Подумай дважды (Think Twice) - Рэнд Айн - Страница 52

— Я слишком устал, чтобы спорить с тобой сегодня, Веста.

— Тебе следует научиться обуздывать свой пыл и работать сообща с другими людьми. Именно работать сообща. Люди не настолько глупы, как ты думаешь. Они всецело поддерживают что-то. если это того стоит, хоть отчасти.

— Не сомневаюсь.

— Кончай разговаривать так, словно выбрасываешь слова в мусорку! Кончай уже вести себя так надменно! Ты что, не понимаешь, что с тобой случилось? У тебя был шанс, настоящий шанс влиться в первоклассную фирму, а у тебя не хватило разума, чтобы попробовать там зацепиться! У тебя был шанс выбраться из этой канавы, а ты его прозевал! Тебе обязательно надо было вести себя везде, как чертова Жанна д’Арк, и...

— Замолчи, Веста, — тихо прервал ее он. Иногда, когда он возвращался домой по вечерам, Веста ждала его и встречала вопросом:

— Нашел что-нибудь? И когда он отвечал:

— Нет, — она обнимала его и заверяла в том, что он обязательно найдет. Но втайне, бессознательно, ненавидя себя за это, она радовалась неудачам Рорка: это подтверждало правдивость невысказанных мыслей о новом облике мира, который предстал перед ней, о безопасности, которой он угрожал, о примирении, против которого он выступал. Пусть он даже ничего и не сказал, а может, ничего и не увидел. Она не хотела признаваться себе в этих мыслях, ведь в нем она по-прежнему нуждалась и не хотела разлучаться. Она не знала, догадывается ли он. Знала лишь то, что он по-прежнему наблюдал за ней, но не говорил ни слова.

Веста ворвалась в комнату без стука и внезапно остановилась, ее платью понадобилось немного больше времени, чтобы успокоиться. Она стояла, приоткрыв рот, откинув назад волосы, как и всегда — будто подхваченная потоком ветра, напряженная, с широко раскрытыми глазами, нетерпеливыми и мерцающими странными огоньками.

— Говард, я хочу тебе кое-что сообщить! Ты где пропадал, черт возьми? Я приходила трижды за вечер. Ты же не искал в такое время работу, не правда ли? Просто не мог.

— Я... — начал было он, но Веста его прервала:

— Случилось нечто потрясающее! Завтра я подписываю контракт. Я еду в Голливуд!

Он тихо сел и сложил руки на стол, смотря на нее.

— Я уезжаю, как только закончит идти наша постановка! — воскликнула она и вскинула руки над головой, сделав небольшой пируэт, ее юбка встрепенулась и завертелась, как балетная пачка. — Я тебе не рассказывала, но неделю назад они протестировали мои способности — я поняла, что они делают именно это! — и сказали, что хоть я и не очень хорошенькая, это все поправимо. Главное, что у меня есть личность и они дадут мне шанс проявить себя. И я подпишу контракт!

— На какой срок? — спросил он.

— Какой срок? Да пустяки. Всего на пять лет, но это лишь формальность, мне не придется оставаться там надолго.

Продолжив молчать, он ткнул пальцем в край газеты и щелчком отправил ее на противоположную сторону стола, со звуком, напоминающим глухо порвавшуюся струну.

— Конечно нет! — чересчур яро воскликнула она. — Я не собираюсь уходить из театра. Все это лишь для того, чтобы заработать немного денег.

— Тебе это не нужно. Ты сказала, что в следующем году сможешь получить любую роль, какую только пожелаешь.

— Разумеется, это право останется за мной, я просто буду некоторое время отсутствовать.

— В следующем году ты могла бы заняться всем, чем только хочешь.

— Но я и сейчас этим занимаюсь! — Да уж, вижу.

— Ну, а почему нет? Ведь это такой замечательный шанс!

— Шанс на что?

— Ох, на... на... Проклятье, я не понимаю, почему тебе надо обязательно относиться к этому с таким неодобрением!

— Я ничего такого не сказал.

— Ох, не сказал он! Ты вечно ничего не говоришь. Что тут плохого?

— Ничего. Лишь то, что ты лжешь.

— Это почему?

— Ты туда не за деньгами направилась.

— Да ну? А за чем же тогда? И разве это не лучше, то, ради чего я туда еду, помимо денег? Ведь я как раз не ждала того, что ты поддержишь мою затею с деньгами.

— Нет, Веста, ты думала, что я, возможно, поддержу ее. Потому и сказала.

— Так что, все в порядке, если это из-за денег?

— Возможно. Но ты туда не за ними едешь.

— Так за чем же, тогда?

— За людьми.

— Какими людьми?

