В петле - Тумановский Ежи - Страница 11

– Дело не только в сержанте Козлове, хотя у него и осталась семья без отца, – голос Кудыкина перестал звучать вежливо и больше походил на оглашение приговора. – Думаете, я забыл, кто стоял за нападением бандитов на поезд? Не только сержант Козлов – все, кто погиб в той экспедиции, на вашей и только на вашей совести.

– Послушайте, полковник, – с отчаянием в голосе сказал Ломакин. – Попробуйте поверить не только органам следствия и показаниям сталкера, что общался с главарем бандитов, с этим Хантером. Я действительно организовал, но не нападение, а имитацию нападения на поезд. Имитацию, понимаете? И нанимал не бандитов, а вольных сталкеров. Откуда же мне было знать, что мой заказ попадет к Хантеру, а он, в свою очередь, решит воспользоваться ситуацией, чтобы захватить бронепоезд?

Кудыкин с непроницаемым лицом разглядывал ладони.

– Ну поймите, полковник, я вовсе не хотел никаких неприятностей! – чуть ли не взмолился Ломакин. – Вы знаете, что такое мечта всей жизни? Я вел исследования много лет, а потом этот карьерист-мракобес Версоцкий буквально украл мою мечту у меня из-под носа. Но я не опустил руки и начал свои работы с нуля. И вот когда дело всей моей жизни было завершено, оказалось, что я не имею права рисковать бронепоездом и заезжать в Зону глубже, чем на несколько километров. Я все исследовал на обкатанном участке. Если бы там обнаружилась необходимая аномалия, я бы поставил свой эксперимент, и об этом никто бы даже и не узнал! Но нужные аномалии находились гораздо дальше, а начальство все не давало разрешения на более глубокую разведку. Вспомните, ведь вы тоже предлагали увеличить протяженность маршрута до двадцати километров.

Кудыкин упрямо молчал, видимо, не желая поддерживать этот разговор, а Ломакин расходился все сильнее, словно выплескивал все напряжение, накопившееся за год тюремного заключения.

– А теперь поставьте себя на мое место. Каждый день на протяжении многих месяцев я проезжал совсем рядом с целью всей моей жизни, но не мог, не имел права провести окончательный, все объясняющий эксперимент. Я сходил с ума от близости желанной цели, но она была от меня по-прежнему так же далека, как пять, десять лет назад. А потом я, наверное, просто сошел с ума. Нет, не подумайте, я не пытаюсь оправдать свои действия. Я был абсолютно вменяем, отдавал себе отчет в каждом своем поступке. Но вот оценивал я все это совсем не так, как должен был. И ничто не казалось мне преступным, если оно вело к желанной цели. В таком состоянии я был готов, наверное, вообще на любые преступления, но сумел взять себя в руки и позволил себе только небольшое представление…

Дверь из тамбура открылась, и в штабной вагон вошел молодой подтянутый парень.

– Товарищ полковник, сержант Ложкин по вашему…

– Выйди, подожди за дверью, – махнул ему рукой Кудыкин и сержант послушно шагнул обратно в тамбур.

– Я нашел одного ловкого человека, и он пообещал все устроить, – сбавляя тон, сказал Ломакин. – Мне даже в голову не пришло, что он может быть связан с настоящими бандитами. Даром, что я почти всю жизнь провел рядом с Зоной, где таких типов просто пруд пруди. А Хантер – это вам не простая бандитская шавка. У этого человека отлично работает голова плюс огромное количество нереализованных амбиций. Мало кто рискнул бы даже представить себе такое – напасть на целый бронепоезд. А Хантер не только представил, но разработал целый план.

– А химия? Откуда у Хантера боевая химия? – поднимая голову, спросил Кудыкин.

– А откуда у меня боевая химия?! – буквально взвился Ломакин. – Почему мне упорно навязывают передачу бандитам этой химии? Я что, в химвойсках служу? Я обычный ученый, который провел последние годы своей жизни будучи одержимым идеей проверить гипотезы возможности существования темпоральных каналов. Или, если хотите, туннелей. Все должно было закончиться в течение двух часов. Мы бы проехали, испугавшись атаки бандитов, вызвали бы подмогу, а пока спецназ искал бы нас, я спокойно провел бы все свои эксперименты, после чего мы спокойно вернулись бы обратно. Ведь бандитов к тому времени там уже не должно было быть!

