Промах киллера - Ольбик Александр Степанович - Страница 17

— У него с собой мобильник, можешь свободно в СИЗО позвонить. Если нужен номер, узнаю…

— Это оставим на десерт, а пока передай письмо и получи ответ.

Расстались без рукопожатия.

Я отправился на главпочтамт и позвонил в Пыталово. Ответила Велта, и по модуляциям ее голоса я пытался определить ее отношение ко мне. Но это совершенно пустое занятие, ибо я и так понимал все.

— Как там у вас дела? — единственное, что я придумал спросить.

— Все так же, сидим в затворничестве.

Это хорошо, подумал я, если пытается шутить, значит, не все так страшно.

Мне не о чем было говорить, и я, буркнув, что позвоню еще, повесил трубку.

Стало совсем одиноко, какая-то невыразимая будничность давила душу.

От нечего делать решил пойти пострелять.

До оружейного магазина, где работает мой знакомый Робчик, езды чуть больше десяти минут.

Все было на месте — и сам магазин, и охрана из ополченцев, и сам Роберт, выставив вперед свой могучий живот, встретил меня, как родного. По идее, он должен на меня заявить куда следует или хотя бы поинтересоваться — зачем такая прорва патронов для винчестера?

Но он коммерсант — я ему даю латы, он мне — две коробки патронов. Обмениваемся рукопожатием и разбегаемся.

…Однако сумрак и сырость бомбоубежища, которые еще недавно действовали успокаивающе, сейчас сработали в другую сторону.

Без прежней нетерпеливой дрожи в руках я распеленал карабин и без малейшего интереса начал пристрелку. Душа витала в иных пределах. И тем не менее, стрелялось по-прежнему: подряд пять девяток и столько же десяток.

Поскольку спешить было некуда, я разобрал винчестер и с превеликой тщательностью вычистил его. Я не жалел масла и замши, которой в конце чистки протер затвор и всю поверхность карабина.

Не знаю, откуда эта последовательность — презрение, сострадание и разрушение. Первые два пункта я сразу же приложил к себе: презрение к банде Заварзина, сострадание к ней, разрушение — еще впереди.

Сутки отлеживался в своей норе и читал дневники Льва Толстого.

Необъяснимая, по-садистски навязчивая идея читать святого и тайно умиляться, до слез. Все, кроме этого, было таким же неважным, как шум ветра, колыхающего кроны сосен. Я читал: «Ум возникает только из смирения. Глупость — только от самомнения».

Я отложил книгу и подумал: когда летит пуля, она рассекает не только воздух, но и пространство, время. Открывает страшную по глубине прореху. И когда достигает цели — живого тела, то не в эту ли прореху и отлетает душа? Когда-то я думал о себе как о первоклассном стрелке — самомнение? Но откуда взяться смирению? Сколько ни шарил в сумеречных углах сознания, нигде не нашел. Наверное, я какойто выродок, мутант, говоря современным языком. Возможно, понемногу схожу с ума, но не страдаю от этого. Пройдет, думал я, прислушиваясь к нарастающему шуму волн.

Не выдержав внутренней сумятицы, вскочил с кровати и, как был, в одних трусах, побежал к воде.

Лето явно перешагнуло середину и уже прикладывало холодные компрессы к земле. Вода обожгла икры ног, затем крапивкой прошлась по ляжкам. Я нырнул и долго с открытыми глазами плыл, касаясь животом дна.

…Спал как убитый и без сновидений. А проснувшись, обнаружил в себе желание побывать дома. Если меня там ждут, что ж, быстрее все кончится. Хотелось переменить белье, взять носки, рубашки и даже повязать галстук. Свой парадный костюм тоже надо забрать и надеть для нее…

В пределах своего квартала поехал с оглядкой. Мой дом — обыкновенная девятиэтажка, пятый этаж, средний подъезд.

Остановился чуть дальше за двумя другими домами и к своему пошел пешком.

В подъезде, как всегда, гуляли сквозняки и пахло кошками. Лифтом не воспользовался, устремился бегом по лестнице. Не останавливаясь на своем этаже, добежал до последнего. Подъезд пуст, и опасности вроде бы ждать неоткуда.

Я спустился снова вниз и замер перед своей дверью. Прислушался, осмотрел замок — над ним еле поблескивал листик скотча.

Я открыл замки и вошел. Рука лежала на рукоятке пистолета.

