Этюды о моде и стиле - Васильев Александр Александрович - Страница 58

Скрипят половицы, хлопают от ветра ставни, потрескивают дрова в печках, дымится кузнецовская чашка с «лапсанг-сушонгом», солнечный луч пробивается сквозь тафтяные или ситцевые занавески, поет Ханка Ордоновна о том, что «любовь прощает все», — и вы вновь в тех старых годах, остановить которые нам, кажется, удалось и без машины времени.

ЗАПИСКИ ИСТОРИКА МОДЫ

Как это начиналось

Коллекционерами не становятся — ими рождаются. Я всегда любил вещи, редкостные диковины. Это передалось мне от родителей — у нас в семье каждый был по-своему заражен «вещизмом». Для папы это были разнообразные предметы странной формы и назначения, которыми он украшал свою мастерскую в Москве. Для мамы — все ее платья и аксессуары, которые собрались у нее за долгие годы жизни актрисы.

Я же начал собирать очень рано спички — коробки со спичками, собрал их около трех тысяч из более полусотни стран мира. Мне было тогда 10–12 лет. А любовь к старине и вещам из прошлого пришла ко мне сама собой и, возможно, была формой эскапизма в той жестко отрегулированной действительности, в которой мы все жили.

А вообще моя коллекция началась в возрасте восьми лет, когда я после уроков во втором классе английской школы № 29 в Москве нашел во дворе дома в Нащокинском переулке икону Николая Чудотворца, как потом выяснилось, письма XVII века. Она была большой, стояла образом к стене, и на ней сохла половая тряпка. С этой иконы все и началось!

Ежедневно после уроков я прохаживался по помойкам во дворах старой Москвы. Тогда, как и сейчас, Москву уже нещадно рушили. Особняки и даже доходные дома расселялись, и жители коммунальных квартир, переезжая в малогабаритные «хрущобы» на окраинах города, выбрасывали на свалку все старое.

Время действия: конец шестидесятых — начало семидесятых годов, Тогда на всю Москву было лишь три антикварных магазина. Один специализировался на мебели, в другом продавалась живопись, а третий большой магазин торговал бронзой, фарфором и стеклом. Текстиль и кружева тогда ни в одном из магазинов на комиссию не принимали, к старинным альбомам и фотографиям относились брезгливо, а предметы быта или модные аксессуары — шляпы, зонты, сумочки можно было продать только по объявлениям — в театр или на киностудию. При этом денег давали так мало — от одного до десяти рублей за вещь, что часто от вещей избавлялись, просто-напросто вынося их на помойку.

Первое платье в свою коллекцию я купил за десять рублей. Сшитое из сиреневого фая, оно было 1886 года — из приданого калужской купчихи. Мне нашла его моя тетка, пианистка Ирина Павловна Васильева, знавшая о моей страсти и помогавшая чем могла. Рядом с нашим домом жила театральная художница Валентина Измайловна Лалевич, у которой тоже были старинные пальто и кружева, и она мне их с радостью подарила. Мой интерес к собирательству старинных костюмов привлек внимание еще одной знаменитой художницы по костюмам в кино — Лидии Ивановны Наумовой, она очень дружила с моим отцом. Когда она работала над «Иваном Грозным» Эйзенштейна, для нужд костюмерной были открыты запасники Оружейной палаты в Кремле, и у нее сохранилось много кусков очень старинной парчи, вышивок речным жемчугом, платков и накидок, часть из которых она подарила мне.

По линии своей тетки Екатерины Петровны Васильевой-Нестеровой мой папа был племянником знаменитого художника М. В. Нестерова, и его внучка Ирина Владимировна Шретер по-родственному подарила мне несколько вышивок и предметов туалета, принадлежавших знаменитой «амазонке» Ольге Шретер.

Подруги моей мамы тоже очень часто делились со мной — много любопытных старинных аксессуаров подарила мне сопрано Светлана Давиденко, а замечательные кружева и накидки перешли в мою коллекцию от художницы Гагман. В детстве я обожал проводить лето вместе с мамой в Литве. Там сохранился загородный дом нашей семьи постройки начала века, и я самозабвенно рылся на его чердаке и в подвале, где стояли сундуки со всякой старинной утварью.

