Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 34

И тут судьба улыбнулась толстенькому кабатчику. Из переулка вышел и побрел навстречу рослый парень лет семнадцати-восемнадцати. Имя его не сразу всплыло в памяти запыхавшегося кабатчика. Зато вспомнилось другое: этот человек служит в береговой охране.

Чего уж лучше-то?!

Метвис остановил парня и несчастным голосом поведал ему о третьем десятке городской стражи, который отправился ловить капитана Ирслата возле Змеиного ущелья. И о том, что десятнику Аштверу понадобится помощь.

Круглое флегматичное лицо молодого моряка не дрогнуло, не утратило спокойного выражения, только глаза стали серьезными.

— Конечно, почтенный Метвис. Это дело важное, я поспешу доложить кому положено. Можешь не волноваться.

Повернулся и пошел вверх по широким ступеням. Побежать не побежал, но шагу заметно прибавил.

Уже возвращаясь в «Две яблони», кабатчик вспомнил имя учтивого молодого человека. Бранби Жало Секиры, сын менялы Лабрана. Хороший юноша. И командир им, по слухам, доволен, и соседи хвалят, и отцу своему он сын заботливый и почтительный.

Бранби и впрямь был заботливым сыном. Прежде всего он подумал о своем отце.

Об отце, который, едва оправившись от сердечного приступа, на вечерней заре взял лодку и отправился вдоль побережья. Туда, где на скале, которую моряки прозвали Бычьей, высятся две сосны, как два рога.

Сейчас на одной из этих сосен полощется на ветру яркая оранжевая шаль — условный знак.

Да, «Вредина» должна прийти за товаром именно сегодня, знает это Бранби без всяких кабатчиков! И обязательно шхуна пройдет мимо Бычьей скалы, уж так оно условлено. Капитан увидит оранжевую тряпку, ляжет в дрейф, спустит шлюпку, чтоб поговорить с человеком Круга…

Кто знает, останется отец на берегу — или поднимется на борт?

Так или иначе, Бранби совсем не хочет, чтоб на «Вредину» насели корабли береговой охраны.

Конечно, о встрече с кабатчиком надо доложить командиру, и поживее, чтобы потом никто и ни в чем не мог упрекнуть Бранби.

Но ведь это, знаете ли, как доложить…

Две молоденькие актрисы, только что принятые в театр и сразу введенные на первые роли, с раннего утра, полумертвые от страха, репетировали сцену, с которою ознакомились только вчера.

Едва проснувшись и умываясь по очереди над жестяным ведром, девушки наперебой величали друг друга «развратницей коварной» и «жестокосердою тиранкой». У обеих оказалась хорошая, цепкая память, Эртале все реже приходилось заглядывать в роли, чтобы уточнить свои реплики или подсказать фразу-другую своей неграмотной партнерше.

Когда обе спустились по крутой узкой лестнице, встретившийся им бутафор Бики взглянул на их глубоко несчастные физиономии, понимающе хмыкнул и сказал:

— А ну, пойдемте со мной!

И повел их в кладовую.

В кладовой было две двери: одна вела из коридора, другая выводила на один из длинных балконов, украшающих с двух сторон здание театра. По традиции, в день спектакля отсюда актеры зазывали публику. Звезды театра были избавлены от этой повинности. Кричали, сменяя друг друга, актеры на половинном жалованье. Те, что в одной сцене изображают свиту короля, а в другой, сменив пышный наряд на лохмотья, превращаются в разбойничью шайку.

(Вчера, прежде чем уснуть, Милеста и Эртала обсуждали новость, потрясшую театр: Раушарни погнал «на балкон» Бариллу и Лейфати. Те не осмелились протестовать).

Бутафор распахнул дверь на балкон, чтоб в кладовой стало светлее, и жестом фокусника сдернул холстину с большого плоского предмета.

Восхищенным взорам девушек предстало зеркало. Не из полированного металла — стеклянное, наррабанское, светлое! И большое, действительно большое, в нем можно было увидеть себя почти от пояса.

— Это зеркало, — пояснил бутафор, — подарил театру Зиннибран Стеклянная Секира из Клана Акулы. Вообще-то на мысль о подарке его навела Барилла, — Бики вздохнул, — но гримироваться и причесываться перед ним будут те актеры, у которых роль со словами. А Барилла, увы…

Он снова вздохнул и откинул крышку большого сундука.

