Подумай дважды (Think Twice) - Рэнд Айн - Страница 46

— Нет.

— Ну, вы выйдите тогда наружу — сразу почувствуете, как там холодно сегодня. А я увидела, что у вас дверь приоткрыта, и не смогла устоять. Слишком неразумно было бы упустить такой шанс. Вы когда-нибудь замечали, как окружающее пространство влияет на голос? Думаю, я просто успела позабыть о том, что сюда в конечном счете кто-нибудь может вернуться... Меня зовут Веста Данинг. А вас, судя по всему — Говард Рорк. Тут повсюду это имя — ну и забавный же у вас почерк! — и вы архитектор.

— Говорите, ни к чему даже не прикасались?

— Да я просто просмотрела ваши чертежи. Вот, например, этот — такой диковатый, но все же просто чудесный! — так она и металась по всей комнате от одного чертежа к другому, пока вдруг не остановилась, словно до предела нажав на тормоза, у шкафа, который Рорк специально построил для хранения чертежей. Она всегда останавливалась так резко, как будто иначе бы ее продолжало против воли нести вперед, а потому было просто необходимо сделать волевое усилие, чтобы оказаться в нужном месте. Она двигалась по инерции, и, наоборот, ей нужен был толчок силы, чтобы она могла задержать себя в покое.

— А вот этот, — сказала она, вытаскивая один из чертежей, — черт побери, что на всем белом свете могло вас натолкнуть на подобную фантазию? Вот стану я известной актрисой — обязательно найму вас, и вы построите для меня дом!

— Когда вы станете известной актрисой, — ответил он, — вам уже не захочется иметь такой дом.

— Почему это? — спросила она. — Вы что, имеете в виду, из-за Полли Мэй? — мрачно уточнила она. — Странный вы человек. Думаю, никто этого не поймет так же хорошо, как я... Но и другой вариант вы слышали.

— Да, — кратко сказал он и посмотрел на нее.

— Слышали. Знаете... Вот поймете и то, что для меня это будет значить, когда я стану известной актрисой.

— Думаете, зрителям понравится?

— Что?

— Жанна д’Арк

— А мне все равно, если им не понравится. Я заставлю их полюбить ее. Не собираюсь показывать им то, чего хотят они. Заставлю их просить меня показать то, чего хочу я. Над чем вы смеетесь?

— Ни над чем, я не смеюсь. Продолжайте же.

— Знаю, о чем вы думаете. Что в целом актерское мастерство и все такое — это так ничтожно и убого. Я тоже так считаю. Но про то, что я собираюсь сделать, этого сказать будет нельзя. Я не хочу вечно быть звездой. В конце концов, у меня и внешность не лучшая. Но я не за этим гонюсь. Я терпеть не могу ее, эту Полли Мэй. Но я ее не боюсь. Мне необходимо использовать ее,,чтобы дойти до того, до чего я хочу. А чего я в итоге хочу — так это убить ее. Чтобы это означало ее конец, в умах всех тех, кого заставляли любить ее. Просто ради того, чтобы раскрыть перед всеми иные варианты, показать, сколь велико их множество и как их прячут от народа. И они будут жить, раскрываться во мне, я буду оживлять их, когда сам Бог не сумел... Слушай, я никому такое никогда не рассказывала, почему же сейчас говорю это тебе?.. Ох, ладно, меня не заботит, слышишь ты это или нет, понимаешь или нет. хоть я и думаю, что понимаешь. Но чего я жажду, так это...

— «...одной лишь уверенности пламенной в сердце, непоколебимой, неизменной и неразделенной».

— Не смей! — яростно воскликнула она. — Ой, — мягко прибавила, — как вы смогли это запомнить? Вам что, понравилось? — Она встала к нему вплотную и тревожно смотрела на него. — Понравилось?

— Да, — сказал он, и она уже заулыбалась. — Только не радуйтесь, — добавил он, — скорее всего, это означает, что больше никому не понравится.

— Ну и черт с ними. — И пожала плечами.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать. А что?

— А вас люди не спрашивают об этом, когда вы говорите с ними о чем-то, что для вас важно? Со мной — так всегда.

— А вы заметили это? Что с ними происходит, когда они становятся старше?

— Не знаю.

— Может быть, мы и не узнаем, мы с вами.

— Может быть.

