Черные колокола - Авдеенко Александр Остапович - Страница 29

— Из нашей квартиры? — Глаза Каталин полны слез. — Да ты что, сынок! Посмотри, где находишься! Здесь проживает Шандор Хорват. Шандор! Или ты уже забыл нас, товарищ?

Дьюла встал между матерью и Бугровым.

— Мама, перед тобой не товарищ. Просто русский, просто офицер танковых карательных войск. Он сейчас не замечает, не узнает ни своих знакомых, ни друзей. Исполняет интернациональный долг.

Бугров никак не реагировал на слова профессора. Он смотрел на старого Хорвата.

— Шандор бачи, я спрашиваю, как могло случиться, что из окна вашей квартиры вылетела граната?

— Дешевый трюк! — ответил Дьюла. — Вам нужна зацепка для расправы с мирным населением. Ваши солдаты или вот этот… авош бросил гранату.

Рука капитана потянулась к пистолету, но он сейчас же отдернул ее.

— Товарищ полковник, разрешите сказать. Я собственными глазами видел, как отсюда летела граната.

— Шандор бачи, вы слышите?!

— Я не бросал. И моя жена не бросала.

— И я не бросал. — Киш улыбался.

Дьюла молчал, полный злобного достоинства. Бугров повернулся к нему.

— Ну, а вы, профессор?

— Я тоже не бросал. Но…

— Посторонние в вашей квартире есть? — спросил Бугров.

— Все венгры. Посторонний — только вы, — огрызнулся Дьюла.

— Шандор бачи, я спрашиваю у вас, а не у этого…

— Все люди перед вами.

— И там, в комнатах, больше никого нет?

— Никого.

— Побойтесь бога, товарищ Бугров! — взмолилась Каталин.

Телефонный звонок не застал Мальчика врасплох. Он почти не отходил от аппарата, ждал донесений от Стефана и других «национальных гвардейцев». Схватив трубку, откликнулся. Да, это был Стефан. Кратко, условным языком доложил, что сделано, где находится, спросил, какие будут указания. Ласло Киш ответил, что скоро будет на месте и распорядится обо всем.

Положил трубку, улыбнулся Дьюле, хмуро кивнул Бугрову, пошел к двери, бросил на ходу:

— Срочно вызывают на службу. В мастерских Дома радио авария. Вчерашние последствия.

Капитан государственной безопасности поднял автомат на уровень груди радиотехника, скомандовал:

— Назад!

— Пожалуйста, я могу остаться. Сила есть сила.

— Шандор бачи, кто этот человек? — спросил Бугров.

— Мой друг, — опережая отца, ответил Дьюла.

— Шандор бачи, я жду ответа.

— Да, это друг нашей семьи, Ласло Киш. Техник, работает в Доме радио.

Бугров взглянул на капитана госбезопасности.

— Я бы на вашем месте не стал задерживать старого друга семьи Шандора Хорвата.

Капитан отступил в сторону. Киш неторопливо прошел мимо.

— Значит, никто не бросал? — допытывался Бугров.

— Повторяю, мы не бросали, ни… — Дьюла положил руку на плечо отца, — обязательно бросим, если вы еще будете убивать безоружных венгров.

— Профессор, кого пытаетесь одурачить? Контрреволюция вышла на улицу, строит баррикады, а вы…

Бугров подошел к раскрытому окну «Колизея».

— Одиннадцать лет назад я стоял у такого же окна, смотрел на солнечный Дунай и думал: ну, отвоевался, жить мне теперь и жить под мирным небом до конца дней! Десятки тысяч могил советских солдат, моих боевых товарищей, возникло на венгерской земле в тысяча девятьсот сорок четвертом. И вот снова вырастают могилы, теперь уже ровесников моих сыновей. Жить бы им и жить, а они… Почему опять нам, советским людям, приходится расплачиваться своей кровью? Почему сама Венгрия не сумела остановить фашизм и тогда и сейчас?

Дьюла усмехнулся, он понял, что опасности нет, можно наступать дальше.

— Не думали и не гадали, что настанет вот такой день? Сто семь лет назад русские войска разгромили революционную гвардию Венгрии, убили тысячи и тысячи борцов за свободу, в том числе и Шандора Петефи, помогли австрийской короне установить власть на залитой кровью венгерской земле… Н-да, любит история шутки шутить!

Бугров не успел ответить профессору. За него ответили молодые парни — солдаты.

