Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 28

— Но это же так забавно! Особенно если не говорить никому, что ты Спрут.

Гурби явно не видел в этом ничего забавного, но возражать не стал, чтобы не нарушить едва установившийся мир.

— Приступим!

Оба церемонно и осторожно ударили несколько раз клинком о клинок. Теперь они могли с чистым сердцем поклясться кому угодно, что скрестили мечи… а что остались живы, так на то милость Безымянных.

Молодые люди испытали облегчение, но постарались это скрыть.

— Раз дело сделано, — предложил Ларш, — может, позабавимся? Деньги-то заплачены!

Вепрь согласился — и клинки заплясали азартно, весело.

Молодые люди некоторое время гоняли друг друга по залу. Спрут с удовольствием заметил, что, хотя Гурби и знает карраджу, но с ним, Ларшем, ему все-таки не тягаться.

Когда забава надоела и пропал задор, оба плюхнулись на стоящую у стены скамью. Вепрь сказал:

— А я уже придумал кое-что для твоей художницы. Ее надо отвести к Верши-дэру. Там бывает цвет городской знати, девчонка найдет заказчиков. Особенно если сам Верши-дэр за нее замолвит слово. Говоришь, техника наррабанская?

— Да. Очень быстрый рисунок. Несколько линий — и человек на портрете как живой.

— Должно всем понравиться… Кстати, я тебя у Верши-дэра ни разу не видел.

— Меня там и не было. Я не так давно в Аршмире. И кручусь больше возле театра.

— А театр сам крутится вокруг Верши-дэра! Почти весь… Пойдем туда прямо сейчас! — загорелся Гурби.

— Не выйдет, — с сожалением откликнулся Спрут. — Меня сегодня тетушка ждет к обеду. Мне не терпится показаться ей в этой перевязи.

Глава 5

Маленькая, щуплая старушонка с растрепанными седыми патлами стояла у окна с распахнутыми ставнями, глядела на груды бревен и штабели досок и мысленно приказывала себе не оборачиваться.

Вьямра Юркая Кошка была осмотрительна и осторожна. Не труслива, нет! Трусость помешала бы ей стать королевой скупщиков краденого, одной из самых опасных фигур в здешнем преступном мире. Осторожность — другое дело.

Вьямра не жила долго на одном месте: несколько дней, не больше. Сейчас пристанищем была сторожка на складе лесоторговца, завтра женщина переберется в дом портного, который занимается перешиванием краденых вещей, чтобы хозяева не признали. Так и странствует: из-под одной крыши — под другую. Чтобы стража не нашла.

Но вот опасность каким-то образом отыскала Вьямру и стоит сейчас за спиной. Серьезная опасность. Возможность угодить под власть другого человека, стать рабыней, исполнительницей чужой воли.

Главное — не оборачиваться. Глядеть на сосновые бревна. Хватит с Вьямры и голоса, что звучит за спиной. Ласкового такого, льстивого:

— Бабушка! Ну, ба-абушка! Разве я о многом прошу?

— Любой в городе скажет тебе, — сухо отозвалась старуха, — что бесполезно меня вообще о чем-то просить.

— Ой, бабушка, да разве я «любой»? Или ты совсем забыла родную внучку?

Было время, когда просительные нотки в этом голосе сводили Вьямру с ума. И хотелось весь город наизнанку вывернуть, лишь бы довольна была ее внученька, ее радость, ее кровиночка…

— Когда твоя мать вышла замуж, — холодно сказала старуха, — я не спорила. Да, она очень удачно нашла себе мужа. Моя дочь и мечтать не могла о таком супружестве. И я признала, что в мужнином доме ей ни к чему дочурка, прижитая невесть от кого. Я забрала тебя. Скажи, я плохо о тебе заботилась?

— Да что ты?! Ты была лучшей бабушкой на свете…

Старуха, не сводя глаз с дерущихся на бревне воробьев, продолжала, словно и не слышала ничего:

— Я не просто наряжала тебя как куклу — я думала о твоем будущем. И не в шлюхи тебя прочила, нет! Я шлюшек сроду не уважала, даже тех, кому повезло по молодости дураков ощипывать. Постареет такая краля — и кому будет нужна? Нет, я хотела сделать из тебя воровку — да такую, чтоб весь Аршмир завидовал твоему мастерству!

— Бабушка, да я все помню… чудесное было время…

Старуха и эти слова пропустила мимо ушей.

