Свидание с Бонапартом - Окуджава Булат Шалвович - Страница 65

– Бог простит, – сказала она и дала ему серебряный рубль.

Он рубль взял, потянулся губами к ее руке, но она брезгливо отпрянула.

– Прости, кормилица…

– Ступай, – велела нетерпеливо.

Гнева не было. Какой уж тут гнев? Варвару сотрясало, пока она всматривалась в спину уходящего солдата – Бонапартова соперника, спасшего и ее, и Лизу, и эти леса в обмен на деревянную ногу и серебряный рубль из Варвариной холодной ладони.

Озноб усиливался. Коляска катила слишком медленно. В довершение ко всему посыпал мелкий, невесенний дождь. Все мое, подумала, усмехаясь, а сколько людей у меня – позабыла сосчитать.

И вот приехала, и тут нежданно, как всегда, с неба свалился полковник Пряхин.

Он успел постареть, хотя, если не очень приглядываться, все как будто оставалось прежним: выцветшие северные глаза, яркие губы, лукавый баритон, и для всех припасены приятности. Легкий, ловкий, роковой. Он ужинал с нами, как в прежние времена, и петербургские слухи будто обретали плоть, но они-то с Тимошей пикировались через стол, как в прежние времена, все больше сравнивая выгоды воинской службы с вольным помещичьим житьем, и в это шутливое сражение мы все старались окунуться с головой, чтобы, не дай бог, не заговорить о разрушающих последствиях петербургских событий… Даже Тимоша, вот уже три месяца ходивший с отравой в крови, попытался сверкать глазами, заулыбался, воспрянул, даже извлек лист бумаги и набросал столбец цифр в доказательство собственной правоты, даже подмигнул Пряхину… и погас.

– Уныние и трепет, – сказала я, – петербургская болезнь.

– Это почему же? – поморщился Пряхин. – Из-за этих дел? Бог ты мой, и напрасно… Теперь, слава богу, все улеглось как-то, все развивается нормально… первоначальное ожесточение перегорело, поверьте… Вы можете представить себя на месте государя?… Представьте только, как это все выглядело для него… ну, это нам кажется: особые мнения, благородные помыслы, ну, бунтишка, несогласие, шалость, заблуждения… но вы представьте… я бы, например, от страха и ужаса, когда все качнулось, просто велел бы всех заковать и картечью, картечью… Бог ты мой, вы понимаете, как это все свалилось на голову? Тут вообще можно было рехнуться… А нынче спокойное расследование… Да ведь заговор же, бог ты мой!…

– А казематы? – сказала Лиза.

– Ах, Лизочка, какая прелесть! – засмеялся Пряхин. – Можно подумать, что разговор идет о прогулке на яхте, и вдруг казематы.

– Вот именно, – подтвердил Тимоша несколько рассеянно и глянул на Пряхина. – Ты хотел мне что-то сказать…

– Успеется, успеется, – отмахнулся Пряхин.

– Конечно, я понимаю, – сказала Варвара, – разве вы могли бы нынче обойтись без всех ваших ослепительных побрякушек, ленточек, аксельбантов и султанов? Теперь вы в этом так погрязли, что и не остановить… вы бы у меня в поместье теперь заснули бы…

– Вам наша жизнь кажется скучной, – сказала Лиза, – а у нас простор для размышлений, может быть, за-скорузвый, но натуральный…

– Они там что, все закованы? – спросил Тимоша словно у самого себя.

– Бог мой, да отчего же? – заторопился Пряхин. – Отчего же все? Да почти никто… Ох, как вы все на меня навалились, – засмеялся он, – помещичье житье, благословенный покой… Да я ли не мечтаю об этом? Я ли не рвусь туда, к своим пенатам?…

– Вот и выходит, что честолюбие вас закруживо, – сказала Лиза невесело. – А что вас к нам привело?

– А вы мне совсем и не рады? – тихо спросил Пряхин.

– Да рады, рады, – сказал Тимоша в нетерпении, – что же это?… Но видишь, приходится вот все это обсуждать, потому что там не чужие же люди… и вдруг такое…

– Разве вдруг? – еще тише спросил Пряхин. – Как же это вдруг?

