Черная Дорога - Одом Мэл - Страница 14

Один из упавших закричал от боли, схватившись за сломанную ногу. При свете факелов тускло поблескивала белая кость, торчавшая из окровавленной голени.

— Разберитесь с огнем, — приказал Алтарин.

Раб плеснул из ведра воду на пламя, но лишь разбрызгал горящее масло до огромной двери, где оно затекло в крошечные впадины.

Один из наемников бросился к рабу и быстрыми взмахами ножа разрезал его рваную рубаху. Погрузив лохмотья в другое ведро, он прихлопнул огонь намокшей тряпкой. Пламя, шипя, умерло.

Чолик шагнул сквозь огонь, не желая показывать, что испугался. Прикрылся небольшим волшебным щитом — и остался невредимым. Поступок этот произвел желаемый эффект — страх рабов перед дверью сменился страхом перед ним.

Дверь представляла собой угрозу, но угрозу неопределенную. Чолик же несколько раз доказал, что, убивая рабов и сбрасывая их тела в пропасть, он не мучится угрызениями совести. Собравшись, остановившись — его переполняла слабость, но жрец не мог позволить себе споткнуться, — он повернулся к рабам.

Лихорадочные перешептывания мигом прекратились, были слышны только стоны человека, баюкающего сломанную ногу. Но вот и он уткнулся лицом в сгиб у локтя, больше не крича, лишь хныча еле слышно.

Зная, что ему понадобится куда больше сил, чем есть у него сейчас, чтобы встретиться с тем, что находится по ту сторону двери Кабраксиса, Чолик произнес магические слова, призывая Тьму, которой десятки лет назад боялся, в которую несколько лет назад начал погружаться и с помощью которой совсем недавно обрел силу.

Старый жрец воздел правую руку, шевеля разведенными пальцами. Слова, запрещенные Церковью Захарума, слетали с его языка, и он чувствовал, как в тело пиявкой впивается энергия, прокусывая плоть, расцарапывая кости острыми коготками. Если заклинание не сработает, он наверняка рухнет, провалившись в беспамятство, и пролежит так, пока тело не восстановится.

Вокруг головы жреца вспыхнул пурпурный нимб. С пальцев сорвалась алая стрела и полетела к рабу со сломанной ногой. Красный свет коснулся его, разлился по телу, огромная невидимая рука сжала человека в кулаке, и раб закричал.

Чолик продолжал говорить, чувствуя, как становится сильнее по мере того, как заклятие связывает его с землекопом. Слова слетали с губ все быстрее и увереннее. Невидимая рука распластала человека по земле, а затем вздернула его вверх, подвесив в воздухе.

— Нет! — вопил несчастный. — Пожалуйста! Умоляю! Я буду работать! Я буду работать!

Когда-то человеческий ужас и мольбы могли тронуть сердце Чолика. Нет, подобные вещи никогда глубоко не бередили душу жреца, ибо старик не помнил, чтобы когда-то чужие нужды были для него превыше собственных. Но были времена, когда он вместе с миссионерами Церкви Захарума исцелял болящих и ухаживал за раненными во время нередких стычек между Западными Пределами и Тристрамом.

— Нееееет! — кричал человек.

Остальные рабы отступили назад, некоторые просили за страдальца.

Чолик заговорил снова, а затем сжал кулак. Пурпурный нимб почернел, как чернеет на теле синяк, и багровая дуга ринулась к висящему рабу.

Когда тьма коснулась человека, тело его принялось скручиваться. Эхо жуткого хруста выскакивающих из своих гнезд рук и ног наполнило пещеру. Раб закричал снова — несмотря на бушующую в нем агонию, он оставался в сознании.

Несколько жрецов, покинувшие Западные Пределы вместе с Чоликом, но еще не отрекшиеся от путей Церкви Захарума, упали на колени, прижавшись лицами к шершавому полу. Их Церковь исповедовала лишь принципы исцеления и надежды, исповедовала спасение. Лишь Длань Захарума, орден освященных Церковью воинов, и Дюжина Великих Инквизиторов, разыскивающая проникшую в ряды послушников демоническую силу и бьющаяся с ней, пользовались благословениями Йериуса и Акарата, которые даровались первым избранным.