— То были не просто русские войска…

— А… а царские, палачи Европы.

Бугров нашел в себе силы улыбнуться.

— Видите, рядовые лучше разбираются в истории, чем вы, красный профессор.

С улицы донеслась автоматная очередь. И сразу же вторая, третья, пятая… Капитан подбежал к окну.

— И здесь началось, на нашей улице! Товарищ полковник, я должен принять меры. Вы идете?

— Да, иду.

Бугров молча, кивком головы попрощался с Шандором, его женой и вышел.

Не устоит, не выдержит испытания этот большой, шестиэтажный дом, расположенный на перекрестке, в центре Будапешта. Стены его будут исклеваны пулями. Снаряды продырявят его во многих местах, подрубят под корень первые этажи, пожар довершит то, что останется после работы пушек. Черный скелет рухнет в первых числах ноября, завалит обломками узкую улицу. И там, где он стоял, взовьется дымное, грибообразное облако пыли.

Едва успела закрыться, за Бугровым дверь, в «Колизей» влетели Стефан и два его «гвардейца». Все в просторных плащах-дождевиках, в тесных мальчиковых беретах, с искаженными от злости лицами. От каждого идет запах ямайского рома.

Стефан и его адъютанты выхватили из-под плащей автоматы, бросили их на стол, завопили, перебивая друг друга:

— Около Дома радио авоши расстреливают студентов.

— Из пулеметов. Без разбора.

— На помощь!

— На помощь!

И убежали, оставив в «Колизее» запах пороха, рома и псины.

Дьюла схватил один из автоматов, поцеловал его, с мрачной торжественностью произнес:

— Это в тысячу раз пострашнее намыленной петли Райка. Будапешт под угрозой расстрела.

— Ах, боже мой! Жужа, Марци, Юла!.. Шани, отец ты или не отец?! — Каталин вцепилась в мужа.

И Дьюла закричал на Шандора Хорвата:

— Чего же ты стоишь, апа? Бери оружие, защищай своих детей!

Старый мастер окаменело стоит посреди «Колизея», будто врос в пол.

Нет, не пришло еще время Шандора защищать своих детей. Он это сделает через несколько минут, когда увидит безмолвного Мартона, его посиневшие, обрамленные запекшейся кровью губы, когда увидит в мертвых, удивленно раскрытых глазах сына живые, невыплаканные слезы.

На улице, прямо под окнами, усилился шум, грохот, крики. Они ворвались в подъезд дома бывшего магната, потрясли лестничную клетку снизу доверху и протаранили себе широкую дорогу в «Колизей».

Девушки и юноши, в растерзанных одеждах, грязные, суровые, внесли убитого Мартона и положили на диван. Среди них нет ни Жужанны, ни Юлии. Они еще там, внизу, на улице, под покровительством институтских друзей. Их не пускают сюда, чтобы их слезы и крики не накалили до предела горе престарелых родителей.

Весь день, весь вечер томилась мать, страдала, предчувствовала недоброе, почти наверняка знала, что сын где-то гибнет, истекает кровью, зовет ее, прощается с ней. И все-таки, когда внесли его, удивилась, ахнула, не поверила своим глазам. Прильнула к нему, искала в его остывающем теле знакомое, родное тепло, хотя бы слабую искорку жизни, хотя бы дальний-дальний вздох. Не плакала. Ждала. Надеялась. Верила. Молчала.

— Убили!

И одно это слово вместило всю темную, как вечная ночь, глубокую боль осиротевшей матери.

Больше ничего не сказало ее отчаяние, ее горе. Только плакала Каталин.

Шандор бачи держал жену на руках и видел, чувствовал, как она тает, холодеет, становится невесомой. И страх потерять самого дорогого на свете человека притупил, заглушил на какое-то время жгучую, пронизывающую боль материнского слова «убили».

Юлия и Жужанна рвутся домой, отбивают у «национальных гвардейцев» ступеньку за ступенькой. Раздирают на них одежду, молотят кулаками, плачут и все выше и выше взбираются по лестнице.

На шестом этаже их догоняет Ласло Киш и приказывает своим молодчикам пропустить девушек. Стефан выполняет волю атамана и шепчет ему:

— Эта… невеста видела, как я его…

— Балда, не мог аккуратно сработать!

— Старался, байтарш, но… глазастые они, невесты. Что делать, комендант? Надо убрать и ее. Можно выполнять?