Герда - Веркин Эдуард - Страница 63

Вдруг я услышал, что Алька рассказывает про кукол. Видимо, она тоже увидела пугало, и это натолкнуло ее на мысли про кукол, она недавно ходила на благотворительную кукольную распродажу, набралась там кукольной премудрости и теперь излагала ее мне. Про Египет, про Древний Китай и про тайских кукол-убийц, и про японских кукол, которые до сих пор делают в Хиросиме…

Она боялась. Очень. Нет, она рассказывала про кукол спокойно, рассудительно, однако я слышал страх. Да я и сам…

– Может, домой позвоним? – спросила Алька.

– Зачем? Чтобы мать вертолетов с полицией сюда понагнала? В цирке на прошлой неделе были.

– Ну да, – согласилась Алька. – Это точно. Лучше не звонить.

Это было второй ошибкой. Надо было звонить. Надо. Но я не позвонил, вместо этого я сфотографировал на телефон несколько пугал. Дурак.

– Гош, а что такое дээмбэ? – спросила Алька шепотом.

Вообще-то Алька у нас такой маленький энциклопедист, хотя частенько любит сыграть в дурочку. А на самом деле она знает кучу всего, ну, например, что такое сонар, что такое палеолит, ну, или, допустим инфильтрация. Это, впрочем, не только от природной любознательности, это еще от театрального кружка. Им там с какими-то прикладными театральными целями советуют расширять кругозор, вот Алька и расширяет. И преуспела в этом. Вот ведь что такое Эй-Си-Ди-Си, она не спросила, поскольку еще в детстве прочитала про AC/DC на ноутбучной зарядке, а потом сверилась в Сети и выяснила, что это всего-навсего переменный ток/постоянный ток. С дээмбэ она в жизни пока не встречалась, поэтому тут затруднения. А кругозор расширить надо.

– Дээмбэ? – переспросил я. – Это… Демобилизован, кажется… Пойдем лучше.

Мне захотелось поскорее выбраться из этого Горевого, я зашагал быстрее, так что Алька за мной едва поспевала. Идти становилось все сложнее и сложнее, сухая трава делалась все выше и гуще, так что мы в чем-то уже не шли, а продавливались, я первым, Алька за мной. Надо было повернуть, это давно было ясно, но во мне проснулось тупое упрямство, и я пер и пер вперед, я вообще поворачивать не люблю, у нас это тоже семейное. Алька тоже такая. С Алькой у нас, кстати, вполне взаимопонимание. В кино иногда даже вместе ходим.

– Гош. – Алька схватила меня за мизинец на левой руке и чуть его не вывернула, хрустнуло.

– Ты чего?! – остановился я.

– Назад оглянись.

Я оглянулся.

Пугало.

Оно стояло прямо посреди улицы, метрах в пятидесяти от нас.

– Мама… – прошептала Алька.

Не сразу понял, что это не пугало, а человек, слишком уж неестественно он стоял, как… Точно аршин проглотил, так, кажется, в книжках писали. Проглотил он этот аршин и теперь стал жить с ним. Ну, или не жить.

Жить, пугало шевельнулось и сделало шаг в нашу сторону.

– Мама… – прошептала Алька громче.

И уронила телефон.

Прямо в траву. Телефон пропал, растворился среди серых грязных стеблей. Нет бы купить обычный себе девчачий телефон, розовенький или там серебряный, с кристалликами, или с бисером, или с напылением каким, ну, чтобы блестело – так нет. Ей этого гламура не надобно, ей серьез и функционал подавай, водонепроницаемый в камуфляжном исполнении. Вот оно, камуфляжное исполнение, бульк в траву, и найти не можем. А телефон нужен.

Я достал свой.

У меня старый, синий такой, в виде телефонной трубки, отец мне подарил почти восемь лет назад, и ничего, как новенький. Стильный, как достаю, так все на меня смотрят, завидуют. Продать уже три раза предлагали, причем захорошо, можно новенький смарт купить. А я не продаю, во-первых, мне самому нравится, а во-вторых, я точно знаю, что он будет только дорожать.

Правильный телефон, если упадет, найти будет просто.

Один недостаток, экран слишком маленький и темный, не подсвечивается изнутри, и трудно на нем что-то разобрать, вот сейчас я совсем ничего не мог разобрать – есть связь – нет связи, вертел и так и сяк, и ничего.

– Побежали, – прошептала Алька. – Побежали.