– Ну, в том смысле, – сказала Лиза, – что можно быво, наверное, взять с них честное свово, например, или как-нибудь еще…

Нынче я обо всем этом пишу легко, ибо все завершилось благополучно, хотя некоторая дрожь все же охватывает меня, стоит лишь вспомнить эти злополучные полгода, продержавшие нас в отвратительном страхе, неведении, рождавшие дурные мысли о достойных людях… Но тогда я сделала Пряхину знак одними глазами, чтобы он не слишком напирал на эту тему, потому что Тимоша был бледен, оставил перо и глядел в сторону, а Лиза распалялась и тонкими своими губами произносила ранящие слова…

Тут Пряхин рассмеялся и сказал:

– Я почему-то сейчас вспомнил тот лес, помните? Это ведь было давно, а кажется, вчера, когда мы выскочили оттуда и я увидел вас. Бог ты мой, подумал я тогда, ну до чего же хороша атаманша! – И добавил с грустью: – Как быстро время бежит, безжалостно как-то, ведь правда? Это для меня самая печальная загадка…

– Или можно быво бы их из повков уволить, – упрямо произнесла Лиза. – Зачем же сразу в каземат?

– Ах, Лизочка, Лизочка, – улыбался Пряхин, – ну, совсем дитя… Да и потом, бог мой, надо же уметь и ответ держать…

– И как же все они держат? – спросил Тимоша без интереса.

– Нужно уметь и отвечать за свои действия, – повторил Пряхин, – ежели ты мужчина…

– Какие вукавые обстоятельства… – сказала Лиза. Тут Тимоша сказал строго:

– Ты о чем-то хотел со мной…

– Даже не обстоятельства, Лизочка, а несчастье, – простонал Пряхин, – настоящее несчастье… – И повернулся к Тимоше: – Успеется, Тимоша, успеется…

Вдруг, подумала я, Пряхин сейчас встанет и скажет: «Господин Игнатьев, я прибыл из Петербурга с официальной целью – арестовать вас по подозрению в соучастии…» Что же будет, подумала я. Как мы все будем себя вести? Как он будет смотреть нам в глаза? Впрочем, отчего ж и не смотреть, если с официальной целью, подумала я. И мне показалось, что эти зловещие слова уже сгрудились на его таких юных губах и вот-вот должны слететь…

– А как там следствие, – спросила я лениво, – продолжается?

– Бог ты мой, – сказал Пряхин, морщась, – да уж все завершилось, бабки подбиты… Все, все… так, мелочь какая-то.

Я вздохнула с облегчением, что не укрылось от его настороженного взгляда. Он поставил чашку на блюдце, тряхнул головой, сказал:

– Надеюсь, дамы нас простят. Мы выйдем, Тимоша, по мужскому делу? Буквально на одну минуточку…

И они направились к двери рядышком. Пряхин на вершок сзади. Один высокий, сутулящийся, как сейчас вижу, а другой, напротив, прямой, невысокий, выточенный из чего-то там иного. Вот польза военной службы, подумала я тогда, службы и твердых намерений.

Вскоре они и воротились.

Тимоша высоко держал голову и глядел на Лизу с улыбкой.

– Полковник Пряхин меня арестовал, – сказал он с порога. – Зачем же мы болтали обо всем?

– Не мели вздора, – прогудел Пряхин с укоризной. – Мне велено от высочайшего комитета доставить Тимошу в Петербург, и, бог ты мой, какой же арест? Меня даже предупредили, что несколько пустяковых вопросов… Сначала я их почти склонил, что привезу письменные ответы… Они были согласны… я уж было собрался… и этот, закорючка эта… я им сказал: неловко, мол, отрывать человека от дома, тащиться тут полтыщи верст, но граф, этот педант… вези, да и все…

– Пряхин, – сказала я, – что ж вы сразу-то не сказали?

– Не смог, – выдохнул он, – почему-то такая мысль была, что что-то изменится… как-то неправдоподобно… и потом почему? Бог ты мой, да мы когда-то вместе, можно сказать, в юности… это черт его знает когда… пустая болтовня… Я говорю: я Игнатьева знаю с лучшей стороны… А вот именно вы и доставьте, полковник Пряхин… Хоть стреляйся!

– Ну можете вы хоть правду сказать? – крикнула Лиза. – Что, так и быво?…

– Святой крест, Лизочка, бог ты мой, – сказал Пряхин. – Вы ни о чем не беспокойтесь. Я рядом буду… – и он своим сильным кулаком ударил по столу.

Какие страшные были дни. Как я была не ко времени прозорлива! Фельдъегерская тройка отпрянула от крыльца с оскорбительной стремительностью. Когда бы все теперь не кончилось благополучно, разве я смогла бы написать обо всем этом? Мы потеряли его, потеряли, думала я, он не вернется. На следующее утро проводила Лизу. Она поскакала следом за ними с письмом к господину Свечину. Я собственной рукой написала слезные слова в печальной надежде, что, если эти слезные слова дойдут до сердца этого, ныне высоко парящего человека, он просто по врожденному благородству, а отнюдь не под воздействием воспоминаний двадцатилетней давности замолвит слово перед кем-нибудь где-нибудь там у них и что-то такое произойдет, без чего мы не сможем жить дальше.