Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница - Купер Джеймс Фенимор - Страница 113

— Хотя олдермен ван Беверут не оказался в условленном месте, — произнес молодой человек, — он прислал вместо себя такого представителя, что ему можно все простить. Надеюсь, сударыня, что вы уполномочены господином олдерменом вести со мной дело?

— Я не вправе заниматься делами, не касающимися меня. Я вправе только выразить желание, чтобы этот флигель был освобожден от каких-либо деловых переговоров, неизвестных мне и не имеющих ко мне отношения.

— Зачем же тогда в этой комнате был зажжен условный сигнал? — спросил незнакомец, с серьезным видом Указывая на все еще горящие перед раскрытым окном свечи и фонарь.

— Не понимаю, что вы хотите сказать, сударь. Это обычное освещение моей комнаты, если не считать фонаря, который оставил мой дядюшка олдермен ван Беверут.

— Ваш дядюшка? — воскликнул глубоко заинтересованный этим сообщением молодой человек, вплотную приблизившись к Алиде и вынуждая ее отступить назад. — Ваш дядюшка! Возможно ли, что передо мной мадемуазель де Барбери, о красоте которой ходит столько слухов! — добавил он, галантно приподымая головной убор, словно только что обнаружив необыкновенную привлекательность своей собеседницы.

Не в характере Алиды было сердиться на комплименты.

Все воображаемые причины для испуга были позабыты. К тому же незнакомец достаточно ясно дал ей понять, что у него было назначено свидание с дядюшкой. Если мы добавим, что исключительная привлекательность и нежность его лица и голоса помогли успокоить страхи девушки, мы вряд ли погрешим против истины или неверно опишем чувства Алиды. Несведущая в торговых делах и привыкшая слышать, будто скрытность, с которой совершаются различные сделки, вырабатывает в человеке лучшие и ценнейшие качества, она не видела ничего особенного в том, что люди, деятельно занимавшиеся коммерцией, имели основания утаивать свои поступки, опасаясь коварства конкурентов. Как и большинство женщин, Алида целиком полагалась на тех, к кому чувствовала привязанность; и, хотя нравом, воспитанием и привычками она резко отличалась от своего опекуна, их согласие никогда не нарушалось размолвками.

— Значит, я вижу красавицу де Барбери! — повторил молодой моряк (ибо платье выдавало в нем моряка), разглядывая девушку со смешанным выражением удовольствия и трогательной грусти. — В данном случае молва оказалась справедлива: ваша красота оправдывает любое безрассудство, на которое способен влюбленный мужчина!..

— Вы слишком развязны для постороннего, — оборвала его Алида, залившись румянцем, хотя живые темные глаза незнакомца, словно читавшие все ее мысли, видели, что она не сердится. — Не отрицаю, что пристрастность друзей и мое происхождение действительно снискали мне такое прозвище, но оно дано мне скорее в шутку, чём всерьез, и вовсе не по заслугам… А теперь, так как уже поздно, а ваш визит довольно необычен, разрешите мае позвать дядюшку.

— Постойте! — воскликнул незнакомец. — Давно, очень давно не испытывал я такого необычайно приятного ощущения! Жизнь полна тайн, прелестная Алида, хотя порой ее проявления кажутся весьма обыденными. Тайна заключена в начале и конце жизни; в ее порывах, симпатиях и всех противоречивых чувствах. Нет, нет, не оставляйте меня! Я явился сюда из далекого плавания, где грубые, неотесанные люди долгое время были моими единственными спутниками. Ваше присутствие — как бальзам на мою растревоженную, израненную душу.

Взволнованная скорее трогательным и печальным тоном незнакомца, чем его странными речами, Алида колебалась. Рассудок подсказывал ей, что приличие и просто благоразумие требуют, чтобы она позвала дядюшку, но приличие и благоразумие теряют часть своей силы, когда таинственность и сочувствие возбуждают женское любопытство. Ее красноречивый взгляд встретил открытый и умоляющий взор, который, казалось, очаровал ее. И, пока рассудок твердил ей, что оставаться здесь опасно, чувства склоняли ее в пользу благородного моряка.

— Гость моего дяди всегда может найти здесь отдых после трудного и изнурительного путешествия, — сказала она. — Двери этого дома, по обычаям гостеприимства, всегда широко распахнуты для друзей.