Видимо, это было третьей ошибкой.

Надо идти навстречу, потом я понял. Это была простая, незамысловатая схема, по которой работают все хищники. Один загоняет, другие дожидаются в засаде… Я его и не заметил даже. Слева, на краю зрения мелькнуло, и я упал.

Не понял как. Просто колени подогнулись, и я ухнул лицом в землю. Меня ударили трубой, куда-то в область загривка. Сильно так ударили и, видимо, умело, так что я не успел почувствовать боль. Просто падение и темнота.

Открыл глаза.

Кричала Алька.

Громко. Визжала еще. Только не так, как обычно она визжит, а…

По-настоящему. С ужасом.

Я перевернулся на бок и сел, попробовал повернуть голову, чтобы увидеть Альку, но шея совсем крутилась. Увидел.

Я увидел и начал подниматься, потому что это было…

Они. Один держал за руку Альку. А она пыталась вырваться, дергаясь чуть ли не с разбега. Кричала.

А остальные стояли, смотрели на нее. Я вдруг понял, что им совсем не нужны деньги. Телефоны. Шмотки. Это было другое совсем, это было уже за жизнь, если я сейчас не поднимусь, мы не будем жить. Мы умрем. Нас убьют. Потом оттащат к лесу, бросят в канаву и засыплют мусором, и нас уже не найдут. Потому что сломался автобус. Потому что тетка крикнула на Мишку, и он не успел сказать, что сюда нельзя ходить…

Стечение обстоятельств. Невезение. Смерть.

Они стояли и смотрели. Обычные такие бомжи, я иногда таких видел, на вокзале, или на улице, они мне всегда казались какими-то пришельцами, чужаками, выброшенными на землю с альфы Центавра.

Я попробовал подняться. Ближний ко мне повернулся, я успел заметить в его руках обрезок ржавой трубы, потом эта труба угодила мне в плечо и в подбородок, я упал снова.

Тут же сверху навалилось что-то, теплое и вонючее, тяжелое, я попробовал дернуться и не смог сдвинуться. Рванулся и никак, точно меня вдавили в трясину.

Заорал и почти сразу начал задыхаться.

От того, что мне давили локтем на горло, а больше, наверное, от вони. Она была нечеловеческая, медвежья, я слышал такую в зоопарке, наверное, самый отвратительный запах, в пять раз хуже дохлой кошки.

Он оказался неожиданно сильным. Я никак не мог его скинуть с себя, как ни старался, видимо, у него была борцовская практика. Плюс подлый прием грязной уличной драки – коленом он умудрялся давить мне в пах.

Больно. Так не было больно никогда в жизни, даже когда мне вырезали без наркоза вросший фурункул. А тогда я плакал.

Я и сейчас плакал, только не от боли, а от бессилия. От ярости.

Слышал, как кричала Алька.

Нет. Нет, нет. Не надо. Не надо.

Он давил. На горло. С удовольствием. С желанием убить, иначе так не давят.

Хуже всего была безнадега. Я понимал, что это все. Что я не поднимусь. Что бордовое марево уже начало растекаться перед глазами, и я чувствовал, как уходит желание жить. Я успокаивался.

И в этом спокойствии, в затухающем пульсе я смог разглядеть его лицо. Загорелое, в крупных черных точках, с желтыми глазами и с грязными железными зубами, со слюной, которая стекала у него по подбородку и капала прямо мне на лоб.

Всё.

Алька. Твари.

Всё.

Локоть убрался с моего горла. В мозгу у меня прояснилось, и я увидел, как в глазах бомжа вспыхнула боль. Зрачки разбежались в стороны, почернели, бомж отвалился в сторону и пополз. Странно так, ногами вперед, на брюхе, в траву, цепляясь пальцами за землю, точно его кто-то тащил, рывками, как бы заглатывая.

Как в фильме ужасов. Но он мне был совсем не интересен, я снова смог осмотреться, я дотянулся до трубы и стиснул ее.

Теперь у меня в руках было оружие. И я знал, что я его использую.

Бомж прижимал Альку к земле, левой рукой держал ее запястья, правой пытался сорвать куртку, а двое так же безразлично смотрели. Не помогали, точно зная, что и один с ней справится. Молча.

Только сейчас я понял, что они молчали. Вообще ни звука не издавали, из звуков были только крики Альки, но они их, кажется, не напрягали, глушь, кричи не кричи, ничего не выкричишь.