Рассказы и сказки - Шим Эдуард Юрьевич - Страница 14

— На озере, в камышах. От воды — близко, от Лисицы — далеко!

— Ну, так берегись пуще, чем я. У своей норы Лисица никого не тронет, а вот подальше — все кусточки обшарит, все камышинки обнюхает. Тебе-то куда страшней жить, чем мне!

Очень я, Черёмуха, на людей обижаюсь…

По весне белого кружева напряду, с головы до ног наряжусь, стою — как невеста… Глядите, стар и мал, любуйтесь. Пусть у вас на душе станет радостно!

А люди — ломать меня.

По стволу карабкаются, сучья гнут, веточки отдирают. И не поймут, что ведь себе хуже! Веточки в комнате долго ли простоят — вот уж и осыпались… А цвела бы я нетронутая, так сколько бы дней глаз веселила!

Поспеют летом черные ягоды, — опять люди ко мне. Потихоньку собирали бы ягодки, бережно, я бы смолчала. Но ведь снова гнут меня, снова ломают…

Этакий сорванец на ветке качается, приятелей зовёт:

— Эгей! Сюда!..

Ну, я на хитрость пустилась.

Хоть ягоды мои и сладки, да вязкие они, рот вяжут.

Поел ягод, захотел крикнуть, а рот-то и связало.

Ну, и поделом тебе.

Ступай домой да помалкивай.

— Белка-неряха, Белка-грязнуля! Мыться не хочет, мочалку из гнезда выкинула!

— Бестолковый ты, Енотик… У меня мочало не для мытья.

— А для чего?

— Для спанья. Загрязнился матрасик, я его выбросила. А теперь новой мочалы нащипаю, свежую постельку застелю. Какая же я неряха, какая же я грязнуля?

— Глупый Уж, старый Уж, давай в догонялки играть!

— Удирай, квакушка, пока цела.

— А я не боюсь, а я не боюсь! У меня четыре лапки, а у тебя ни одной нет. Разве догонишь?

— Ещё как догоню-то. С пенька соскользну, в траве прошмыгну, вмиг ухвачу.

— А я от тебя в воду — и была такова!

— И в воде не скроешься. Я с берега нырну, хвостом вильну, настигну.

— А чего ж ты тогда играть не хочешь?

— Уже досыта наигрался. Две лягушки-хвастушки в моём пузечке!

Встретились на поляне двое малышей: Косулёнок — лесной козлёночек и Кабанчик — лесной поросёнок.

Нос к носу встали и разглядывают друг дружку.

— Ой, какой смешной! — говорит Косулёнок. — Весь полосатый-полосатый, будто тебя нарочно раскрасили!

— Ой, а ты до чего смешной! — говорит Кабанчик. — Весь в пятнышках, в пятнышках, будто тебя нарочно забрызгали!

— Я в пятнышках для того, чтобы лучше в прятки играть! — сказал Косулёнок.

— И я полосатый, чтобы лучше в прятки играть! — сказал Кабанчик.

— С пятнышками лучше прятаться!

— Нет, с полосками лучше!

— Нет, с пятнышками!

— Нет, с полосками!

И заспорили, и заспорили! Ни один уступить не хочет.

А в это время затрещали сучья, захрустел валежник. Вышла на поляну Медведица с медвежатами. Увидел её Кабанчик — и стреканул в густую траву. Вся трава полосками, полосками, — исчез в ней Кабанчик, словно сквозь землю провалился.

Увидел Медведицу Косулёнок — и стрельнул в кусты. Между листьями солнце пробивается, везде желтые пятнышки, пятнышки, — исчез в кустах Косулёнок, словно его и не было.

Не заметила их Медведица, прошла стороной.

Значит, оба хорошо научились в прятки играть. Зря спорили.

Осенью рано ударили морозцы, застудили землю, запечатали крепким зелёным ледком озёра и реки. А снегу всё не было, не было, — и его ждали повсюду с нетерпением, и вспоминали о нём каждый день.

— Ах, до чего же скушно без снега! — говорили люди. — С погодой творится что-то невероятное!

На голых полях и лугах плакали под ветром Травы:

— Стынем, стынем!..

Высокие Деревья сердито скрипели в лесу:

— Босые ноги мёрз-знут! З-зябко!

