Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

Так нет же! Насупился, скривил тонкие губы:

— Так ты ничего не понял, мальчишка?.. Что ж, ты нуждаешься в хорошем уроке. Клянусь Безымянными, ты его получишь!

* * *

Спрут тряхнул головой, отгоняя неприятное воспоминание, и сказал с чувством:

— Эти семейные ремесла… из поколения в поколение… просто рабство, иначе и не назовешь!

— А то! — горько отозвался Мирвик. — А ведь не везде так! Ежели, скажем, в семье музыкантов растет ребенок, который скрипку от барабана по звуку не отличит, его не мучают всякими флейтами да лютнями, другое дело найдут! А тут… если еще мелкий, сам воровать не можешь, так хоть на углу стой да ветер слушай, пока старшие воруют…

«А кто родился в Морском Клане, обязан выходить в море на смех селедкам…» — подумал Ларш. Пристально глянул на воришку, который неожиданно оказался собратом по несчастью, и строго спросил:

— Работу искал?

— А то!..

— Последний раз — где?

— В театре.

— Где-где?!

— Ну, не актером, ясное дело! Мне подсказали, что им человек нужен — декорации ставить, зал подметать, в светильники масло наливать. Я и сунулся…

— И что?

— И как всегда. Вроде и народу на площади немного было, когда меня пороли, а поди ж ты… куда ни ткнешься, везде встретится гад, который на это дело любовался. Причем глазастый и памятливый гад. Ну, сказали мне, чтоб я валил промышлять в порт или на рынок. Дураки, между прочим: уж на них-то я работал бы без денег, за угол и кормежку.

— Любишь театр? — оживился Ларш.

— А то! Я у них все пьесы пересмотрел. Есть деньги — так по-людски, на скамье, а нет денег — можно втихаря пролезть. «Принца-изгнанника» шесть раз глядел!

— А «Воля Безымянных»? Помнишь, Раушарни играет отца той девушки…

— А то! Поднимает этак руки и говорит: «Все ветры времени песком забвенья позор мой не сумеют занести…»

— Здорово! Только руки он не поднимает, а вот так простирает перед собой…

— Нет, простирает потом, когда упрашивает дочку вернуться домой…

— Не спорь, я в ложе сидел, оттуда лучше видно!

— Господин в ложе, а я на потолочной балке, над самой сценой!

Двое страстных театралов на миг забыли свои горести. И было это совсем не удивительно, ибо театр, любимое дитя Аршмира, кружил голову и пленял душу почти всем горожанам, от Хранителя до мусорщика.

— Так! — Сын Клана взглядом нашел свою рубаху. — Сейчас оденусь — и пойдем.

— Куда? — струсил воришка.

— В театр. Будем тебя к делу пристраивать. — Спрут уже натягивал рубаху. — Мне помочь нельзя, так хоть тебе попробуем.

От восторженного изумления воришка пропустил мимо ушей странные слова господина о том, что ему нельзя помочь.

— Меня?.. В театр?.. А… Да… — Мирвик глянул за окно, где начало светать. — Господин думает, что они в такую рань уже встали?

— Плохо ты их знаешь! — хохотнул Ларш. — Они еще и не ложились!

* * *

Они еще не ложились — главные актеры труппы, ее гордость и хозяева театра. Они сидели вчетвером за столом, на котором вперемешку с остатками ужина разбросаны были перья и исписанные листы бумаги. Рядом с опрокинутым кувшином стояла чернильница.

Вид у корифеев сцены был измученный и несчастный. Особенно тонул в унынии великий трагик Раушарни Огненный Голос. Он по привычке играл, подчеркивая свое мрачное настроение картинной позой: уронил лицо в ладони, безнадежно опустил плечи.

Остальные, беря со стола то один, то другой лист, пробегали глазами написанное, отшвыривали листки, вертели в руках перья, перебрасывались тоскливыми репликами.

Когда раздался стук в дверь, Раушарни раздраженно вскинул голову и приказал:

— Пузо, глянь, кого там демоны принесли.

Румяный толстенький комик, не обижающийся на прозвище Пузо, лениво направился к двери и приоткрыл ее. В коридоре было темно, и в щель Пузо разглядел лишь одного из пришедших.

— Там опять эта воровская рожа, что насчет работы! — вознегодовал комик.