Эпоха в волшебной шкатулке

Есть в Петербурге одно заветное местечко. Редкостный антикварный магазин, полный чудесных находок и сюрпризов. Даже тех, кто хорошо знаком с антикварными рынками Старого Света, может удивить этот магазин на улице с нелепым названием «Третья Советская», что в Песках, недалеко от Московского вокзала. Раньше все эти улицы назывались Рождественскими, но старые названия почему-то упорно не возвращают.

Магазин этот похож скорее на склад мебели — как на киностудиях и в театрах. Склад старого реквизита отыгранных эпох? Часто — поломанного, пыльного и сильно пахнущего советским прошлым, но от этого вовсе не менее привлекательного.

Но давайте заглянем внутрь этой волшебной шкатулки.

Очень темная лестничная клетка, заставленная шкафами, кроватями и трюмо. Ни зги не видать. Ощупью поднявшись по ступенькам, подходим к двери. Оценивающий взгляд охранника, и вот мы в райских кущах старины. Витрины с безделушками, немного живописи, фарфора и бронзы, и даже «тайная» комнатка для сведущих коллекционеров с хорошими бисерными вышивками, табакерками из слоновой кости, финифтью и черепаховыми лорнетками. На всем — печать увядающего аристократизма; дух безвозвратно ушедшей эпохи ощущается здесь невероятно отчетливо.

Что мне особенно нравится в этом магазине, так это высочайшая профессиональная осведомленность его персонала. Именно она дает нам уверенность в верности выбора вещей. И еще — просите скидки, и к вам отнесутся с пониманием и сочувствием, а купленную вещь по вашей просьбе доставят куда надо, например в Москву.

Теперь о моих покупках в этом магазине. Ломберный столик анатолийского ореха 1830-х годов с очень потертой и частью недостающей резьбой и треснувшей крышкой после долгой и великолепной реставрации, обошелся мне в сумму около 500 долларов и стал чудесным дополнением моей зеленой спальни. Диванчик красного дерева «кудрявого стиля» эпохи Николая I с просиженной мягкой частью, обитый советской тканью неудачного дизайна, с расколотой в щепу ножкой, перебинтованной скотчем, оказался, судя по остаткам этикетки, частью послепожарной «новой обстановки» Зимнего дворца 1837 года. За диванчик отдал 700 долларов, реставрация стоила еще 1200, а вещь вышла музейная и чудесно встала в гостином эркере дома. Шкатулка красного дерева 1850-х годов с бисерной вставкой «лира с цветами» обошлась в 400 долларов.

Рокайльный несессер из серебра, покрытого акульей кожей «галюша», помнящий еще самою маркизу де Помпадур, стоил 500 долларов.

Можно было бы еще купить пару кресел с этикетками дворца в Петергофе, стол с треснувшей столешницей, где пастой наподобие мозаики выведены попугай и виноград в стиле 1840-х годов. Хороши предметы китайской, скандинавской, голландской и английской мебели, золоченые французские стулья «Наполеон III», венские качалки, редкие табуреты под фортепьяно и серии великолепных стульев модерн.

Но на вкус и цвет, увы, товарища нет. Как нет советов, пригодных для каждого кошелька. Все же не было случая, чтобы я, побывавший в антикварных рынках и магазинах полусотни стран мира, не приглядел бы себе там чего-нибудь самого достойного даже на мой, вполне придирчивый взгляд.

О чем я сожалею? О том, что упустил разбитую чугунную кровать немецкой работы времен борьбы за объединение Италии. О том, что не сторговал еще один из видов милого моему сердцу города Вильно, и о том, что нет у меня больше места нигде, чтобы ставить новые покупки, а в два ряда уже не хочется.

Для каждого коллекционера и декоратора приобретение новых предметов — это наша личная терапия. Делая покупки, мы лечим себя, строим радужные планы на будущее, тем самым продлевая себе жизнь. Вот на этом кресле мы будем сидеть, за этим столиком пить чай. А на этом диване «самосоне», развалившись, листать номер «Мезонина». Чему я бываю рад? Ну, тому, например, что, обставляя великолепные особняки моих петербургских клиентов, могу всегда рассчитывать на редкостные вещи, которые дожидаются сведущего покупателя в этом магазине. Имея при этом в виду, что магазин располагает своими реставрационными мастерскими. Конечно, починка мебели требует времени, но и в ожидании есть своя радость. Ведь не все мы и жить торопимся, и чувствовать спешим.