Портрет синей бабочки - Заровнятных Ольга - Страница 23

– Ох ты ж! – это было первое, что сказал Дрозд, войдя в мою комнату. – Мамай прошелся или панки ночевали?

– Решила поменять обои, – смело ответила я.

– Оригинальный способ, – заметил Дрозд, насмешливо посмотрев на меня. – Ну, раз уж ты все равно решила так круто сменить дизайн, мой подарок будет очень кстати. Погоди, я его у вас в прихожей оставил, когда разувался.

Дрозд исчез на несколько минут, но и их мне оказалось достаточно, чтобы мигом впасть в депрессию. Значит, изменение в оформлении комнаты он заметил, а что мой внешний вид стал, скажем так, не совсем будничным – это прошло мимо его внимания? Или я настолько глупо выглядела, что это было лучше не обсуждать?.. Мне снова стало дурно. Я распахнула форточку и начала жадно вдыхать воздух.

– Замри и не двигайся! – воскликнул Дрозд, входя в комнату.

– Что, снова бабочка? – недовольно спросила я, впрочем не отворачиваясь от форточки. Так, на всякий случай.

– Да нет. Хочу тебя такой запомнить, – очень серьезно ответил Дрозд. – Будет проще потом рисовать по памяти, чем случайно вырванный из жизни миг.

– Что-о..? – протянула я изумленно и обернулась.

В руках Дрозд держал мой портрет. Тот, который я уже видела на его столе, да не тот. В общем, он увеличил тот самый портрет раза в два, а может, даже три – у меня от изумления голова закружилась. Да еще и одел его в рамку! Настоящую деревянную рамку. Делая вид, что не замечает моего шокового состояния, Дрозд пошел вдоль стены, подыскивая место для картины.

– Ты как хочешь, а я бы ее вот сюда определил, – со знанием дела заявил Дрозд, прикладывая картину в центр стены напротив окна. – Я бы ее прямо сейчас приладил, если принесешь гвоздь и молоток.

– А мы на бал не опоздаем? – с сомнением спросила я.

– Это для тебя так важно, попасть на бал? – с прищуром спросил Дрозд, изучающе глядя на меня.

Я пришла в замешательство и вообще ничего не ответила, поспешив выйти за молотком. Пяти минут не прошло, как картина была подвешена. Дрозд полюбовался на свое творение, довольно потирая руки. Наверное, надо было его поблагодарить, но я была настолько потеряна от событий, свалившихся мне на голову в одночасье, что словно язык проглотила.

– Ну что, – чувствуя неловкость, спросила я, – пойдем?

– О, узнаю руку мастера! – довольно воскликнул Дрозд, переведя взгляд на подоконник. – Вижу, моя сестрица уже успела навести здесь свои порядки!

– Ну, Вита изредка заходит, да… – пробурчала я, не понимая, чем мои куклы так уж сильно отличаются от кукол моей новой подруги, если Дрозд сразу заметил разницу. Я лично ее не замечала.

– Не так уж редко, – улыбнулся Дрозд, – вон сколько кукол тебе смастерила!

– Всего одну, – снова буркнула я в ответ, хотя и испытала облегчение от его слов – значит, мои куклы он принял за ее! Значит, я тоже могла с полным правом носить звание мастера…

«Мы вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни, один за одним…» – напевал вполголоса Дрозд, когда мы шли по улице. Я с замиранием сердца слушала, как он поет. Действительно, его голос и манера исполнения были похожи на Виктора Цоя. Правда вот, песня не особо подходила к случаю: когда мы вышли, на улицах было еще довольно-таки светло.

Вы вот сейчас можете мне не поверить. Ваше дело, конечно… После всех волнений, которые я испытала из-за этого бального платья, из-за Дрозда и Дины, из-за приближающегося бала и прошлых, неудачно для меня завершившихся, балов – после всего этого набора как-то странно было ощущать себя счастливой. А я ощущала, честное слово.

В своем синем платье я представляла себя той самой синей бабочкой, которую Дрозд днем, провожая меня после школы, заметил у меня на волосах. Такую неземную легкость во всем теле я испытывала, такую уверенность в каждом своем шаге!

