Свет и Тьма - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 19

– Нет. Нет выхода, – устало вздохнул Хеверад, – я и это обдумывал. Надеюсь, ты не считаешь меня дураком? Так вот, Санда не будет прыгать на ниточках, если ее наглухо не зажать. Вспомни, как она обстряпала женитьбу с Недом: это не он женился на Санде, это Санда женила его на себе. Она умнейшая девочка, но взбалмошная, непредсказуемая. И я уверен – она попытается взбрыкнуть, и не один раз. И не готов рисковать. Я не собираюсь становиться изгоем в своем королевстве, когда девочка решит мстить тем, кто обидел ее и мужа. Когда она решит распоряжаться в государстве так, как ей на ум взбредет. Фиктивный брак? Ты чего несешь? Ну представь, ты отдаешь Эльзу чужому мужчине для государственного дела, мужчина спит с ней, мол, фиктивно, – ты поверишь? А Нед – он поверит? А Санда? Она окрутила Неда как ребенка, женила на себе – КАК он сможет держать ее в строгости? Чушь и бред! Это все не игрушки, здесь поставлены на бросок кости огромные деньги, огромная власть, и даже меня сомнут как использованную бумажку и отбросят в сторону, если я дам слабину!

Жересар с ужасом и какой-то брезгливостью посмотрел на генерала и, медленно растягивая слова, сказал:

– Ты страшный человек. Ты переступаешь через Неда, завтра ты переступишь через меня, через Санду, через всех, кто окажется рядом. И не лги – власть, вот что тебе надо. Ты понял, что можешь стать выше всех, что у тебя есть шанс подняться на самую высшую ступеньку, – и ты сломался. Ты бросаешь в топку всех, кто тебе дорог, лишь бы приготовить то блюдо, что тебе нужно. Кто следующий? Зайд? Эвор? Те, кто тебя сейчас поддерживает?

– Даже если и так: я решил, это мой шанс, – сказал Хеверад, – и что это меняет? Не мы выбираем судьбу, боги дают нам то, что мы должны принять. И мне очень, очень тяжело принимать такое решение. Веришь ты мне или не веришь – безразлично. Это не зависит от твоей веры, это ПРАВДА. Да, мне противно. Я сам себя считаю скотом. Но меня утешает то, что я совершу много добрых дел, спасу много жизней. И не усугубляй мою боль. Мне больно. И мне хочется завыть от того, что я ничего не могу сделать, кроме как…

– Убить Неда, – закончил Жересар, холодно разглядывая генерала. – Был у меня друг, и нет друга. Хеверад, я не дам тебе убить Неда. Я сейчас же еду к нему и все расскажу. И пусть будет то, что будет.

– Нет. Ты не сделаешь этого. Я не позволю! – Хеверад дернул за шнур, и комната наполнилась людьми. – Арестуйте его!

– Значит, так?! – взревел лекарь. – Попробуйте возьмите!

Люди бросились на Жересара. Кресло разлетелось вдребезги, сбив с ног ближайших нападавших, и они упали то ли убитыми, то ли покалеченными. Не меньше десятка мужчин навалилось на лекаря со всех сторон – повисли на плечах, обхватили за шею, схватили за руки.

– Не калечить! – хрипло крикнул Хеверад. – Вязать! Не бить!

У лекаря, когда он услышал голос Хеверада, будто прибавились силы – Жересар взревел, и крепкие, тренированные бойцы разлетелись, как бумажные салфетки. Он молотил их кулачищами, пинал огромными ногами и продвигался вперед, как медведь, окруженный охотничьими собаками.

И он бы ушел, если бы один из бойцов не нарушил приказ командира – достал короткую дубинку из твердого дерева, окованную полосками меди, и со всего размаха опустил на затылок лекаря. Тот зашатался, но не упал. Толпа снова бросилась на него, повалила, замелькали руки, еще раз поднялась и опустилась дубинка, и Жересар затих на полу, придавленный множеством рук, а через пять минут был крепко связан.

– Унесите. Больше не бить! В подвал его! Воды, еды – все, что возможно. Сторожа к дверям. Все, пошли вон!

Хеверад бессильно опустился в кресло и проводил взглядом окровавленного друга, голова того бессильно болталась, из уголка рта тянулась кровавая струйка.

Ему хотелось выть как собаке, плакать – впервые за десятки лет.

Через несколько минут Хеверад пришел в себя, достал из шкафа графин с крепчайшей настойкой, налил себе высокий стакан до краев и жадно выпил. Подождал, прислушался к ощущениям, налил еще. Потом еще.