— Здесь парики и головные уборы. Берите все, что хотите. Вы теперь вроде как главные актрисы труппы.

— Бики, — глубоким, проникновенным голосом ответила Эртала. — За такой клад мы готовы простить тебе даже «вроде как»… верно, Милеста?

Ее подруга не ответила. Она уже успела расплести косу и теперь перед зеркалом взбивала пышное облако светлых волос.

Бутафор оценивающим взглядом окинул обеих девушек и сказал деловито:

— Милесте парик не нужен, а ты, Эртала, обязательно надень.

И двинулся было к двери, но был остановлен обиженным вопросом Эрталы:

— А чем мои волосы нехороши?

— Всем хороши, — терпеливо ответил Бики, — но из зала парик будет смотреться лучше… Красавицы, не держите меня: бегу за красками для декораций, пока наш скупердяй не передумал… Нет, что с ним случилось, а?..

И убежал, оставив девушек рыться в сундуке с сокровищами.

Почти сразу после ухода Бики в кладовую явились Мирвик и Авита. Художница пришла работать — и Мирвик, случайно попавшийся ей на пути, проводил барышню на поиски бутафора в кладовую.

— Я здесь подожду, — кивнула Авита, когда ей объяснили, куда и зачем ушел Бики. — А что это у вас?.. Ой, какая прелесть! Я тоже хочу! Рыжий парик, дайте мне рыжий, я в детстве мечтала быть рыжей!.. И вон тот примерю, светлый, совсем как у Милесты коса!.. А почему они все такие большущие?

— Чтоб нам, актрисам, не пришлось коротко стричься, — объяснила Эртала, примеряя венец из перламутра и «вроде-бы-жемчуга».

— А на меня все равно не налезает, — пожаловалась Милеста, пытаясь натянуть на голову по-наррабански черный парик с двумя косами.

— На твою гриву ничего и не налезет, — сухо молвила Эртала. — Бики сказал, что тебе лучше играть без парика.

Тут Мирвик, который до этого мгновения молча любовался весельем девушек, хлопнул себя ладонью по лбу:

— Играть! Ну, я болван! У меня же дело! Милеста, раз парик тебе не нужен, пошли на сцену. Раушарни сказал, что летучая мышь взмоет в небеса на канате.

— Ой, — испугалась Милеста, — а я думала — помашу крыльями и упорхну за кулисы…

— Так в небеса-то — из зала лучше смотрится! Пойдем, попробуешь. На канате большой крюк, вроде мясницкого. К нему можно пристегнуть кожаный пояс, широкий такой… да ты видела, возле барабана на гвоздике висит. Но тогда будешь болтаться, как кукла, Бики так говорит. Попробуй лучше встать на этот крюк ножкой, а рукой возьмись за канат. Ручаюсь, вознесешься легче птички!

— Ты-то чего ручаешься?

— Так я ж тебя и буду поднимать!

— Ты?! — окинула Милеста насмешливым взглядом совсем не богатырскую фигурку Мирвика.

— А то! В прежних спектаклях у барабана работал Бики, а я в сравнении с ним — просто силач Раушвеш из сказки! Там такие рычаги, что ребенок справится. Да не так уж и высоко… идем же!

Почти убежденная, Милеста обернулась — и успела заметить облачко раздражения, скользнувшее по лицу Эрталы.

Милеста бросилась к подруге, обняла:

— Ты огорчилась из-за парика? Какая ерунда! Зато у тебя царственная осанка! И гордый взгляд! А фигурой мы одинаковые, хоть платьями меняйся! А какой у тебя голос! Ты на сцену выйдешь — зрители со скамей повстают! Взором поведешь — на колени рухнут! Слово скажешь — на месте умрут!

— Ладно-ладно, беги, мышь летучая, — примирительно усмехнулась Эртала. — «Беспечная и глупая девчонка…»

— «Да разве скромный полевой цветок прогневать может царственную пальму?..» — повеселев, ответила Милеста и умчалась вместе с Мирвиком.

— Какая она славная, — улыбнулась Авита вслед девушке.

— Славная, да, — негромко, странным голосом ответила Эртала. — Только… не слишком ли?

— Что — не слишком?

— Ну… и добрая она, и уступчивая, и не завистливая. И не жадная: мне свой шейный платочек подарила. Говорит, мне этот цвет больше идет, чем ей.