Зарубежная литература XX века: практические занятия - Коллектив авторов - Страница 3

Романтики первыми почувствовали, что капитализм презирает искусство как занятие, не дающее материальной прибыли, что художнику при нем отведена либо роль асоциального маргинала, упорствующего в своем отказе «жить как все нормальные люди», либо роль поставщика товара на весьма специфическом рынке. Интуитивный романтический бунт начала XIX века был первым культурным вызовом сформировавшемуся капитализму, первой его критикой. Романтики отчаянно отстаивали право на существование всей духовной сферы и заплатили дорогую цену за определение функций и форм, в которых с тех пор развивается искусство стран Запада.

Искусство стало последним оазисом личной духовной свободы субъекта, а свободного художника романтики уподобили Богу. Искусство заняло после них ту же роль в общественном сознании, которая раньше принадлежала религии, и литература тоже поднялась в общественном сознании на высоту, которой никогда ранее не достигала. Под влиянием романтизма в XIX веке утвердилось восприятие литературы как сакральной деятельности, писателя – как нового мессии, достигла своего пика исконная западная традиция почтения к Логосу – Слову. По мере того как западный человек все больше утрачивал живое религиозное чувство, на место Священного Писания в его духовном мире все больше заступала светская литература. Надо подчеркнуть, что общий чрезвычайно высокий престиж литературы на Западе в XIX веке – явление уникальное, в отличие от традиционного литературоцентризма русской культуры.

Но рыночный капитализм влечет за собой рост среднего класса, развитие демократических тенденций в обществе, противостоящих романтическому максимализму и духовному аристократизму. Продолжалась специализация разных сфер знания, разных сфер деятельности, начавшаяся в эпоху Просвещения. Методы естественных наук, утвердившись в качестве «подлинно научных», стали распространяться и на понимание человека. Дарвиновская теория эволюции стала моделью для теории развития культуры Ипполита Тэна, и господствующее общественное сознание уже видело в романтизме с его мистическими озарениями анахронистическую позу, впрочем, не прошедшую для литературы бесследно.

С той же убежденностью, с какой романтики делали ставку на трансцендентно-духовное в человеке, натуралисты объясняли своих героев общими законами биологической наследственности и социальной среды. На одни и те же вопросы, рожденные загадками развития капиталистического общества, – о причинах отчуждения и внутренней конфликтности личности, о причинах причудливых поворотов судеб – романтики и натуралисты давали противоположные ответы. Первые исходили из представления об уникальной самоценности, неповторимой загадке каждого человеческого существа, отсюда их поэтика загадочного, недосказанного, исключительного. Натуралисты отправлялись от восприятия жизни как четкой умопостигаемой системы, пронизанной общими закономерностями, они опирались на новейшие для XIX века естественно-научные теории, из которых впитали дух причинно-следственного детерминизма, преклонения перед фактом.

Классический натурализм предлагал читателю, воспитанному в духе обожествления науки и прогресса, иллюзию «научного», всестороннего и системного объяснения мира. Натуралистическое произведение льстит интеллектуально-познавательным стремлениям читателя, создает утешительную иллюзию овладения миром в слове, а такое «литературное» присвоение мира отвечает глубинным запросам буржуазной личности, вот почему подобный тип творчества обнаружил поразительную устойчивость во времени, он продуктивен и популярен по сей день.

Подъем статуса литературы в общественном сознании естественно сопровождался изменением общественного положения литератора. Если еще в XVIII веке писатель был зависим от покровителя-мецената, и даже Вольтера могли избить слуги обиженного им аристократа, то в демократическом XIX веке автор становится зависим от своей репутации, от мнения читателя. С нашей точки зрения, на художника все больше начинают давить законы рынка, а с точки зрения современников, писатель приобретает личную независимость, автономность, что также способствовало становлению представления о литературе как о ядре культуры Логоса, высшем продукте духовной деятельности человека. В этом процессе трансформаций социальных функций литературы отразились бурные преобразования во всех сферах молодого капиталистического общества.

Вернемся, однако, еще раз к последствиям реформ в сфере образования, поскольку оно затрагивает всех членов общества и является, наряду с семьей, главным инструментом нормализации и социализации личности, важнейшей частью культурных механизмов социума. К середине XIX века образование стало самым доступным и распространенным средством социальной мобильности. При этом в национальных системах европейского образования доля классического филологического образования, требующего знания древних языков и античной философии, неуклонно сокращалась, а в учебных заведениях нового типа – политехникумах и реальных училищах – гуманитарная составляющая образования оказалась представлена не латынью и греческим, как это было принято в гимназиях и университетах, а курсами по новой дисциплине – истории национальной литературы.

С точки зрения традиционалистов, эта вынужденная замена свидетельствовала о понижении уровня образования, но, с другой стороны, обязательное массовое изучение национальных литератур способствовало росту их престижа. Знание уже не только античного, но и европейского литературного канона, умение к месту процитировать в разговоре поэтическую строку или известный афоризм стало знаком принадлежности человека к образованному, т.е. привилегированному, слою. Тем самым повышалась и социальная ценность литературы, в отношении к ней появилось новое измерение: литература утвердилась как «сокровищница человеческой мудрости», как музей высших достижений человеческого духа, запечатленных в слове.

Все эти привнесенные капиталистическим обществом в литературный процесс черты к исходу XIX века стали восприниматься как естественные, искони присущие литературе: ее статус исключительного, привилегированного культурного объекта утратил новизну и перестал связываться с романтической революцией; появление массового читателя повлекло за собой зарождение рынка массовой литературы, книга из предмета роскоши, каким она всегда была ранее, превратилась во вполне доступный товар.

В самой литературе конкурировали две равно разработанные, укорененные поэтические системы: романтизм, воплощавший иррациональное представление о мире и человеке, бескомпромиссно-критичный по отношению к буржуазной действительности с ее рационализмом, и натурализм, больше соответствовавший господствующему духу позитивизма и прогресса. Писатели XX века будут опираться на эти сложившиеся в XIX веке и ставшие автоматическими, неосознанными представления о задачах и возможностях литературы, и одновременно полемизировать с ними, предлагая иногда самые радикальные решения в опровержении этих привычных представлений, унаследованных от предыдущего века.

Предвестия литературы XX века в XIX столетии связаны в большей степени с романтической традицией, но новое качество возникнет вне рамок литературы среднего класса. Подчеркнем, что западный средний класс составлял ничтожное меньшинство населения планеты. Для огромного же большинства карты истории легли не столь благополучно. Пусть это большинство было бессильно влиять на ход событий и даже не могло выразить свою точку зрения, оно копило недовольство, глухой ропот которого был больше доступен чуткому слуху художников, чем позитивизму социологов. Эти подспудные подвижки социальной магмы проявились раньше всего в искусстве конца XIX века, в живописи импрессионизма и постимпрессионизма, в музыкальной драме Рихарда Вагнера, в творчестве тех писателей, которые почувствовали, что под незыблемым монолитом европейского буржуазного мира, под его трезвыми, монотонными буднями кроется извечный драматизм человеческого существования, зарождается опасно непредсказуемое будущее.