Через полчаса он был пьян, как портовый грузчик, и мир не казался уже таким гадким и подлым. А еще через десять минут Хеверад уже спал, шлепая губами, постанывая и дергая ногами, как собака, которая видит сон: кролик, жирный, наглый, бежит от нее со всех ног, а она никак не может его догнать…

– Встаньте рядом, дети мои! – голос женщины был торжественен, одежды сияли белизной. – Вы решили соединить свои судьбы перед лицом богини Селеры? Добровольно? Нет ли какого-либо принуждения?

– Нет, – спокойно ответил Хеверад.

– Нет, – запнувшись, ответила Санда Броган, глядя перед собой омертвелыми, остановившимися глазами.

– По освященному веками обычаю жених имеет право засвидетельствовать невинность невесты. Невеста, невинна ли ты? Разделяла ли ложе с мужчиной?

– Не разделяла. Невинна, – слегка хрипло ответила Санда, ожидая каждую секунду, что сейчас ее ударит молния или же она покроется чумными бубонами – всем известно, что чума посылается людям богами в наказание за какие-то прегрешения. Но нет – ни молнии, ни чумы. Вдруг мелькает крамольная мысль: а есть ли вообще боги? Как они могут позволять врать прямо у своего алтаря?

– Жених, настаиваешь ли ты на своем праве засвидетельствовать невинность невесты?

– Настаиваю, – глухо ответил Хеверад и слегка пожал руку Санды, поддерживая и ободряя невесту.

– Хорошо. Невеста, пройди вот в эту дверь. Там тебе скажут, что делать.

Санда, одетая в хламиду, похожую на одеяние жрицы, прошлепала босыми ногами через комнату, где совершалось таинство бракосочетания, и затем исчезла за маленькой арочной дверью.

Хеверад нахмурился, терпеливо ожидая появления девушки. Через пять минут дверь открылась, и женщина средних лет с красивым, безмятежным лицом вышла к алтарю и провозгласила звучным голосом глашатая:

– Невинна!

Жрица довольно кивнула, глядя на генерала, и снова спросила:

– Настаивает ли жених на том, чтобы его невеста лишилась девственности с помощью жриц храма?

– Нет, – буркнул Хеверад, слегка подумав. – Как-нибудь обойдемся без помощников.

– Хорошо, – слегка улыбнулась жрица, подумав о том, что генерал – мужчина в силе, и ему точно не нужна помощь искусственного прибора для «фиксирования» факта женитьбы.

Обычай этот был довольно старым, применялся тогда, когда жених был уже в довольно-таки почтенном возрасте и потому имелись сомнения, что он сам сможет совершить «акт фиксирования» брака. А без этого брак недействителен.

У высшей знати распространены браки по расчету, когда политические союзы скрепляются брачными узами. И часто невеста была совсем молоденькой, а жених – почти стариком. Ну не использовать же для скрепления уз псаря или гвардейца? Хотя и такие случаи были… правда, после такого акта «помощник» мог исчезнуть, оказавшись на дне моря с привязанным к ногам камнем. Зачем всем знать, что их господин бессилен в постели?

«Операции» в храме не стыдились – ведь ее мог заказать и тот, кто хотел провести первую брачную ночь с уже «подготовленной» молодой женой и не желал обливаться кровью. И никто не знал – на самом деле жених не способен или это его прихоть. Впрочем, все равно те, кому надо было знать, все знали. Разве можно в этом мире скрыть что-то наверняка?

Вторая жрица, шепнув что-то главной, вышла из комнаты, и скоро Санда снова стояла рядом с женихом, невольно кусая губы и чувствуя себя рабыней, скотом, который только что освидетельствовали на предмет его здоровья перед продажей. Ее ощупывали, ей заглядывали в рот, ее вертели как куклу, ничуть не заботясь о душевном здоровье и о ее комфорте. И Санде хотелось рыдать – происходящее было отвратительно и совершенно не было похоже на то, как они с Недом справляли свою свадьбу. Совершенно не похоже.

Жрица довольна – храм получил щедрое вознаграждение от жениха. Настолько щедрое, что оно превышало обычный размер пожертвований раз в десять. И стоило ли при этом задумываться: почему оно такое щедрое? Главное, правильно провести церемонию, зафиксировать при свидетелях невинность невесты и записать все это в храмовые книги, выдав новоиспеченным молодоженам бумаги с печатью храма, где все происшедшее записано храмовыми лекарями и жрицами.