Герда - Веркин Эдуард - Страница 15

Потом все было легко. Вслед за Изольдой в проект широким потоком стали вливаться желающие. Парашютный завод, фабрика нетканых материалов, Шардомский мужской монастырь, полк быстрого реагирования ракетных войск стратегического назначения, расположенный в Лубенево, мотоклуб Plios Corcodiles, журнал «Наш Регион» и еще многие-многие-многие организации и частные лица, так что из благотворителей выстроилась даже очередь. Городская администрация выделила помещение, спонсоры пожертвовали компьютеры, создали сайт, и волонтерская добровольческая организация «Материнский Рубеж» начала работу. Изольда стала во главе организации, мама сделалась ведущим иерархом ордена… ну, то есть заместителем Изольды по общим вопросам. Кроме того, мама как филолог сочинила гимн. В гимне описывалась трудная, но благородная участь волонтера, который своей бескорыстной деятельностью способствует умножению добра в этом мире и попранию в нем же зла. Довольно пафосный такой гимн, но всем понравилось, гимн записали с помощью областного симфонического оркестра и капеллы мальчиков и прослушивали его на каждом заседании, одним словом, борьба бобра с ослом развернулась нешуточная.

Припев же в гимне был таков.

Ну да, костер, это точно. Я почти сразу пересочинила «держись, волонтер, крепись волонтер, Ктулху уже здесь, Ктулху к нам припер», и меня за это три дня ненавидели.

Так вот, два раза в год «Материнский Рубеж» собирал заявки на подарки в детском доме № 16, после чего все жаждущие реализовать социальную ответственность перед обществом эти заявки чистосердечно выполняли. Ну а потом оставалось лишь отвезти подарки адресатам, что и делали мы с мамой. Ну и байкеры, разумеется.

Байкеры, кстати, это неотъемлемый элемент процедуры. Байкеров детишки любят.

Во-первых, у них мотоциклы, похожие на инопланетные корабли, прямотоки рычат, как ракетные двигатели, что неслучайно – отпугивает нечистую силу.

Во-вторых, сами они тоже похожи на пришельцев – лохматые, бородатые, в коже и в металле, в черных очках.

В-третьих, они всегда с конфетами и с орехами. Старшим ребятам на моциках посидеть интересно, младшие конфеты с орехами трескают. Но меня, если честно…

– А почему вы не поехали? – продолжал приставать доктор.

– Я же говорю, потоп. Наказана. А так я обычно в первых рядах, невзирая на прогноз.

– И что же вы там делаете?

– Да там все просто. Сироты, значит, в шеренгу по свистку выстраиваются, а мы вдоль нее идем. В одной руке у нас коробка с айфонами, в другой корзина с айпэдами, ну, байкер кричит: «А ну, робяты, кто тут хорошо себя вел?» Сироты поднимают руки, а я достаю девайс, вручаю, целую в щечку и говорю: «Помолись за нас, честный юноша». Или: «Блюди себя, достойная отроковица». Все счастливы.

– Как интересно, – покачал головой доктор.

– Очень интересно. Потом, как водится, обед, макароны по-флотски, компот, а после уж концерт песни и пляски, благодарные сироты пляшут ламбаду и играют на мандолинах.

Доктор, кстати, явился с фонарем. Не в диогеновском смысле, а с обычным, под глазом, из-под зеленых очков заметно. Хотя, может, с философской точки зрения это одно и то же, откуда нам знать?

За окном у нас дождь, слякоть какая-то, похожая на сопли, ползет по окнам, причем иногда непонятно, кверху она ползет или наоборот. Погода такая, кстати, мне очень и очень нравится, самая творческая, в такую погоду лучше всего сочиняется, особенно если зажечь печку и погасить свет. Атмосфера такая умиротворенная, так и хочется закутаться в плед, выпить какао с печеньем и немного посочинять про старого ревматика Ктулху, погрузиться в бездны отчаянья. А тут доктор со своим фонарем.

Честно, с фонарем, такой классический фонарь, синий, большой, расплывчатый, он его, конечно, заклеил накрест пластырем, но разве такое море заклеишь? Я сначала задумалась, конечно, настоящий ли фонарь – или он его пририсовал с психотерапевтическими целями? Но потом решила, что все-таки настоящий, слишком уж здорово сделан, не видна работа мастера, что, в свою очередь, свидетельствует о высочайшем уровне.

