Очки для близости - Обухова Оксана Николаевна - Страница 35

Интересно, чем Леонид бил Флору?

Думаю, не руками. Подставляя его, Флора действовала тонко и наверняка предупредила, что руки должны остаться без ссадин, «чистыми». Но вот успел ли Леня снять перчатки и дубину выбросить? Сомневаюсь, мадам должна была его опередить.

Я так отчетливо представила себе картину преступления, что чуть бифштексы не сожгла. «Тебе бы, Маша, романы писать, а не котлеты жарить», — обругала я себя умную и сосредоточилась на последнем вопросе. Какую роль во всем этом играл Феликс?

Секретарь выпадал из стройной композиции мемуаристки Флоры. Не было ему там места. У Леонида было. Миллион следов во всех местах, включая мою комнату, мои же показания, везде и всюду наследил уже покойный Леонид. Его отпечатки найдут на измазанной в крови доверенности, багажник его машины сохранит следы перевозки тела (если только ловкие ребята не инсценировали угон), Леня впишется везде, Флора об этом позаботится. А против нее останутся только косвенные улики и подозрения, но за это в тюрьму не сажают.

Я собрала в миску отходы и вышла из дома к мусорным кагатам.

На дорожке, с куском сыра в зубах, лежала крыса. Огромная, размером с кошку, она не успела даже прожевать отраву.

Ноги у меня подкосились, я присела на бордюр клумбы и уставилась на мертвого грызуна. А живое с детства воображение моментально подсунуло на место крысы другое тело. Мое собственное.

Когда я убирала трупик в пакет, меня вырвало. Приступы тошноты накатывали волнами, в голове шумело, но я завершила начатое — замотала крысу в три слоя полиэтилена и убрала в морозильный шкаф.

Кроме ужаса, новая жертва подарила мне догадку — скоро за мной приедут. Со смертью Леонида ничего не закончено. И я почти молила, чтобы на вилле появились кипрские полицейские с наручниками. А не убийца.

Я оставалась единственным живым человеком, способным дать объяснения.

Поздним вечером приехала Вера Филипповна Краснова. И буквально на пороге остановила собиравшуюся в аэропорт Зою Федоровну.

— Завтра утром вместе вылетим, — сказала Вера Филипповна. — А сегодня я тут у вас посижу. Отогреюсь, отойду.

Выглядевшая чуть более грузной, чем всегда, она посидела с внуками, перебирая ракушки и цветные камешки, пожалела укушенный палец и повела мальчиков в спальню.

Спустя короткое время из детской раздался мерный шелест густого баса Веры Филипповны. Двоюродная бабушка рассказывала близнецам какую-то грустную сказку.

Попадая под ее гипнотическую манеру повествования, я сидела в соседней комнате и боялась Серого Волка фиолетовым вечером. Закат окрасил мою келью в фантастические нереальные тона, золотистый шелк штор пылал кустом сирени, подделка под Рериха на стене открывалась окном в иные миры и звала спрятаться в розово-голубом.

Еще недавно я представляла себя мастером мозаики, сложившим из крошечных кусков абрис чужого замысла. Вокруг нескольких краеугольных камешков я выстроила стройную композицию, чудо логики.

Оказалось, узор лежал на песке. Я почти видела, как расползается основа и камешки тонут в зыбуне один за другим.

Едва Вера Филипповна переступила порог виллы, я попала под известное ощущение двоих — я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Обычно ровная и приветливая мадам Краснова метнула в меня взгляд, полный такой ненависти, что сердце мое сжалось до размеров ячменного зерна и рухнуло в сухой песок, как в пепел.

Почему она здесь?! Нет, вернее, почему здесь она?!

Я вернулась в мир вопросов, судорожно подставляя на краеугольное место вопросительные знаки и ничего не получая в ответ.

Где я ошиблась?!

Вера Филипповна должна быть в Москве, Геннадий еще утром сказал, что похоронами занимается она. Пролететь сквозь сотни километров на двенадцать часов… зачем?!

У богатых свои причуды, но не настолько.

Ее приезд не прихоть, а цель, которой была я.

Меня преследовало отвратительное ощущение мишени на лбу. Если не пуля, то взгляд; если не приговор, то упрек. И я виновна.