— За миллионами людей. Тоннами. Целым выводком. Чтобы они любовались тобой. Восхищались. Не важно, чем именно в тебе.

— Ты несешь вздор. Я не понимаю, к чему ты клонишь. И, кроме того, если я покажу себя с хорошей стороны, то мне не придется играть в глупых фильмах. Я буду сама выбирать для себя роли. Смогу играть столько же, сколько на сцене театра. И даже больше. Ведь столько людей сможет это увидеть и... — Тут Рорк рассмеялся. — Ну хватит, нечего корчить из себя умника! Вот увидишь. На экране я тоже смогу играть то, что захочу. Просто дай мне время. И я сыграю все, что захочу. —Жанну д’Арк?

— А почему бы и нет? К тому же это мне и поможет. Я создам себе репутацию, а затем вернусь в театр и сыграю Жанну д’Арк! А уж после этого...

— Послушай, Веста, я ведь с тобой не пререкаюсь. Ты собралась ехать. Замечательно. Ни к чему столько объяснений.

— Может, перестанешь вести себя, как судья, оглашающий пожизненный приговор? И мне все равно, поддерживаешь ты меня или нет!

— Я не говорил, что не поддерживаю.

— Я думала, ты будешь рад за меня. Все остальные были. Но тебе надо взять и все испортить.

— Каким образом?

— Ты еще спрашиваешь! А как тебе вечно удается все испортить? А я ведь так волновалась перед тем, как по ведать это тебе! Не могла дождаться этого момента. Где ты пропадал весь вечер, кстати?

— На работе.

— Что? Где?

— В офисе.

— В каком офисе? Ты что, нашел работу? —Две недели назад.

— Ничего себе! Ну, здорово... И чем ты там занимаешься?

— А ты как думаешь?

— А, так настоящую работу? Архитекторскую? То есть ты наконец отыскал компанию, которая все-таки была готова тебя взять!

— Ага.

— Что ж... это чудесно... Я ужасно рада... Ох, так ужасно рада... — Она слышала, как ее голос выцветает и теряет выразительность, а вместо этого в нем откуда-то возникает странная нотка беспричинной злости; она забеспокоилась, не чувствовал ли Рорк того же самого, и быстро добавила: — Надеюсь, в этот раз ты вольешься в коллектив. Надеюсь, когда-нибудь и успешным станешь — как все остальные.

Он откинулся назад, не отрывая от нее взгляда. Она с отрешенным выражением лица стояла, не моргая, и молчала, пытаясь для себя выяснить, что может значить его безмолвие.

— Ты ведь не рада, что меня приняли, — сказал он, — и ты надеешься, что долго я там не протяну. Вот на что ты надеешься сразу после кое-чего другого — что однажды я стану таким же успешным, как и все остальные.

— Перестань молоть чепуху. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Он по-прежнему лишь молча сидел и смотрел на нее. Она пожала плечами и отвернулась, подняла газету и стала бешено листать страницы, как будто их громкий шорох мог заглушить то чувство, порождаемое его взглядом.

— Да хватит уже, — медленно произнес он, — скажи это вслух.

— Что? — резко дернулась она, повернувшись к нему лицом.

— То, что ты уже давно хотела мне сказать. Она откинула газету в сторону и отрезала:

— Понятия не имею, о чем ты.

— Скажи это. Веста.

— Это просто невероятно! Ты... — И тут ее голос дрогнул, и она вдруг заговорила мягко, почти умоляюще: — Говард, я люблю тебя. Я не знаю, что это за любовь и почему все должно быть, как есть. Я люблю тебя и не могу выносить. А еще, я бы тебя не любила, если бы была в состоянии выносить, если бы ты был иным. Но ты, такой, какой есть, — пугаешь меня, Говард. Я не знаю почему. Это пугает меня, потому что оно есть во мне, а я его не хочу. Нет. Потому что я хочу это что-то во мне. но желала бы не хотеть, и... Ох, да ты же все равного ни слова не понимаешь! —-Продолжай.

—Да нет, черт тебя дери, понимаешь!.. Ох, только не смотри на меня так!.. Говард, Говард, пожалуйста, послушай. Все дело в том, что ты желаешь невозможного. Ты сам невозможен и ждешь невозможного. С тобой я не чувствую себя человеком. Не чувствую себя обычной, естественной, спокойной. А нужно иногда чувствовать себя так! Все это выглядит так, словно... словно в твоей жизни не существует будних дней, только вечное воскресенье, и ты от меня тоже ждешь, что я всегда буду вести себя, как в воскресенье. Для тебя все имеет значение, все важно и, так или иначе, преисполнено смыслом, в каждую минуту, даже когда ты спокоен. Боже, Говард, вот этого я не могу вынести! С этим невозможно жить... если бы... если только я могла объяснить это словами.