Я засмеялась. Такого от др. не ожидала, поэтому как увидела фонарь, так удержаться не смогла. Доктор, конечно, смутился, но тоже заулыбался.

– Это я на коньках катался, – сказал он. – На роликовых. Ударился об лестницу.

– О веревочную? – уточнила я.

– Почему о веревочную? Об обычную. Впрочем, мы не будем об этом разговаривать, мы поговорим о…

Я представила, как доктор на заседании ассоциации психологов не сошелся во мнении по вопросам терапии ранних деменций с доктором Кучеренко, и они побили друг другу личности. При большом стечении народа.

– Мы поговорим… – доктор потрогал глаз.

Он потянулся к спичкам, чиркнул, но тут же задул.

– Очень успокаивает, – сказал он. – Дурная привычка, не могу отказаться. Так давайте о том, что…

– Да-да-да, о том, что я пережила в тот роковой день у роковой горы. Вам не надоело, доктор?

– Это моя работа.

Упорен. Фонарь получил, а ничего, бодрится, философствует, Карл Густав Юнг в юности, во какая я умная, а что, бывает.

Доктор опять потрогал синяк.

– Вот я и спрашиваю – вам такая работа не надоела? – переспросила я. – Без конца копаться в чужих нервах? Вы, наверное, хотели стать первопроходцем каким, Хабаровым, Лаперузом, а тут… Мозговед-дефектолог, ментальный тараканщик. Можно сказать, психоассенизатор.

– Бывает и хуже, поверьте, – ответил доктор. – Я такого навидался…

Он уселся на диванчик, вытянул ноги, вытащил уже пирамиду. Кажется, пирамиды наполняют пространство правильными энергиями. Вот если у чела пирамида, то он психолог, а если хрустальный шар, то уже парапсихолог. Матушка Веденея.

– Знаете, сегодня я не хочу слушать про ваши приключения…

– А что так? – перебила я.

– Ну, вам же не хочется про это рассказывать. Пойдем другим путем…

Док поежился.

– Расскажите мне лучше про свои произведения. Мне интересно. В прошлый раз мы так и не закончили, кстати. А я подготовился, даже узнал, кто такой Ктулху.

– И как? – спросила я.

– Очень интересно, знаете ли. Конечно, это все на самом деле искаженная шумерская мифология, но все равно… С этой точки зрения ваши работы, безусловно, новы – как своеобразное преломление древнего мифа о Тиамат…

Интересно. Я вот сама так думала, между прочим. Он что, мысли читает?

Вошла Герда. Доктор замолчал.

– Мне кажется, что Ктулху все-таки не совсем Тиамат, – заметила я. – Вы не находите? Тиамат девочка, а Ктулху мальчик, тут явное онтологическое противоречие.

– Да? – неприязненно посмотрел на Герду. – Возможно…

Герда, конечно же, направилась к нему. Облизываясь. Утопая лапами в ковре. Поблескивая глазами и ошейником. Перебирая мускулами. Умело и весьма угрожающе встопорщивая шерсть на загривке.

Она, как и в прошлый раз, приблизилась к нему и стала смотреть. Смотрела, и все. Доктор напрягся.

Я устроилась на подоконнике. Как я раньше жила без собаки? Оказывается, это так удобно.

– Мне кажется, что это не способствует, – сказал доктор. – Как-то…

Он покосился на Герду.

– Понимаете, Аглая, терапия – сложный процесс. Я хочу вам помочь, а эта собака… Почему она на меня опять так смотрит?

– Кто знает?

– Да… – Доктор огляделся. – Я не очень люблю собак, если честно…

Герда заурчала животом. Доктор одеревенел.

– Не бойтесь, она не укусит, – успокоила я доктора.

– Я знаю, что не укусит, – самоуверенно сказал док. – Но она мне несколько… мешает. Мы так неплохо начали…

Герда урчала.

– У вас собакобоязнь? – уточнила я.

– Нет, не то чтобы. Она отвлекает.

– Герда! – позвала я.

Но Герда не шелохнулась, так и смотрела.

– Я же говорила – не слушается, – сказала я. – А я вам хотела про Ктулху как раз…