно, опасно подходить к тому, кто стонал. Ведь это могло быть ловушкой. Но тут мне пришло в голову, что он действительно может нуждаться в помощи. Что бы там ни было, его следует найти.

– Надо бы узнать, кто это так стонет, – сказал я Юм-Юму. – Может, мы сумеем ему помочь.

– Я иду с тобой, – отозвался Юм-Юм.

– А ты подожди здесь, Мирамис, – сказал я и ласково потрепал свою лошадь по холке.

Она испуганно заржала.

– Не тревожься, мы быстро вернёмся, – успокоил я её.

Но как отыскать того, кто взывал о помощи в этой кромешной тьме?

– О… о… о… – снова донёсся голос. – Я умираю с голоду. О… о… о…

Мы шли на голос, шли, спотыкаясь о камни, падая и поднимаясь в темноте, и в конце концов оказались перед ветхой лачугой. Она бы, наверное, развалилась, если бы её не подпирала скала. Слабенький огонёк светился в окошке. Тихонько подкравшись к лачуге и заглянув внутрь, мы увидели дряхлого старичка, исхудавшего, жалкого, с седыми нечёсаными волосами. В печурке горел огонь, а он сидел возле огня и, раскачиваясь, причитал:

– О… о… о… я умираю с голоду. О… о… о…

Мы вошли. Старичок замолчал и удивлённо уставился на нас. Мы стояли в дверях, а он глазел на нас так, точно никогда ничего похожего не видел. В страхе подняв свои иссохшие старческие руки, он взмолился:

– Не причиняйте мне зла! Не причиняйте мне зла!

Я попытался объяснить ему, что мы совсем не для того пришли.

– Мы услышали твой стон и пришли поделиться с тобой хлебом, – сказал я.

Отломив кусок от буханки, что дала нам ткачиха, я протянул его старику.

Но старик не шелохнулся, он продолжал с изумлением глядеть на меня. Я подошёл к нему поближе, но он всё смотрел и смотрел на меня со страхом.

На лице его был такой испуг, точно он ждал от меня какого-то ужасного подвоха.

– Возьми хлеб, – сказал я. – Не бойся.

Он осторожно протянул руку и взял хлеб, зажав его между ладонями и как бы ощупывая. И вдруг залился слезами.

– Это и правда хлеб, – прошептал он. – Хлеб, который утоляет голод. – И стал есть.

Никогда мне не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь так ел. Он ел и плакал. Ел и плакал. Съев всё, он стал подбирать крошки, просыпавшиеся на его одежду. Он подобрал всё до последней крошечки и только тогда посмотрел на нас.

– Откуда вы явились? – проговорил он. – Где пекут такой удивительный хлеб? Ради всех моих чёрных голодных дней, прошу вас, скажите, откуда вы пришли?

– Из Страны Далёкой. Там пекут такой хлеб.

– Что же привело вас сюда? – прошептал старик.

– Мы хотим сразиться с рыцарем Като, – ответил я.

Не успел я это проговорить, как старик закричал и упал со стула. Маленьким серым клубочком покатился он по полу, затем подполз к нам на коленях. Он лежал у наших ног и глядел на нас снизу вверх маленькими, испещрёнными морщинами, испуганными глазками.

– Возвращайтесь назад, – шептал он. – Возвращайтесь, пока не поздно.

– Мы не вернёмся, – сказал я. – Я здесь, чтобы сразиться с рыцарем Като.

Я ответил ему громко и отчётливо. Я произнёс имя рыцаря Като так явственно, как только мог. А старичок смотрел на меня, точно ожидая, что меня вот-вот поразит удар.

– Я не вернусь, – повторил я. – Я здесь, чтобы сразиться с рыцарем Като.

– Тише, – продолжал шептать старик. – Помолчи. О… о… о… Помолчи же! Молчи и возвращайся. Назад, откуда ты пришёл. Я уже сказал тебе: возвращайся, пока не поздно.

– Нет! Я здесь, чтобы сразиться с рыцарем Като, – настаивал я на своём.

– Тшшш, – снова зашептал он. Взгляд его сделался почти безумным от страха. – Молчи, говорю! Тебя услышат шпионы. Может, они уже подслушивают у окна.

Он поднялся и доковылял до двери.

– Ничего не слышно, – сказал он, прислушавшись. – Но, может, они там притаились. Шпионы и чёрные стражники. Они могут быть там. Они везде… везде…

– Шпионы и чёрные стражники рыцаря Като? – переспросил я.

– Да тише ты! Что, хочешь лишиться своей молодой жизни? Не можешь помолчать?

Он опустился на стул и покачал головой.

– Да, да, да, – произнёс он еле слышно. – Его шпионы повсюду и всегда. И утром, и вечером, и ночью. Всё время и повсеместно. Шпионы и чёрные стражники.

Он взял меня за руку.

– Заклинаю тебя всеми моими чёрными голодными днями, не верь никому, в какой бы дом ты ни вошёл. Ты можешь вообразить, что ты среди друзей. Не верь. Знай, что ты окажешься среди врагов. Они предадут тебя. Слышишь? И мне не верь. Откуда тебе известно, что я не натравлю на тебя шпионов, как только ты выйдешь за порог?