Рассказы старого матроса - Заяицкий Сергей Сергеевич - Страница 1

С. Заяицкий

Рассказы старого матроса

Страшный Кракатао[1]

Никто в Аркашоне в точности не знал, сколько лет дедушке Биссанже. Сам он утверждал, что вовсе не так уж стар, но когда принимался рассказывать, то выходило, что помнил он такие события, о которых мы привыкли читать только в книжках.

— Я помню, как парусники стали заменять пароходами, — говорил он, поминутно сплевывая табачную жвачку, — мы сперва здорово смеялись над этими коптилками. Я служил тогда на фрегате «Строгом» — красавец был фрегат. Когда, бывало, раздует все паруса, — ну, просто фу ты, чорт его возьми! Альбатрос! Живой альбатрос! Только как мы ни смеялись, а на поверку вышло, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Однажды было так: дошли до экватора — и ни тпру, ни ну... Двенадцать раз нас через экватор таскало взад и вперед. Такой проклятый ветер! Жарища. Пить хочется, как акулам, а тут береги пресную воду... Ведь в море пресная вода все равно, что в пустыне. Соленую воду пить для утоления жажды не лучше, чем песок жрать. Ну, и скрипели мы зубами. А тут, смотрим — на горизонте дымок. Прет каналья — пароходишко, и горя ему мало, что ветра в воздухе не больше, чем в закупоренном боченке... Ах, мошенник эдакий! Капитан наш сначала обиделся... А потом, обмозговав положение, стал ему сигналы давать. Воды, дескать, мало, умираем от жажды. Взял нас проклятый коптильник на буксир. Стыдно было, хоть помирай. Капитан с тоски в каюте заперся и два галлона грогу выпил.

— Да чего же стыдно-то?

— Неудобно, понимаешь... Тогда борьба шла между пароходами и парусниками... Друг дружку шельмовали... А, впрочем, некогда мне с вами болтать... Брысь, шелуха! Дела по горло.

И врал дед. Делать ему было решительно нечего. Уж такая была глупая привычка. Изъездил весь свет, все видел-перевидел, а языком шевелить лень. Был у него правнук Жозеф, парнишка лет пятнадцати. Внучка старика замужем была за слесарем. Жозеф был ее сын. Вот этого Жозефа мы частенько натравляли на старика, чтобы подзадорить прадеда рассказать что-нибудь. Это у нас называлось «завести старика». Старик своего правнука очень любил и, в конце концов, никогда ему ни в чем не отказывал. Только вот беда, иногда рассказывает, рассказывает да на самом интересном месте и заснет.

Как-то раз пристали мы к Жозефу: «Заведи старика».

— Ладно, — говорит, — у меня, кстати, и темка есть.

Дед Биссанже жил в маленьком домике, который ему построил внук, после того как ноги у старика скрючило ревматизмом. Проработал он на своему веку довольно, можно было и отдохнуть.

Вот мы и собрались к нему вечерком потолковать.

Старик любил молодежь. По обыкновению слушает, что мы говорим, а сам молчит, как убитый, только иногда посмеивается. Но Жозеф хитер был, ух, как хитер.

— Сегодня, — говорит, — в школе учитель интересные вещи рассказывал. Прямо даже не верится.

Мы поняли, что он это неспроста, и нарочно спрашиваем:

— Что же он такое рассказывал?

— Про вулкан Кра... Крак... Кракатоа.

Старик вдруг заерзал на своем деревянном кресле. А Жозеф продолжает этак... с расстановкой.

— Как из вулкана вдруг огонь пошел, дым... как море взбунтовалось, все рассказывал.

— А сам-то он все это видел? — вдруг буркнул старик.

— Нет, в книжке читал.

Какую презрительную рожу скроил при этом старикан.

— Читал и я про это в книгах, — процедил он. — Пишут все пустяки...

— Как пустяки? А ты почем, дед, знаешь?

— Я? Да я сам это видел.

Ну, тут мы поняли, что дед клюнул. У нас даже поджилки затряслись от удовольствия. Только молчим. Знаем, что если сейчас начать просить, так он из упрямства ничего не расскажет.

— Учитель! — наконец пробормотал дед. — Ну, конечно, он человек ученый, а только разве в книжке все это опишешь...

Старик задумался.

