Весна Геликонии - Олдисс Брайан Уилсон - Страница 5

Некоторое время Юлий топтался возле ворот, затем полез вверх по крутому склону и вскоре наткнулся на то, что искал: дымовую трубу. Она, имея внушительный диаметр, была раза в три выше его. Юлий стал легко карабкаться вверх, поскольку труба сужалась кверху, а плохо пригнанные грубые камни, из которых она была сложена, давали возможность упереться ногами. Камни были не так холодны, как можно было ожидать.

Взобравшись наверх, он неосторожно высунулся вперед и тут же отпрянул, потерял опору и упал правым плечом вперед, покатившись по снегу.

Ему в лицо ударила струя горячего зловонного воздуха, смешанная с древесным дымом и застоявшимися испарениями. Дымовая труба являлась вентиляционной системой для бесчисленных жилищ фагоров под землей. Юлий понял, что отец безвозвратно потерян для него, что ему никогда не проникнуть внутрь.

Удрученный Юлий сидел на снегу. Его ноги покрывали шкуры, зашнурованные до колен. На нем были штаны и куртка из медвежьей шкуры, подогнанная его матерью, с мехом внутрь. Кроме того, на нем была парка с капюшоном. Онесса, когда чувствовала себя хорошо, украсила парку белыми хвостами кроликов — по три хвоста на каждое плечо, и отделала воротник узором из красных и синих бус. Несмотря на это Юлий представлял собой плачевное зрелище. Парка его была заляпана жиром, мех одежды свалился в грязную массу. Лицо его, обычно светло-желтого или бежевого цвета, было покрыто грязными полосами, а волосы маслянисто блестели на висках и воротнике. У него защипало в плоском носу, а рот, широкий чувственный рот, стал непроизвольно кривиться, открывая осколок зуба в ряду других белоснежных зубов, и он заплакал, в бессильном отчаянии ударяя кулаком по земле.

Затем он поднялся, бесцельно зашагал между одинокими лиственницами, таща за собой копье отца. Ему ничего не оставалось, как повернуть назад и попытаться найти обратную дорогу к матери, если только он вообще сможет ее найти среди бескрайнего снега.

Он вдруг понял, что голоден.

Придя в отчаяние от одиночества, он яростно забарабанил в закрытые ворота. В ответ не раздалось ни звука. Пошел снег, медленно, не прекращаясь ни на минуту. Он стоял, подняв кулаки над головой. Затем плюнул, и плевок повис на воротах. Это отцу. Юлий возненавидел его за то, что тот оказался таким слабаком. Он вспомнил все побои, которые ему пришлось вынести от отца. Почему же отец не побил фагоров?

Наконец он с отвращением отвернулся и зашагал сквозь снежную пелену вниз по склону. Копье отца он швырнул в кустарник.

Голод был сильнее усталости и погнал его вперед, пока он не добрался до берега Варка. Но его надежды были тут же разбиты. Все йелки были съедены. Хищники, хлынувшие со всех сторон, сожрали все без остатка. Возле реки были видны лишь скелеты и груды костей.

Он завопил от отчаяния и ярости.

Река вновь замерзла, и на твердом льду лежал снег. Он расшвырял его ногой. Во льду виднелись туши вмерзших животных. Голова одного свесилась вниз, в мутный поток. Большие рыбы клевали ее глаза.

Орудуя копьем, Юлий просверлил отверстие во льду, расширил его и стал ждать, держа копье наготове. В воде мелькнули плавники. Он нанес удар. Когда он потянул копье на себя, на острие копья затрепетала рыба в голубых тонах, разинувшая рот от удивления. Она была размером в две его ладони. Поджаренная на маленьком огне, рыба оказалась удивительно вкусной. Он с удовлетворением отрыгнул, затем, опершись на бревна, проспал целый час. После этого он зашагал на юг по тропе, которую почти уничтожили мигрирующие животные.

Фреир и Беталикс сменяли на небе друг друга, а он все шел — единственное движущееся существо в этой снежной пустыне.

— Мать! — крикнул старый Хаселе своей жене, еще не дойдя до своей лачуги. — Мать, взгляни, что я нашел возле Трех Арлекинов.