— Когда твоя мать умолила мужа, чтоб он тебя удочерил, я согласилась: да, это удача для тебя. Отдала тебя без спора, хоть и нелегко было. Ты ушла рядом с матерью — красивая такая, в серебристом платье, как маленькая принцесса. А мне не то чтоб рукой махнуть — не оглянулась даже…

Горло перехватило. Вьямра замолчала.

Жизнь била женщину с детства и до старости, поневоле привыкнешь… Но почему-то горше всего запомнилась эта старая обида, смешная по сравнению с другими бедами.

— Бабушка, но я же была глупой девчонкой…

— А как осиротела, так поумнела? Не поладила с отцовской родней, так про бабку вспомнила?

— Но я же тебе говорю: с этими людьми в одном доме жить нельзя…

— Ладно. Ты решила приехать в Аршмир. Почему именно сюда? У тебя здесь кто-то есть, чтобы о тебе позаботиться?

Короткое молчание.

— Я… я думала, что есть. Но все получилось не так…

— Понятно. А ремесло, которому я тебя обучала? В городе этим многие живут.

— Ремесло? Бабушка, да я уже все позабыла! Вот попробовала только что у одного растяпы кошелек тяпнуть…

Старуха поморщилась. Внучка действительно все забыла, даже воровскую речь. «Кошелек тяпнуть…»

— Соты, — холодно поправила она девушку.

— Что?.. Ах да, да, соты с медом снять… а этот гад за мной вдогонку! Выкрутилась, но чудом… Без плаща осталась — красивый такой, красный… Бабушка, ты же не хочешь, чтобы твою единственную внучку перед судьей поставили и дело вязать начали?

— А лучше, если единственная внучка мне на шею сядет?

— Бабушка, да я и в мыслях такого не держала! Ты мне сначала немножко помоги, а там уж я сама себя прокормлю. Я сумею, я тебе рассказывала…

Вьямра не выдержала. Отчетливо понимая, что совершает ошибку, она медленно обернулась и встретилась с внучкой глазами.

С хрустом сломалась решимость старухи оставаться одинокой и не привязываться ни к кому. В болотную трясину ухнули старые обиды.

Но Вьямра была травленой хищницей, она привыкла скрывать свои мысли и чувства.

— Прокормишь себя, да? — ворчливо переспросила она. — Неплохо бы, потому что я тебя кормить не намерена. Сейчас напишу письмо, ступай с ним в театр. Тебе дадут работу, а дальше будет видно.

Старуха уселась за колченогий стол, на котором уже лежал лист бумаги и стояла чернильница с торчащим из нее гусиным пером: королева скупщиков краденого собиралась подсчитать свои доходы и расходы.

Внучка, повеселев, склонилась над плечом Вьямры, следя глазами за пером, которое, спотыкаясь, брело по бумаге.

— Бабушка, надо писать «ходатайствую», а не «хадатайствую»…

Если бы кто другой сунулся глядеть через плечо, что пишет Вьямра, старуха ткнула бы его пером в глаз, чтоб навсегда излечить от любопытства. Но сейчас она лишь сказала:

— А ты бы не хвасталась, что читать-писать умеешь. К неграмотному у людей больше доверия…

— Эта бесцеремонная болезнь понукает мною так, словно я — ее невольник! — зло скривил губы Верши-дэр. — Завтра в театре премьера, а меня там не будет! Я вынужден торчать дома, лелеять больную ногу… но большего подагра от меня не добьется! Я не могу пойти в театр — значит, театр придет ко мне!

— Вижу, чернокожий Шерх действительно великий искусник в составлении болеутоляющих мазей! — сухо отозвался лекарь Ульден. — Если бы мой господин действительно знал, какую муку причиняет подагра…

— Я знаю, — посерьезнел наррабанец. — Но сейчас боль почти утихла…

— И мой господин торопится разбудить едва-едва уснувшего хищника?.. Эх, до чего несовершенны своды законов! Если человек причиняет ущерб чужому здоровью, его наказывают. А если своему…

— Какое счастье, друг мой Ульден, что ты лекарь, а не законовед! Иначе такие нерадивые пациенты, как я, отправлялись бы в рудник, верно?

— Эх! — махнул рукой Ульден. — Скорее бы мне удалось создать Панацею Всеисцеляющую! Тогда бы самый легкомысленный человек не смог губить себя…