— Если я пугаю вас, только скажите, и я выброшу это дурацкое оружие, — серьезно произнес незнакомец. — Ему не место здесь. — И с этими словами он швырнул оба пистолета и кинжал в кустарник за окном. — О, если б вы знали, как неохотно я причиняю зло кому бы то ни было, а тем более женщине, вы бы не боялись меня!

— Я не боюсь вас, — твердо произнесла девушка. — Я опасаюсь лишь превратного мнения света.

— Кто может потревожить нас здесь, прекрасная Алида? Вы живете вдали от городов и людской зависти, словно счастливая избранница, над которой витает добрый гений. Взгляните, вот прелестные вещи, в которых ваш пол ищет невинных развлечений. Вы играете на этой лютне, когда меланхолия овладевает вами; вот краски, которые могут передать или даже затмить красоту полей и гор, цветов и деревьев; а со страниц этих книг вы черпаете мысли, чистые и незапятнанные, как ваша душа, и красивые, как вы сами.

Алида слушала незнакомца будто зачарованная; молодой моряк с печальным видом касался различных предметов, о которых говорил, словно сожалея о своей судьбе, уготовившей ему профессию, глубоко чуждую всему этому.

— Для человека, чья жизнь проходит на море, необычно проявлять такой интерес к безделушкам, составляющим радость женщины, — произнесла Алида, все еще медля, несмотря на свое решение пойти за дядюшкой.

— Я вижу, вам знакомо наше грубое и бурное ремесло…

— А разве может родственница купца, да еще такого видного, как мой дядюшка, не знать о жизни моряков?

— И вот доказательство, — тут же отозвался незнакомец, как бы вновь демонстрируя живость своего ума. — «Историю американских пиратов» редко можно увидеть среди книг, составляющих круг чтения девушки. Неужели красавице де Барбери доставляет удовольствие читать о всяких кровопролитиях?

— Удовольствие? — воскликнула девушка, подзадоренная сверкающим взором своего собеседника и, вопреки его внешности, считая, что он сам принадлежит к морским разбойникам, о которых зашла речь. — Эту книгу мне дал один отважный моряк, готовящийся пресечь пиратские набеги. Читая о злодеяниях этих людей, я всей душой сочувствую тем, кто рискует жизнью ради защиты слабых и невинных… Однако мой дядюшка рассердится, если я буду медлить с известием о вашем прибытии…

— Одну минутку! Давно, очень давно я не посещал такого святилища… Вот музыка, вот пяльцы для ярких вышивок, а из окон открывается пейзаж, прелестный, как вы сами; и океаном можно любоваться отсюда без страха перед его ужасающей мощью, не видя тех жутких, отталкивающих сцен, которые иногда разыгрываются на нем. Как вы должны быть счастливы здесь!

Незнакомец оглянулся, но Алиды уже не было в комнате. Нескрываемое разочарование появилось на его красивом лице, но не успел он собраться с мыслями, как возле двери послышался ворчливый голос:

— Договора и условия! Что, спрашиваю я, привело тебя сюда? Так-то ты бережешь нашу тайну? Или ты считаешь, что королева возведет меня в рыцари, узнав о нашей связи?

— Маяки и ложные бакены! — воскликнул в ответ молодой моряк, передразнивая интонации недовольного бюргера и указывая на свечи и фонарь, все еще стоявшие на столе. — Разве корабль может войти в порт без помощи сигнальных огней?

— Это натворила луна и девичьи сентименты! Вместо того чтобы спать, девица сидит у окна и глазеет на звезды, расстраивая расчеты честного бюргера. Но не пугайся, любезный Бурун, моя племянница особа благоразумная, и, если даже у нас не было бы лучшей поруки в том, что она будет молчать, ее вынудит к этому необходимость, ибо, кроме француза-камердинера и патрона Киндерхука, ей здесь не с кем перемолвиться словечком, а они оба мечтают о чем угодно, только не о торговых прибылях.

— И ты не пугайся, олдермен, — насмешливо отозвался моряк. — У нас есть и другой залог ее молчания: ведь, если дядюшка будет обесчещен, пострадает и племянница.