— Послушай-ка, — вдруг сказал он, обращаясь к Жозефу, — там вон в шкафике, за чайником... да не за тем, за другим, — коробочка есть спичечная... нашел? Дай-ка мне ее.

Жозеф подал. Смотрим, коробок самый обыкновенный. Открыв коробку, дед высыпал себе на ладонь кучку какой-то серой пыли или пепла.

— Видали? — спросил он, всыпав пепел назад в коробочку.

— Видали.

Дед положил коробочку на подоконник.

— То-то и оно-то, — произнес он с расстановкой.

Мы все молчим. Наконец, видим, деду самому не терпится рассказать. Начал даже коленку растирать, а уж это был верный признак. А Жозеф хитрющий: еще масла в огонь подлил.

— Очень, — говорит, — интересно учитель рассказывал.

А дед, нужно сказать, терпеть не мог других рассказчиков. Словно только один он мог и умел рассказывать всякие морские истории.

— Интересно. Подумаешь! Сам не видел, а интересно... Да его тогда небось и на свете не было.

Было это давно... да не так, чтобы уж очень... В 1883 году, в августе... это я как сейчас помню. Работал я тогда рулевым на французском пароходе «Ураган». Быстроходный был пароход. На нем мы шли в ту пору из Занзибара в Японию... Да ты знаешь, где Занзибар?

— В Африке, на восточном берегу.

— Верно... Ну, вот... А по дороге нужно было зайти на Зондские острова, на Яву и на Суматру. Ну, там я бывал не один раз... Суматру как раз пополам перерезает экватор. Жарища там такая, что просто хоть в воде весь день сиди. А и в воду лезть опасно. Акулы. На этот раз, помню, мы все прямо скисли от жары. За день так обалдевали, что ночью валились на палубу, как убитые. Спали так, что крысы нас кусали, а мы и не чувствовали... Все ноги изгрызли. А в этой жаре каждая царапинка мигом превращается в целую язву. Измучились вконец. Нужно вам сказать, что красивее этих проклятых островов, если смотреть на них с моря, ничего и быть не может. Изумруды, да и только. И в жаркие ночи с них несутся такие прекрасные запахи, словно из дверей парфюмерного магазина с духами да мылами душистыми. Цветы там так и прут из земли круглый год. Там по-настоящему не бывает ни зимы, ни лета, ни весны, ни осени. Если муссон[2] дует в одну сторону, значит — лето, в другую — зима. Сумерек совсем не бывает. Солнце едва успело провалиться в море, а уж с востока ползет ночь с целым звездным пожаром. А дышать все-таки нечем. И ночью так же жарко, как и днем. Только никак нельзя доверять этим подлым островам. Ядовитые змеи... впрочем, не о них речь. А хуже всего на этих островах — вулканы; вулканов там видимо-невидимо. Целая сотня. Половина выдохлась, а половина готова каждую минуту сыграть штучку вроде той, о которой вы сейчас услышите.

Прошли мы на Суматру в начале августа и встали в бухте Лампонг, возле города Телок-Белонга. Еще издали виден был дымок, который можно было принять за дым большого парохода. Мы спросили у малайцев, которые приплыли к нам на судно в своих лодках: что за дым? Говорят — «Кракатоа». Кракатоа — остров между Суматрою и Явою. На нем был большой вулкан. Так вот это он вздумал задымиться. Говорят, двести лет, как он не подавал признаков жизни. Однако эти огнедышащие горы частенько дрыхнут, как сурки, — только не зиму, а целые столетия, — и потом просыпаются, как ни в чем не бывало. Ну, ладно; Кракатоа, так Кракатоа. Там вулканами никого не удивишь. Земля трясется чуть не каждый год, словно у нее бывают приступы озноба, как при желтой лихорадке. В тамошних городах никто не строит многоэтажных домов. Такой дом перекувырнулся бы в одно мгновенье. Впрочем, за последнее время крупных землетрясений не было. Ну, разве перебьет в доме посуду, да два голландских купчика треснутся лбами во время делового разговора. Беда не большая. Тот, кто привык к морским качкам, и внимания не обращает на эдакую чепуху. Сказать по правде, я никогда не обжигал себе о вулкан носа и смотрел на эти курильницы скорее с любопытством, нежели со страхом. Ночью над Кракатоа стояло зарево, как при пожаре. Это огонь клокотал в его кратере. Впрочем, и это случается здесь, если не с одним вулканом, так с другим.