Баярд Чолик не принадлежал ни к тем, ни к другим. Отдавшие ему свою веру жрецы знали это, они надеялись, что он сможет сделать их более могущественными, но только теперь увидели, кем же они могут стать. Чолик, насыщающийся страхом и жизненными силами раба, текущими к нему по магическому каналу, чувствовал, как одни его последователи наблюдают за этим с ужасом, а другие — с жадностью.

Алтарин был одним из ужаснувшихся.

Набравшись энергии, не зная точно, чего сейчас ожидать, Чолик произнес последнее слово заклятия.

Терзаемый мукой раб взвыл, но вопль его прервался на середине. Заклинание разорвало человека на куски. Фонтаном брызнула кровь, испачкав испуганные лица стоявших поблизости темно-красным и затушив два факела и остатки горевшей масляной лужи.

Еще секунда — и останки раба, из которых выкачали до капли всю влагу и жизнь, шлепнулись на пол пещеры.

Хотя Чолик и ожидал чего-то, внезапный прилив эйфории все же оказался сюрпризом. Отголоски боли еще метались в нем, сладостные страдания от заклинания, работающего как вампир и восстановившего организм. Вялость, охватившая его после прошлого колдовства, улетучилась. Даже ломота в старческих суставах постепенно исчезала. Часть похищенной жизненной энергии перешла в его распоряжение, но часть отправилась в мир демонов, подпитывать их. Заклинания, созданные и дарованные демонами, всегда служили им на пользу.

Чолик распрямился, магический нимб у него над головой превратился из почти черного снова в пурпурный. Затем адский свет втянулся в него. Обновленный, с обострившимися чувствами, жрец обвел глазами присутствующих. То, что он сделал сегодня ночью, отразится на рабах, наемниках, пиратах Райтена, даже на жрецах. Впрочем, Чолик знал, что некоторых из них к утру здесь уже не будет.

Теперь они боятся его и того, что он может сделать.

Осознав это, Чолик почувствовал себя отлично. Да, он почувствовал себя могущественным. Даже когда он был молодым жрецом Церкви Захарума и занимал должность в Западных Пределах, только истинно раскаивающиеся и те, у кого не осталось никакой надежды, кто хотел верить хоть во что-то, прислушивались к его словам. Но люди в пещере смотрели на него, как канарейки на ястреба.

Отвернувшись от мертвого раба, Чолик вновь двинулся к двери. Ноги его ступали твердо и уверенно. Даже его собственные страхи, кажется, забились в самый дальний угол сознания.

— Алтарин, — позвал Чолик.

— Да, господин, — тихо ответил служка.

— Пусть рабы возвращаются к работе.

— Да, господин. — И Алтарин начал распоряжаться.

Приученные выживать в любых обстоятельствах, знающие, что, хотя они и не давали кровного обета верности, в таких случаях лучше проявить лояльность, наемники продемонстрировали большое усердие, разгоняя рабов по местам. Упавшие леса укрепили, и работа закипела снова. Мотыги долбили камень, под которым скрывалась серо-зеленая дверь. Кувалды обрушивались на огромные куски скалы, дробя их, чтобы люди смогли поднять обломки и погрузить их на тележки. Грохот и скрежет создавал воинственный ритм, эхом мечущийся по шахте.

Смиряя свое нетерпение, Чолик наблюдал. По мере продвижения работ каменные покровы спадали, разбиваясь об пол и смешиваясь с грудами обломков, уже лежавших там. Наемники, не скупясь раздавали удары, их хлысты оставляли багровые рубцы на лоснящейся от пота коже рабов. Иногда они даже помогали подтолкнуть нагруженную сверх всякой меры тележку.

Процесс явно ускорился. В считанные секунды показалась одна из дверных петель. Чуть погодя обнаружилась и вторая. Чолик, едва не приплясывая от возбуждения, пристально изучал их.

Огромные петли, грубо сработанные из железа и янтаря, были точно такими же, как их описывали в древних текстах. Железо, выкованное человеком, было нужно для того, чтобы защитить тайну, а янтарь — потому что в его мутных золотистых недрах находилась эссенция прошлого.

Когда мусор разгребли, освобождая подход к двери, Чолик шагнул вперед. Если верить тому, что он читал, энергии, забранной у раба, надолго не хватит. Когда же она истощится, ему станет еще хуже, чем было раньше, если только он не доберется до своих комнат и не примет восстанавливающее снадобье, которое прячет там.