Покаяться? Но в чем?!

Уголовный кодекс не карает за трусость.

Это суд совести. Самый страшный и реальный.

Я не верила, что старшая из клана Бурмистровых виновна в его разрушении. Значит, она судья.

Найдя объяснение ее ненависти, я перестала бояться смерти. Меня накажут, но не так сурово, как это сделаю я сама.

Бег зайца по полям остановился. И когда в мою комнату постучали, я с готовностью вскочила.

— Мария Павловна, — раздался голос Павла, — вас просят спуститься вниз.

Дамы сидели на террасе. Напротив Веры Филипповны стояло пустое кресло.

Какой антураж! Кровавый закат, и я на его фоне.

Истерзанные нервы выдавили из меня сухой смешок.

— Извините, это непроизвольно, — оправдалась я и села.

— У вас есть кассета с записью юбилея, — резко и недовольно начала Вера Филипповна, — она может понадобиться для следствия.

Ситуация требовала паузы, я кивнула и налила себе вина.

Из далекого детства гадкого утенка выплыла привычка противостоять давлению.

Я не терпела приказного тона и ощетинилась. Я ничего не могла с собой поделать, это во мне на уровне рефлексов. И с точки зрения разумности, привычно нашла оправдание метаморфозе — я слишком много претерпела от этого семейства, чтобы им доверять. Только что готовая к оправданиям, я встала в оборонительную позицию.

Более тонкая Зоя Федоровна поняла, что родственница взяла не правильный тон и я замкнулась. Мама Геннадия слишком долго жила в оторванности от интриг профилактория, не знала, что происходит, что уже произошло и чего ждать в дальнейшем.

— Верочка, Маша написала такое чудесное поздравление к празднику, — сказала она и всхлипнула.

Окаменевшая, словно надгробие, старшая из Бурмистровых, перевела взгляд с меня на закат и прошептала:

— Сколько крови…

— Да. — Зоя Федоровна проглотила слезы. — Флора на похоронах будет?

— Нет.

— Почему?

— Лицо разбито до неузнаваемости.

— Какой ужас, — прошептала Зоя Федоровна и отпила вина. — Бить женщину.., по лицу…

— Бейсбольной битой, — жестко добавила Вера Филипповна.

— Господи! Да как же он ее не убил?! — полувскрикнула-полувсхлипнула Зоя Федоровна.

— И я о том же.

Я решила вступить в разговор:

— Он заставлял ее подписать какой-то документ, а для этого нужна живая Флора.

Так ведь, Вера Филипповна?

Обе женщины удивленно посмотрели на меня. Одна примешала к удивлению испуг, другая — недоверие.

— Откуда такая осведомленность, Мария Павловна? — бросила Вера Филипповна.

Я пожала плечами:

— Из Интернета.

Она погладила ладонью плетеную ручку кресла:

— А вы умная девушка, Мария Павловна. Очень.

Комплимент звучал как оскорбление.

Унижение плебея, посягнувшего на равенство. Никогда раньше Вера Филипповна не позволяла себе такого тона ни с прислугой, ни с равными. Зря она так. Или ненависть поборола разум?

Тогда сделаем скидку. Иначе бесполезно все, и кто-то должен уступить.

— Зачем вы приехали, Вера Филипповна?

На какой-то момент мне показалось, что она с трудом удержалась от того, чтобы не выплеснуть мне в лицо бокал вина.

Зоя Федоровна недоуменно разглядывала нас и боялась сделать не правильный вывод.

— Что-то происходит, девочки? Или я…

— Или замолчи, или оставь нас, — оборвала ее тетушка Краснова и, словно последний штрих к портрету завзятой грубиянки, вставила в крепко стиснутые зубы папиросу «Беломор» и затянулась. — Ну? — выдохнула она вместе с дымом.

— Что «ну»?! — вспыхнула я.

— Как вы перенесли тело?

— Какое? — не удержалась Зоя Федоровна, но тут же осеклась, увидев, что родственница сжала руку в кулак.

— Тело могло исчезнуть только в то время, когда Геннадий спал на вашей кровати, обеспечивая вам алиби на полчаса. Позже вас видели в парке, недалеко от гаража…

— Нет, — спокойно перебила я. — Оно исчезло до того. Во время фейерверка.