Власть - Олден Марк - Страница 3

В конце концов он решил принять предложение. Ему очень были нужны деньги. Тебе заплатят американскими долларами, сказал китаец. Вожделенные американские доллары, а не филиппинские песо.

Баколод и Хузияна де Вега любили тратить деньги, кидая их направо и налево. Она осыпала его подарками, надевала каждый день новые наряды и покупала дорогие лекарства, чтобы отладить работу желез внутренней секреции, неполадки с которыми были причиной карликовости. Она платила барменам, водителям такси и гидам за то, что они снабжали ее клиентами, ищущими необычных эротических ощущений.

И еще она пристрастилась к наркотикам. Один из ее постоянных клиентов, хранитель музея Филиппинского искусства, познакомил Хузияну со спидболом[1] , и теперь маленькая проститутка почти ежедневно курила смесь героина с кокаином. Баколоду эта гадость не нравилась. Несколько затяжек – и его начинало тошнить.

Его вполне устраивала марихуана. Лучшие сорта ее – Кона Голд, Мауи Вауи, Пуна Баттер – привозили в Манилу с Гавайский островов, и все равно они стоили меньше, чем спидбол.

Свои деньги Баколод тратил на машину, делал ставки на петушиных боях и собирался уехать из перенаселенной Манилы вместе с Хузи, и посетить некоторые из семи тысяч филиппинских островов. Он также заказал специальную мебель ручной работы, которая соответствовала лилипутским размерам Хузи. Он на все был готов, чтобы сделать ее счастливой.

Они планировали съездить на каникулы в Лас-Вегас и побывать в Диснейленде, что в Южной Калифорнии. И к тому же он уже думал о том, чтобы купить новую машину. Поэтому, когда Леон Баколод ответил «да» китайцу, он думал прежде всего о деньгах. Но и не забывал об удовольствии, которое получал от любых пожаров, происходящих в любое время.

Однако разговаривать с вежливым китайцем было очень непросто. Во-первых, он был очень уклончив. Его трудно было вызвать на откровенность. Баколода восхищали его элегантная одежда, изысканные манеры и привычка очень тщательно подбирать слова. Восхищал его ум, работающий как компьютер. Баколод видел в нем человека умного, который внушает уважение.

Но стоило разгневать китайца, он становился смертельно опасным. Его ненависть не знала предела. Баколод слышал историю, как он ждал пятнадцать лет, чтобы отомстить одному малайцу, выдавшему его полиции.

Пятнадцать лет малаец считал, что его предательство давно забыто. Он готов был спорить, что дело это давно уже стерлось из памяти всех имевших к нему отношение.

Но китаец с вкрадчивым голосом ничего не забыл и не простил. Решив, что момент отмщения настал, он сделал все в истинном духе Триады. Он плеснул в глаза малайца кислотой, а затем распорядился, чтобы тому перерезали подколенные сухожилия. Теперь слепой малаец ползает по улицам Манилы, просит милостыню и служит напоминанием о том, что китаец ничего не забывает и не прощает.

Оставив машину на стоянке, Леон Баколод пошел по направлению к входу в ЗСТ. Вершина горы была окутана муссонным туманом, и в прохладном ночном воздухе ощущалась изморось. Сырой туман скрывал также непрошеных гостей, которые рыскали по автостоянке после захода солнца. Большие ящерицы, похожие на змей, длиннохвостые черные крысы, голодные одичавшие собаки. Все они надеялись полакомиться валяющимся там мусором или отбросами.

Проходя туманными ночам по автостоянке, Баколод каждый раз опасался, что вот сейчас крысы кинутся грызть его щиколотки, или дикие собаки примутся кусать его за яйца. Конечно, это были пустые страхи, поскольку ни с ним, ни с кем другим работающим в ЗСТ ничего подобного ни разу не случалось. Но, как любила говорить Хузияна де Вега, с нервами у Баколода не в порядке: чуть что, сразу в обиду.

У входа в ЗСТ он помахал охранникам, трем невысоким неграм с темной кожей и густыми курчавыми волосами, как у всех представителей их племени. Все трое были вооружены автоматами «узи» и жевали динугуан – свиные внутренности, тушенные в крови свиньи. Деревенские тупицы, только что надевшие обувь. Мужланы, приехавшие в большой город, чтобы чего-то добиться в этом мире, которых по-прежнему тянет в джунгли, где их родичи воюют луками с отравленными стрелами. Баколод улыбнулся им в ответ. Из-за этих ублюдков он разволновался.

Войдя в ворота, Баколод остановился в темноте за сторожкой, положил сумку на землю и огляделся. Было темно. Эти скряги, американцы, жалели денег на освещение. Они рассчитывали на старомодные фонари, установленные еще японской императорской армией, когда здесь был лагерь военнопленных. Бледная луна, полускрытая за серым туманом, почти не добавляла света.

ЗСТ казалась пустынной, но это впечатление было обманчивым. Баколод знал, что ночная смена в последнее время опаздывает, и рабочие, которые не спят в бараках, находятся сейчас дома. Это его вполне устраивало. Чем меньше людей шатаются по зоне, тем меньше вероятность, что они его заметят, когда он совершит поджог.

На территории зоны находились заводские цеха, склады, бараки, где жили рабочие, электрическая подстанция с линиями электропередачи. На остальном пространстве были разбросаны механические мастерские, на которых оставили след время и непогода, разваливающиеся сараи для хранения инструментов и две насосных станции. Вооруженные охранники с фонарями регулярно совершали обход территории в сопровождении доберман-пинчеров и немецких овчарок. В воздухе стоял запах серы и заводского дыма.

Со сторожевой вышки мощный прожектор водил лучом по входу в зону и автомобильной стоянке. Из сторожки кассетный магнитофон негров орал голосом Мадонны.

Всего в нескольких ярдах от того места, где стоял Баколод, находилась пустая площадь, красная почва была там плотно утрамбована паровыми катками. Если не считать голого флагштока, окруженного мопедами и мотоциклами, прикрепленными цепями к деревянным стойкам, там ничего не было.

В те времена, когда ЗСТ еще была японским лагерем для военнопленных, площадь эта служила местом умерщвления. Здесь по приказу начальника лагеря распинали пленных союзных войск, вбивая гвозди в их руки, ноги и головы. Леон Баколод, чей мир был наполнен фантомами, верил, что на площади обитают души погибших филиппинцев, китайцев и американцев. Случалось даже, что он ясно слышал их стоны ветреными ночами.