На кухне попахивало газом — я знал, что краник над плитой чуток пропускает. Но это не опасно, я постоянно держу форточку открытой. Осторожно ступая, я толкнул ногой дверь в ванную. Пусто и сухо. В комнате тоже все было на своих местах. Легкая пыль лежала на полировке секции и телевизора.

Я подошел к окну и через тюлевую занавеску стал осматривать привычную панораму города.

Ничего не изменилось — солнце, зелень и лениво ползущие по улицам троллейбусы…

И вдруг мой взгляд совершенно непроизвольно метнулся к стоящей напротив девятиэтажке, к квадрату темного окна на правой стороне фасада.

Спустя какое-то мгновение я отчетливо понял — необычного блеска в этом окне не было и в помине. Все произошло мгновенно и почти беззвучно. Только слегка колыхнулся тюль да цокнуло стекло. Но произошло это на долю секунды позже того, как я начал падать на пол. Уже лежа я поднял голову и увидел небольшое лучистое отверстие в стекле и проследил взглядом предполагаемую траекторию пули.

«Вот оно, дождался», — подумал я и по-пластунски отполз к секретеру.

Отрикошетившая от стены пуля скрюченным червячком лежала на книжной полке между Сент-Экзюпери и тонкой книжицей «Оружие замозащиты». Девять граммов свинца легли на ладонь неопасным теперь грузом.

Я положил пулю в карман и, согнувшись в три погибели, направился к выходу. Не до сорочек и галстуков…

Я лихорадочно проиграл в уме ситуацию: тот, кто стрелял, наверное, уверен, что сейчас я испускаю дух в луже крови.

Значит, чтобы удостовериться, должен сюда прийти и убедиться в результате «проделанной работы». Я бы тоже так сделал. Это правило всех киллеров — умри, но убедись, что клиент на том свете.

Я подошел к двери и открыл замок. Пока он войдет, я обожду за дверью, и кто бы это ни был, ему не уйти. Но совершенно неожиданно понял: мое жилище не место для кровавых разборок.

Решение пришло само собой, и, кажется, лучше не придумаешь.

Рокировка — вот что надо. Он придет ко мне, а я отправлюсь в гости туда, откуда хотели меня прикончить.

Затворив дверь, на лифте спустился вниз и спрятался за дверью, ведущей в подвал. Я держал под наблюдением весь подъезд, не рискуя быть обнаруженным.

Время словно остановилось, и я уже было подумал, что мои расчеты — фуфло, когда вдруг в дверях появилась тень, а за ней — молодой мужчина. Смуглолицый, среднего роста, в джинсовом костюме и рубашке в красно-черную клетку. Он озирался и тяжело дышал.

Когда повернулся боком, я под джинсовкой углядел желтую полукобуру. Он пронесся мимо, словно молодой олень, только вместо копыт «адидасы».

Не медля, я вышел из укрытия и побежал в сторону интересующей меня девятиэтажки.

Обогнув угол киоска, я устроил настоящую спринтерскую гонку. Следовало добежать до девятого этажа и найти ту квартиру, откуда стреляли. На все про все ушло не более двух минут, когда я оказался у двери, обитой коричневым дерматином. Нажал на ручку — закрыто. Я вытащил из кармана куртки складной нож и, отжав плечом дверь, ковырнул шлеперный замок.

Квартира, куда я попал, была однокомнатной и почти полупустой. В прихожей находилась только вешалка-полка, в комнате — квадратный стол и два венских стула.

То, из чего несколько минут назад хотели меня прикончить, преспокойно лежало на широком подоконнике. Я ее, голубушку, распознал сразу: СВД — снайперская винтовка Драгунова. Оружие отливало вороненой сталью, и рука невольно потянулась к цевью. Но вместо карабина я взял лежащее на том же подоконнике портмоне и высыпал на подоконник содержимое.

Паспорт был на имя Алова Исмаила, одноразовая виза, выданная в Москве, прописан в Саратове. Водительские права, билеты на поезд «Рига — Москва», разный другой хлам, не представляющий интереса. Из пачки денег я отделил несколько долларовых ассигнаций, а российские рубли засунул в портмоне.

В комнате был разбит настоящий бивак: литровая банка с водой, стакан с висевшим на его краю крошечным кипятильником, пустые и полные банки пива, недоеденные бутерброды, номера газеты «Собеседник» и пустая пачка из-под сигарет «Кент».