– Мы и так путешествовали всего два часа, – произнес с издевкой Кудыкин.

– Ах, полковник, – ответил Ломакин, – если бы вы знали, сколько бессонных ночей я провел, решая этот темпоральный ребус-парадокс. Но без дальнейших экспериментов я могу только гадать. У меня есть десяток гипотез, и поверьте, что мне тоже не по себе от мысли, что мы могли запросто встретить самих себя. Это отрезвило меня окончательно. Я понимаю теперь, как глубоко заблуждался, как сильно был не прав.

– Я готов прямо сейчас допустить вас к установке, – немного помолчав, сказал Кудыкин, – но с одним условием. Вы ничего не будете трогать руками.

– Как вам будет угодно, полковник, – поднявшись, Ломакин сделал иронический полупоклон. – Ведь у вас есть пистолет, а у меня только мой ум.

– Надеюсь, вы не откажетесь отобедать со мной прежде, чем я допущу вас к вашей лаборатории? – спросил Кудыкин.

– Извините, полковник, для меня дело всегда превыше личных потребностей. И хоть в тюрьме меня не баловали разносолами, я бы предпочел как можно быстрее оказаться в своем вагоне-лаборатории.

– Хорошо, – сказал Кудыкин, беря в руки портативную рацию и нажимая тангенту. – Сержанта Ложкина ко мне.

– У меня будет собственный телохранитель? – иронично спросил Ломакин.

– Да, он будет защищать от вашего мирного гения людей на бронепоезде. Вас самого в том числе.

– Я всего лишь однократно включу систему, чтобы прекратить случайно запущенные в прошлом году процессы. И мы сразу уедем обратно. Если я ошибусь, то погибну вместе с вами. Зачем мне в таких условиях делать что-то еще, помимо необходимого?

– Вагон-лаборатория все равно еще не прицеплен.

Дверь из тамбура открылась, и молодой сержант снова вошел в вагон.

– Я поднимусь на обзорную площадку, – тут же сказал Ломакин. – Хочу посмотреть, как собирается состав, да и вообще – насладиться пусть и условной, но свободой.

– Не возражаю, – сказал Кудыкин и кивнул на узкую лесенку в дальнем углу.

– И теперь, раз вы понимаете, что я не более опасен, чем лабораторная мышь, – сказал Ломакин, делая первый шаг, – скажите сержанту Ложкину, что в его присмотре я не нуждаюсь.

– Нет, – спокойно ответил Кудыкин, снова погружаясь в какие-то бумаги.

Ломакин расплылся в улыбке.

– Ах полковник, полковник. Опять я попался на вашу вежливость. Решил было, что вы меня простили.

– Идите, профессор, – сказал полковник. – Вашу лабораторию уже, наверное, подгоняют к составу.

Покачав головой, Ломакин тяжело поднялся по лестнице и открыл потолочный люк.

Маленькая обзорная площадка на крыше штабного вагона позволяла оценить перемены, произошедшие со станцией за прошедшее время.

По обе стороны от путей выросло множество строений складского типа. Станция обзавелась собственным многорядным ограждением из колючей проволоки, с блокпостом и караульными вышками. Количество путей заметно прибавилось, а на них появилось множество самых разных вагонов, сделанных, очевидно, под разные задачи, но схожих явно бронированными бортами, узкими окнами с бронеставнями, бойницами и станками под пулеметы на обнесенных перилами крышах.

На перроне стояло подразделение солдат, и молодой капитан проверял у каждого оружие и снаряжение. В сером по-осеннему небе кружили птицы. Легкий порыв ветра разогнал тяжелый запах машинного масла и креозота, бросил в лицо мелкую дождевую пыль и помчался вдоль вагона, кружа над металлическими крышами одинокий желтый лист.

Ломакин вдохнул полной грудью чистый воздух, зажмурился на мгновение, но тут же, вспомнив, зачем он поднялся на обзорную площадку, принялся высматривать самый важный вагон.

Свою лабораторию он увидел почти сразу. Знакомый профиль, над созданием которого он и сам трудился вместе с конструкторами, медленно двигался по соседнему пути вслед за маневровым тепловозом. На крыше лаборатории добавились новые антенны, на боковых стенках появились какие-то пластины, несущие, очевидно, защитную функцию, но в остальном это была все та же самая восьмиосная лаборатория на колесах, позавидовать которой могли бы многие ученые на всех континентах.