Черный Баламут (трилогия) - Олди Генри Лайон - Страница 32

«Уж лучше бы я смотрел из-за дерева, — подумалось Гангее. — Тогда бы мое воображение по крайней мере не терзало само себя!»

Он лгал: к терзаниям примешивалось и возбуждение, которое отнюдь не вызывало гадливости, а скорее наоборот — заставляло сердце биться чаще.

Покончив с трапезой, леопарды явно решили заняться любовью — звуки, что доносились до юноши, были весьма красноречивы. Гангея в отчаянии заткнул уши и зажмурился — но проклятое воображение разыгралось не на шутку. Хищники будили в юноше древнюю тьму инстинктов, и в последнее время молодой ученик Рамы-с-Топором стал всерьез побаиваться зверя, который частенько рвался на волю из сокровенных тайников его души.

В такие минуты он понимал, или ему казалось, что понимает: различие варн у брахманов-жрецов и кшатриев-воинов — не пустой звук! Эта разница коренилась в сути, во врожденных свойствах и наклонностях, и не зря смешанные браки высших варн с низшими осуждались, а детям-полукровкам было гораздо трудней найти свое место в жизни.

Сведи воедино змею и орла — получится чудовище!

«Я — сын богини! Я — сын царя Шантану! — в отчаянии твердил он себе, когда сомнения одолевали. — Я не зверь!»

Обычно это помогало. Помогло и сейчас. Дикий соблазн видений неохотно рассеялся. Юноша вздохнул с облегчением и вытер со лба испарину. На сегодня тьма отступила, но когда-нибудь…

Гангея запретил себе думать об этом.

Наконец леопарды угомонились. Еще час-другой они пролежали возле остатков добычи, отдыхая от любовных игр и давая утробе переварить пищу, — после чего удалились, едва начало смеркаться.

Гангея выждал, покинул укрытие и направился к останкам гарн. До темноты он успеет смастерить намеченные кастеты, переночует где-нибудь неподалеку, в развилке дерева (тратить Жар и силы на чтение защитных мантр не тянуло) и с рассветом отправится дальше. До слияния матери-Ганги и Ямуны было рукой подать.

От бедных антилоп хищники оставили, что называется, «рожки да ножки» — и это вполне устраивало юношу. Гангея достал из котомки охотничий нож с костяной рукояткой, ветошь, бронзовую пилочку — и принялся за работу, досадливо тряся головой. Тучи лоснящихся мух кишели над падалью.

…Сумерки изрядно сгустились, когда ученик Пара-шурамы поднялся на ноги и удовлетворенно осмотрел результат своих трудов. Оба кастета вышли на славу. Сложенные внахлест и в двух местах аккуратно переплетенные узкой лентой сыромятной кожи, витые рога выглядели достаточно грозно. Гангея вполне мог гордиться работой.

Что он и делал не менее получаса, заодно прыгая по поляне и бодая рогами воображаемого противника.

Врагу приходилось плохо, и он умирал в корчах.

Наконец юноша опомнился, собрал нехитрый скарб, сунул оба кастета за пояс и отправился к ближайшему ручью. Отмыть руки от засохшей крови оказалось не так-то просто, и пока он мылся, стемнело окончательно. Впрочем, Гангея заранее присмотрел себе место для ночлега — могучий платан с тройной развилкой приблизительно в четырех посохах от земли.

Леопардов юноша не боялся — знал, что до завтра они сюда не вернутся. Да и завтра — не обязательно…

Рассвет застал его в пути.

Не прошло и трех часов, как он вышел на берег великой реки.

В прибрежных тростниках пищали остроклювые датьюхи-камышницы. Ветер пах рыбой и утренней сыростью, он ерошил высокие стебли, и солнце медленно поднималось над горизонтом, дробясь россыпью золотых бликов в водах матери-Ганги. Посреди вольно раскинувшегося речного плеса темнела вереница островков, западный был крупнее прочих, и зоркий глаз юноши различил на нем темное пятнышко.

Ашрам пустовал, это Гангея знал наверняка: давно уже никто из аскетов-подвижников не навещал ветхого строения.

Что ж, сегодня у хижины появится новый хозяин — пускай всего на три дня. Найдется время и стены подлатать, и крышу поправить. Пусть люди пользуются.