Она увидела пачку сигарет, торчавшую у него из кармана, протянула за ней руку, вытащила и спокойно предложила ему, взяв одну себе. Она стояла и курила, смотря на него сквозь облачка дыма.

— Вам известно, что вы очень красивый?

— Что? — рассмеялся он. — Впервые слышу о та ком.

— Ну, на самом деле не так чтобы уж... Вот только я люблю смотреть вам в лицо. Вы кажетесь таким., неприкасаемым. Интересно было бы взглянуть на вас, если бы эта маска как-нибудь не выдержала.

— Что ж, по крайней мере, вы честны.

— Как и вы. А еще вы самоуверенны.

— Возможно. Называйте это самоуверенностью, если вам угодно. Только с чего вдруг?

— Потому что вы будто не заметили, как я сделала вам комплимент.

Она открыто улыбалась ему, беззаботно и немного отчужденно. Не отражалось на ее лице никаких зазывающих жестов, не было никакого кокетства, только спокойный, слегка удивленный интерес. Но все же у нее сейчас было совсем не то лицо, как когда она говорила о Жанне д’Арк, и он нахмурил брови, вспомнив, что устал.

— Тогда не делайте мне комплиментов, — сказал он, — если хотите приходить сюда снова.

— А я могу? — воодушевленно спросила она.

— Так, смотрите, как мы сделаем. По утрам я буду передавать вам свой ключ — лучше мне все-таки держать комнату закрытой, потому что я не хочу, чтобы кто-то еще тут сидел и изучал мой почерк, — буду просовывать его вам под дверь. Можете репетировать хоть весь день, но старайтесь заканчивать часам к семи. Не хочу, чтобы у меня были посетители к тому времени, как я возвращаюсь домой. Когда уходите, ключ кидайте мне в почтовый ящик.

Она посмотрела на него круглыми глазами.

— Это самый гадкий способ оказать кому-либо столь щедрую услугу, о котором я только могла бы подумать, — наконец сказала она. — Ладно, я вас больше не побеспокою. Но ключ — оставляйте. Третья дверь направо, этажом вниз.

— Завтра вы его получите. Теперь ступайте, у меня еще есть дела.

—А можно мне, — попросила она, — иногда задерживаться по вечерам и отступать от четкого графика минут на десять хотя бы?

— Не знаю. Быть может.

— Доброй ночи. Говард, — она улыбнулась ему из-за порога. — И спасибо.

— Доброй ночи. Веста

Уже настала весна, и окна в комнате Рорка были постоянно раскрыты, а Веста Данинг долгими светлыми вечерами сидела на подоконнике, наблюдая за тем, как вдали длинные линии огоньков мерцают среди темных контуров города, а на уровне ее носа, еще дальше, возвышается сияющий шпиль небоскреба. Рорк с пола, лежа на животе, наблюдал за ней и за алеющим от заката небом. Обычно он не видел ни того ни другого, но она давно это поняла и стала относиться к этому, как к чему-то самому собой разумеющемуся, не удивляясь, но и не возмущаясь. Она вдыхала прохладный городской воздух и тайком улыбалась при мысли о том, что он позволял ей сидеть здесь подольше, а сам порой даже не замечал этого.

Она часто нарушала наказ и оставалась в комнате до его возвращения. Сперва, наверное, потому, что слишком увлекалась работой и забывала про время. А через некоторое время — уже потому, что забывала про работу и смотрела на часы, с беспокойством ожидая, когда же он придет. Иными вечерами он все же прогонял ее, так как ему нужно было заниматься делами, а иногда — позволял ей оставаться на час или два. Для него в этом практически не было разницы, и за это она уже была готова возненавидеть его. А потом и себя — за то, что наслаждается болью, которую он ей причиняет своим безразличием.

Они лениво перекидывались фразами, бесцельно разговаривали то об одном, то о другом. Обычно говорила она, а он лишь молчал. У нее было несколько друзей, у него их не было вовсе. Невозможно было предугадать, какую тему она поднимет следующей, со свойственным для нее внезапным воодушевлением; казалось, ее интересует все на свете, тогда как его почти ничего не заботило. Она разговаривала о пьесах, людях, книгах, задержках, духах, зданиях и порой внезапно добавляла что-нибудь вроде:

— А что ты думаешь о том убийстве, случившемся на бензоколонке?