— Так дай ему по уху! — распорядился Раушарни своим великолепным голосом, прославившим актера далеко за пределами Аршмира.

— Эй, Раушарни, а мне тоже — по уху? — весело прозвучало из-за двери, и в комнату, небрежно отодвинув комика, вошел Ларш. За ним проскользнул Мирвик и застыл позади своего знатного покровителя.

Застыл не от скромности, а от потрясения. Темный коридор, по которому его и господина проводил зевающий старый сторож, вывел, оказывается, в волшебный мир: на сцену! Да-да, стол стоял прямо на сцене, у самых кулис! Мирвик завороженно взирал на темный провал зрительного зала и уже чувствовал себя избранником судьбы — просто потому, что побывал здесь…

Появление Сына Клана было встречено приветственными воплями. Тут же были перетряхнуты все кувшины на столе, обнаружен один почти полный, из него был торжественно наполнен кубок для дорогого гостя. Актеры потеснились, радушно давая Ларшу место за столом.

В любой другой компании это выглядело бы недопустимой фамильярностью: в Великом Грайане не было никого знатнее потомков Двенадцати Магов, каждый из которых в незапамятные времена взял себе имя зверя или птицы и передал его детям и внукам своим.

Но актеры — люди особые. Город Аршмир любил театр и забаловал его донельзя. Аршмирская «золотая молодежь» часто устраивала вечеринки для труппы и напропалую волочилась за актрисами, и Ларш, хотя был в городе не так давно, не отставал от прочих.

Однако на этот раз юноша не спешил садиться за стол.

— Раушарни, что ж ты хорошего парнишку обижаешь? — упрекнул он главу труппы. — Неужели для него работы не найдется?

— Мы уже взяли метельщика! — отрезал Раушарни.

Мирвик охнул, но Ларш не сдавался:

— Тогда, может, другое занятие ему подберешь?

Раушарни чуть склонил набок свою красивую, благородной лепки голову с орлиными чертами лица и великолепной седой шевелюрой.

— Ворюге-то? — возвысил он голос. — Тот, право, поступает неразумно, кто позволяет подлому коварству не то что в дом свой заползти, но даже приблизиться к порогу своему!

Мирвик, внезапно оказавшийся воплощением подлого коварства, удивленно покрутил головой. А Ларш просиял:

— Браво! Это из «Цены предательства», верно? И сам ты талант, и труппа у тебя замечательная! И дом вам для театра мой дядя подарил просто отличный! И декорации у вас красивые! И музыканты почти не фальшивят! Вот только занавес никуда не годится. Прямо скажу: полы мыть таким занавесом.

Раушарни скрипнул зубами: молодой господин ударил в больное место. А Ларш продолжал с милым простодушием:

— Говорят, вы его сшили из лоскутов, которые от старых нарядов остались? А правда, что он разлезается в клочья всякий раз, когда вы его поднимаете? И что после каждого спектакля вы его всей труппой латаете прямо на сцене?

Раушарни гневно засверкал глазами. Добродушный Пузо прикусил губу. Игравший воинов Афтан Тополиный Щит нахмурился так грозно, что на сцене сорвал бы за такую гримасу аплодисменты. А задремавший в сторонке Лейфати Веселый Аметист, первый любовник труппы, проснулся, прислушался — и по-детски обиженно захлопал глазами.

— А я-то, — продолжал Ларш, — уже почти уговорил тетушку Аштвинну заказать для театра новый занавес… с золотыми кистями, между прочим! Э-эх, что об этом говорить! Пойдем, Мирвик, не уважают нас тут.

И направился к двери. Мирвик без единого слова последовал за ним. Парень не спешил отчаиваться. Как и всякий, кому доводилось шататься по рынку, он прекрасно понимал значение слова «торговаться».

— Прошу господина подождать… — послышалось им вслед.

Раушарни встал из-за стола. Задумчиво взъерошил свои густые седые волосы. Перед глазами артиста стояло видение блистательного занавеса. Каким он будет: зеленым, синим, алым? Видение меняло цвета и оттенки, но неизменными оставались толстые плетеные шнуры, увенчанные пышными золотыми кистями.

— А ну, повернись! — приказал актер Мирвику. Тот подчинился. Раушарни оглядел его с головы до ног, как на невольничьем рынке.