Гангея прикинул на глазок расстояние и решил, что доберется без особого труда — плавал он лучше любого из рыбаков. Еще бы! Грешно сыну Ганги, матери рек, текущей в трех мирах…

Именно поэтому он не боялся крокодилов — зубастый мерзавец скорее откусит собственный хвост, нежели тронет сына госпожи!

Юноша туже затянул плетеный шнур котомки, спрятав кастеты внутрь, приладил на спине поклажу — и уже успел ступить в воду, когда узрел идущий к нему рыбачий челн. Серебряной бляшки на дне котомки с лихвой хватило бы заплатить за переправу, причем туда и обратно, поэтому Гангея решил подождать — лучше плохо плыть на челне, чем хорошо тонуть, как гласит народная мудрость.

Солнце било прямо в глаза, и перевозчика удалось рассмотреть, лишь когда челн оказался совсем рядом. Верней, не перевозчика, а перевозчицу.

Это оказалась стройная смуглянка примерно одних с ним лет. Простое домотканое сари плотно облегало ее фигуру, и Гангея невольно сглотнул, засмотревшись на плавные изгибы юного тела — ткань скорее подчеркивала, чем скрывала их. В больших, слегка раскосых глазах девушки крылась непонятная печаль. И запах рыбы от реки почему-то усилился.

Девушка сделала два последних, точно рассчитанных гребка, и нос лодки мягко ткнулся в песок рядом с Гангеей. Он машинально заглянул в челн: свежий улов отсутствовал.

— Тебе нужно на тот берег? — опустив приветствие, поинтересовалась девушка и окинула пришельца оценивающим взглядом.

— Нет, только к островному ашраму…

Оторваться от созерцания девичьего стана было трудно: глаза вылезали из орбит, но смотреть в сторону отказывались наотрез.

— Там же никто не живет! — искренне удивилась перевозчица.

— Теперь живет, — улыбнулся ученик Парашурамы и ткнул пальцем себе в грудь. — Я живу. Правда, всего на три дня. Так ты отвезешь меня?

Девушка кивнула, оправив волосы, скрученные узлом на затылке.

Гангея легко оттолкнул челн от берега и прыгнул следом, едва коснувшись рукой борта. Утлую скорлупку качнуло, юноша уселся прямо на дно (оно оказалось, против ожидания, сухим) и стал глазеть, как девушка разворачивает свою посудину.

По всему выходило, что ей не впервой править челн по стремнине.

— Интересно, откуда рыбой так пахнет? — поинтересовался Гангея через минуту, не найдя иной темы для поддержания разговора.

— От меня, — резко ответила девушка, запнувшись на середине очередного гребка, и вдвое чаще заработала веслом.

— Шутишь? Я понимаю, ты рыбачка… да? (Девушка поспешно кивнула.) Но ведь даже от рыбаков так не пахнет! Как будто у тебя челн забит уловом…

Только тут до юноши дошло, что его слова могут обидеть перевозчицу, и он растерянно умолк.

— Это у меня с детства, — если девушка и обиделась, то виду не подала. — Меня с братом нашли на берегу реки…

— Расскажи, — попросил Гангея. — Плыть-то еще долго!

— А что рассказывать? — девушка пожала округлыми не по возрасту плечами. — Двенадцать лет назад…

Но Гангея мигом перебил ее:

— Двенадцать? Будет врать! Тебе сейчас…

— Ты будешь слушать или все время перебивать? — окрысилась на него девушка.

— Буду слушать! — поспешил заверить сын Ганга. — Прости меня.

— Прости? Забавно: ты первый, кто попросил у меня прощения! Разве что отец… мой приемный отец. Хорошо, слушай…

Девушка сама не понимала, почему ей вдруг взбрело в голову делиться горестями с незнакомым юношей. Может, он чем-то отличался от парней из рыбачьего поселка: не смеялся над ней и исходившим от нее неистребимым запахом рыбы, не приставал с двусмысленными намеками, а получив отказ — не ругался и не плевал ей под ноги, обзывая болотной ведьмой, двуногой лягушкой и щучьим подкидышем?

И еще: он умел просить прощения.

Может быть…

В этом Трехмирье — а другого у нас нет — все может быть.

Но наверняка дело было не только в этом.

Глава V

ЗАПАХ РЫБЫ

Эй, рыбак! А ну-ка глянь: что это там, на берегу? Да поторопись: раджа Упаричар, владыка южных матсьев, не любит ждать!