Недовольно бормотали Тетерева:

— Спать негде, спать негде!

И, кряхтя, бродил-шатался по лесу злющий Медведь, которому не хотелось ложиться в берлогу, не укрытую снегом.

Наконец выпал на землю Снег — такой чистый, такой белый, что кругом посветлело и сделалось как будто просторнее.

Заблестели-заискрились ровные луга, в лесу сразу стало нарядно — каждое дерево и каждый куст украсились кружевными хлопьями. Даже старые пни помолодели, надев на головы снежные шапки.

Люди развеселились, — они щурились от яркого света, улыбались, а мальчишки играли в снежки и катались на лыжах. И если кто-нибудь из них летел кувырком с горы и снег забивался в рукава, попадал за воротник, — обиды никакой не было, а наоборот: все хохотали и радовались.

На полях перестали зябнуть озимые хлеба, — теперь им было тепло и покойно под снежным покровом.

— Спасибо тебе, Снег! — говорили Одуванчики, росшие на лугах, Манжетки с лесных полян, бродяги Подорожники, Земляника, Маргаритки. У них у всех зелёные листья отогрелись под снегом и уже больше не дрожали от ветра и холода.

Вечером с высоких берёз Тетерева начали нырять в снег. Они пробегали несколько шагов, делали коридорчик, потом поворачивались, обминали вокруг себя местечко — и выходила уютная подснежная спаленка. Сверху её нельзя было заметить, а внутри было славно, тепло, и Тетерева бормотали сонно:

— Хорошо-то как… Хорошо-то как!

Над медвежьей берлогой тоже наросла белая крыша. Медведь продышал в ней круглую дырку, чтоб вольготнее спалось, и над берлогой теперь курился тоненький парок, — словно дым от топящейся печки.

— Экая благодать!.. — причмокивал Медведь, засыпая.

Все были рады Снегу, все благодарили его, а он молчал. И не потому, что он не умел говорить, и не потому, что сказать было нечего, — совсем по другой причине.

Снег родился высоко-высоко над землей в сверкающей пустоте, где свищут одни лишь ветры-невидимки да плывут растрёпанные седые тучи. Он долго летел к земле, и ветры кружили его и несли неизвестно куда над полями и лесами.

— Отпустите меня на землю! — попросил Снег. — Там, наверно, меня ждут…

— Молчи-и-и!.. — засвистели Ветры. — Запомни: тебе нельзя разговаривать! На земле ты должен лежать и молчать, как мёртвый!

— Но зачем же мне молчать, как мёртвому?

— Затем, чтобы дольше прожить! — ответили Ветры. — В словах, которые раздаются там, на земле, заключены страшные болезни. Слова могут заразить тебя жалостью и добротой, нежностью и любовью… Опасайся этого, как огня! Кто много чувствует, тот быстро гибнет. А чтоб прожить долго, надо ничего не чувствовать, ни о чем не думать, ничего не говорить, ничего не слушать и совсем не двигаться, словно ты мёртвый!

— А если я всё-таки заговорю? — спросил Снег.

— Ты погибнешь! — сказали Ветры. — Стоит тебе заговорить в первый раз — и от тебя не останется и половины. Стоит заговорить второй раз — от тебя не останется и восьмушки. А когда заговоришь в третий раз — от тебя ничего не останется!

И Снег запомнил предостережение Ветров. Иногда ему хотелось ответить кому-нибудь, поболтать от скуки, но он вовремя спохватывался и продолжал молчать.

За долгую зиму Снег привык к травам и деревьям, к зверям и птицам и, хоть не разговаривал с ними, всё равно узнал про них много интересного. В полудрёме Травы вспоминали минувшее лето, и Снег услышал о том, как Манжетка собирает на своих листьях росу, а потом даёт напиться птицам; о том, как Подорожник лечит людей; о том, как Одуванчики закрывают перед дождём золотые корзинки, а Земляника ходит на своих длинных усах.

Немало историй услышал Снег от лесных птиц — и про весёлого Клеста, который строит гнездо в лютые морозы и выводит птенцов зимой, и про водяного воробья Оляпку, который купается в прорубях, и про крошечного Королька, который не боится никого в лесу и звенит целый день, как бубенчик.