И я вот сейчас, может быть, глупость скажу, но мне кажется, эти мои ощущения были напрямую связаны с Дроздом. С тем, что он идет рядом со мной, что он именно со мной, а не с Диной сел сегодня за одну парту. Что он нарисовал – уже дважды! – мой портрет и даже намекнул, что будет рисовать еще… Словом, он не просто вселил в меня уверенность, присутствие рядом Дрозда придало мне сил. К тому же руки наши время от времени – точнее, шаг от шагу – соприкасались. Мы шли, почти взявшись за руки. Но даже это «почти» меня не смущало. Хотя я была бы еще счастливее, если бы Дрозд взял меня за руку, чего уж там.

Я не раз видела в фильмах, как влюбленные ходят, взявшись за ручки. Однако когда в детстве меня пытались взять за руку, я ее гневно вырывала, даже если эти попытки совершал в детском саду по велению воспитательницы мой «партнер по паре». Ну, знаете, в детских садах и начальных классах школы взрослые требуют, чтобы дети встали по парам и взяли друг друга за ручки – так вот я терпеть этого не могла. Мне постоянно казалось, что рука моего партнера липкая или потная. Такая вот я была недотрога, да.

Но в этот день, когда мы с Дроздом направлялись в школу на Весенний бал, многие мои взгляды резко поменялись. Мне хотелось, чтобы Дрозд взял меня за руку. Каждый раз, когда наши руки случайно соприкасались, по мне словно электрический ток пробегал, и силы от этого все прибавлялись.

Вы, конечно, сейчас сделали соответствующие выводы: и что я влюбилась в Дрозда, и что размечталась выйти за него замуж и нарожать ему кучу детишек, что у меня в животе бабочки порхали – синие, да, что я словно на крыльях летела и прочее, прочее… Да думайте что хотите. Ни перед кем больше не хочу оправдываться. Мне было хорошо рядом с Дроздом, я чувствовала себя счастливой – и какая разница, какими конкретно словами все это назвать? Вот сказал же один умный человек: «Мысль изреченная есть ложь» – мне казалось, что если я заключу свои чувства в какие-то рамки, что-нибудь от этого нарушится. Это как лесную птицу посадить в клетку. К примеру, дрозда. Она заскучает, она может даже погибнуть. И вряд ли будет петь в неволе.

В общем, шли мы, шли и почти уже дошли до школы, как вдруг Дрозд взял меня за руку, сердце мое при этом едва не пробило грудную клетку и не выпорхнуло на волю от волнения, а Дрозд между тем повернул в сторону от школы и спокойненько, будто так и надо или мы так и договаривались, повел меня совсем в другую сторону.

Я летела за ним, как шарик на ниточке. Примерно так, да. Потому что боялась сделать даже одно неловкое движение и выпустить его руку. Я пролетала над зеленой травкой, низенькой и частой, как зубочистки в упаковке, над стаей цветов мать-и-мачехи, тянущихся к небу, будто и они собирались взлететь, вообразив себя канарейками.

Мимо нас пролетали бабочки. И обычные, оранжевые с черными пятнышками крапивницы, желтые лимонницы, белые, точно подснежники, капустницы, и те самые, синие, одну из которых заметил на мне Дрозд. Среди этих бабочек я чувствовала себя словно на оживленной трассе, где бабочки были легковыми автомобилями, а Дрозд – тягачом с прицепом. Роль прицепа исполняла я.

Дрозд привел меня в парк. Это был старенький, совсем заброшенный парк, расположенный недалеко от школы. В конце весны нас всегда приводили сюда на субботники, и мы бродили среди уже позеленевших зарослей кустарников, собирая нанесенные сюда за год пакеты и бумагу.

В отличие от оживленных улиц, по которым уже вовсю шагала весна, в парке кое-где под деревьями и в ложбинках все еще лежал снег. Серый, с мелкими черными ноздрями, он медленно изнывал под подкрадывающимся к нему солнцем. Дрозд вывел меня на круглую полянку и остановился, оглядываясь.

– Потанцуем? – Дрозд положил мне руки на талию и сделал шаг, так что мне пришлось поддаться и отступить.

Тогда Дрозд не мешкая сделал следующий шаг, слегка развернув меня руками, чтобы направить, и я снова отступила. Таким, слегка нелепым, оказался мой первый в жизни танец. Я чувствовала себя неуклюжей, словно медведица, но вырваться из рук Дрозда не могла себе позволить. Шаг постепенно ускорялся, и в какой-то миг мы закружились, как мотыльки у ночного светильника.