Баллада о кулаке (сборник) - Олди Генри Лайон - Страница 68

— Святая Сестрица! Ах, Святая Сестрица!

Удаляясь в сопровождении инспектора Яна (седого представительного чиновника), Святая Сестрица походя потрепала Змееныша по щеке и немедленно пригласила преподобного Баня следовать за ней. Дескать, кому, как не опытному учителю Закона, положено вознести благодарственное моление по поводу благополучного возвращения домой?! А Святая Сестрица и ее родня присоединят свои голоса к голосу архата.

Змееныш сперва задумался: при чем тут возвращение домой, если госпожа, судя по ее же словам, приехала в гости? Но тут бойкая служаночка велела ему идти в отведенную для монахов-охранников комнату.

Первое, что Змееныш заметил, войдя в комнату, была кровать. На таком ложе должны сниться воистину государевы сны. Инкрустированная перламутром, с загородками сзади и по бокам, кровать эта стоила никак не меньше шестидесяти лянов серебром. Сверху с навеса ниспадал красный шелковый полог, поддерживаемый парчовой лентой; развешанные вокруг на серебряных крючках ароматические шарики наполняли воздух благоуханием.

«А сыграть на подобном ложе в «двух мандаринских уточек» или в «Гуань-инь идет за полог»... да вот хоть с этой провожатой!..» — мелькнуло в голове Змееныша, обдав все тело обжигающим вихрем, и Цай сам поразился такому мальчишескому порыву.

Лазутчик повернулся было, чтобы сказать: негоже юному иноку спать на эдаком великолепии, и нет ли какой драной подстилки? Но служаночка вильнула тугим задом и исчезла.

Как не бывало.

А спустя треть часа принесли и роскошный короб с едой.

Вот и стоял Змееныш, жуя солонину и глядя в окно.

Отсюда ему была видна часть сада, густой кустарник и ухоженная лужайка с беседкой. Как ни странно, беседка оказалась пуста, огней рядом тоже не горело, и в свете месяца внимание Змееныша привлекла маленькая тень подле стены кустов.

Тень можно было принять за остромордую собачку с редкостно пушистым хвостом, если бы она не двигалась ритмично и монотонно, как заводная игрушка столичных мастеров-ремесленников.

Подойдя к окну, Змееныш пригляделся.

Видно было плохо, да и месяц разобиделся, спрятавшись до половины за облако, но лазутчику удалось разобрать: да, похоже, действительно собачка, и вдобавок кланяется. Кланяется, раз за разом, тыкаясь мордочкой в землю, а на макушке у странной собачки отсвечивает некая блестящая шапочка. Отсвечивает и не падает, хотя должна была свалиться еще при первом поклоне. Впрочем, дрессированные собачки и удивительные шапочки мало заинтересовали уставшего за день Змееныша. Он зевнул, потянулся и собрался было отойти в глубь комнаты...

Месяц распорол облако надвое, плеснув на лужайку и кусты пригоршни светящейся влаги, — и лазутчику удалось разглядеть, что за шапочка красовалась на голове у собачки.

Это была верхняя, теменная часть человеческого черепа!

Змееныша словно ветром отбросило от окна, дыхание перехватило, а когда лазутчик привычным усилием заставил сердце забиться ровно и вернулся на прежнее место — перед окном уже никого не было.

Только кто-то из прислуги — видимо, только что подошедшей — зажигал матовые фонари в беседке.

Померещилось, что ли?!

В спину пахнуло холодом, и волосы Змееныша встали дыбом. Мгновенно обернувшись, он увидел, как чья-то тень отшагнула в сторону от потрясающей кровати; остановилась, почти невидимая, резче проступило старушечье лицо, ехидные морщинки у глаз, поджатый рот... корявые пальцы, сжимающие трубку из одеревеневшего корня ма-линь...

— Бабушка? — прошептал Змееныш, падая на колени.

И впрямь.

Не плоть, не тень, не мгла, не туман, ветром кружится, до костей пробирает, холодом веет, леденит душу. Мрачно вокруг, страшно вокруг. Сразу померк и чуть теплится яркий светильник перед дщицей покойного, жертвенные свитки по стене мечутся, флаг погребальный трепещет, усопшего душу сокрыв.

Перед тем как исчезнуть, призрак погрозил Змеенышу трубкой, и по щеке бабки Цай медленно сползла почти неразличимая слеза.

На лестнице послышались шаги.

Легкая поступь, воздушная, но, вне всяких сомнений, — человеческая.

Змееныш еле успел перевести дух, когда дверь без скрипа отворилась, и в комнату впорхнула Святая Сестрица собственной персоной.

Змееныш ожидал кого угодно: в первую голову преподобного Баня, во вторую — вертлявую служа-ночку; но явления, госпожи он не предполагал.

Святая Сестрица уже переоделась с дороги. Сейчас на ней была газовая светло-коричневая кофта с креповой каймой вокруг ворота и юбка из лощеного шелка, из-под которой выглядывали атласные туфельки. Прическу же украшали серебряная с чернью сетка и перья зимородка — а выглядела госпожа по крайней мере лет на десять моложе.

Последнее мало удивило Змееныша — он-то выглядел моложе по меньшей мере вдвое с хвостом по отношению к своему истинному возрасту.

В руке госпожа держала богато изукрашенный цин.

Пройдясь по комнате, Святая Сестрица уселась за низкий, отделанный мрамором столик и, не говоря ни слова, стала глядеть на лазутчика поверх бронзовой курильницы.

— Позволено ли мне будет спросить, — после явления призрака голос плохо слушался лазутчика, и звук вышел сиплым, — когда явится мой наставник?

Зажурчал, потек, наполнил комнату тихий смех.

Госпоже было весело.

— Наставник? — игриво переспросила она. — А в чем же он тебя наставляет, мой милый инок?

— В Учении, — со всей возможной твердостью ответил Змееныш. — В Учении и... во многом другом.

— Но ведь не подобает в постижении Учения, а также «многого другого» пренебрегать и прочими способами раскрытия сокровенной сути? — мурлыкнула Святая Сестрица, беря звучный аккорд на своем цине. — Хочешь, я спою тебе сутру? Священную сутру как раз для таких милых иноков, как ты? И запела, умело аккомпанируя себе:

Нельзя сказать, чтобы Змееныш Цай не слышал этой сутры раньше. Ее не раз певали девицы во многих чертогах луны и дыма, прежде чем приступить к ублажению гостя — то есть к игре с тем самым замечательным детиной, о котором шла речь в песенке.

Но здесь и, главное, — от кого!..

— Ну как, нравится тебе моя сутра? — Святая Сестрица порывисто встала, оставив цин на столике, и подошла к лазутчику. — Это еще что, милый мой монашек! Мы с тобой сейчас познаем Учение, что называется, трижды со всех сторон! Ах, как долго я томилась, как долго ждала, о юный инок!.. Ты не можешь представить себе, у тебя не хватит воображения... и что бы ни говорил старший братец Ян — эта ночь моя!

Змееныш отшатнулся — ему показалось, что сквозь аромат притираний и благовоний вдруг осязаемо потянуло мертвечиной.

Кровать разделила лазутчика и госпожу.

Святая Сестрица расхохоталась; Змееныша покоробило от этого смеха.

— А если я возьму ивовый прут? — непонятно спросила она, обращаясь к напрягшемуся лазутчику. — Если я возьму ивовый прут и сделаю из него фигурку мужчины?!

И в руке Святой Сестрицы невесть откуда появился желтый ивовый прут, через мгновение превратившийся в крохотное подобие Змееныша.