Его сморщенная от старости жена Лорел, хромая с детства, проковыляла к двери, высунула нос на улицу, где холодный воздух обжигал все живое, и проговорила:

— Плевать на то, что ты нашел. К тебе по делу из Панновала приехали люди.

— Из Панновала? Вот они удивятся, когда увидят, что я нашел у Трех Арлекинов. Иди, помоги мне. Не всю же жизнь тебе сидеть в этой хибаре.

Дом был чрезвычайно примитивен. Он состоял из кругового нагромождения валунов, некоторые из которых были выше человеческого роста, с проложенными над ними досками и бревнами, а сверху все это сооружение покрывали шкуры, поросшие дерном. Отверстия между валунами были заделаны мхом и липкой грязью, так что все сооружение напоминало дикобраза, отошедшего в мир иной. К основному строению были добавлены пристройки, выполненные в том же духе, что и основное жилище. В хмурое небо поднимались бронзовые трубы, мирно попыхивая дымком. В некоторых комнатах сушились меха и шкуры, в других они продавались. Хаселе был торговцем и ловцом животных, и зарабатывал достаточно, чтобы к концу жизни обзавестись женой и упряжкой в три собаки.

Дом Хаселе примостился на откосе, который, изгибаясь, тянулся на несколько миль на восток. Откос был усеян валунами, которые служили укрытием для животных. Это было место промысла старого ловца животных, которого уже не тянуло, как в дни молодости, в глухие места. Некоторым из наиболее внушительных нагромождений из камней он присвоил названия, одним из которых было Три Арлекина. Возле Трех Арлекинов он добывал соль, необходимую для выделки шкур.

Между валунами в огромном количестве лежали более мелкие камни, с восточной стороны каждого из которых образовался конус из снега, размером соответствующий величине камня, с острием, направленным точно в ту сторону, куда дул ветер с далекого Перевала. Все это раньше было морским берегом, берегом давно исчезнувшего моря, которое с севера омывало континент Кампанилат в те далекие благодатные времена.

На восточной стороне Трех Арлекинов росла небольшая чаща колючего кустарника, выбрасывающего иногда под защитой каменной гряды зеленый лист. Старый Хаселе очень ценил эти зеленые листья, приправляя ими свое варево, и ставил возле кустарника ловушки для покушавшихся на его богатство животных. Юноша, которого он тут нашел, лежал без сознания, запутавшись в колючих ветках. С помощью жены Хаселе поволок его в дымное святилище своей лачуги.

— Он не дикарь, — с восхищением сказала Лорел. — Посмотри, как украшена его парка красными и синими бусами. Прелесть, не правда ли?

— Все это ерунда. Лучше дай ему глоток теплого супа.

Старуха влила в рот юноши ложку супа, поглаживая его горло, пока он не проглотил живительную влагу. Юноша пошевелился, кашлянул, сел прямо и шепотом попросил еще. Кормя его, старуха сочувственно поджала губы при виде опухших щек, глаз и ушей, искусанных в кровь бесчисленными насекомыми. Она прижала юношу к себе, положила руку ему на плечо, покачивая его и вспоминая давно забытое счастье, которому она затруднилась бы дать название.

Виновато оглянувшись, она увидела, что Хаселе уже ушел. Ему не терпелось узнать, по какому делу к нему прибыли люди — знатные люди из Панновала.

Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за своим мужем. Он потягивал напитки с двумя здоровенными торговцами. От их одежды шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.

— Может быть, эти два господина возьмут с собой в Панновал этого больного юношу. Мы не сможем прокормить его здесь. Мы и так голодны, а Панновал богатый город, там много еды.

— Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, — сказал Хаселе тоном повелителя.

Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их пленник-фагор, позвякивая цепями на руках, привязывал собак к снежной конуре. Затем взгляд ее устремился в серое безрадостное пространство, сливающееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел из той безмолвной пустыни. Раз или два в год из ледяного безмолвия приходили люди — поодиночке или парами — на последней стадии истощения. Лорел так никогда и не смогла понять, откуда же они шли. Она знала лишь то, что за этой пустыней тянутся еще более холодные горы. Один путник бормотал что-то о замерзшем море, которое можно пересечь. Она осенила себя святым кругом над впалыми грудями.