Вперед, к победе! Русский успех в ретроспективе и перспективе - Фурсов Андрей Ильич - Страница 11

Во второй половине XVII века в процессе освоения русскими евразийского пространства произошёл качественный скачок, к которому московское самодержавие не было готово и которому оно не было адекватно. Оно не поспевало за стремительно растекавшимся по стремительно расширяющемуся русскому пространству населением, не годилось для выполнения этой задачи. Не только внутренние факторы, но и внешние — территориальный рост, сопровождающийся увеличением внешних угроз, делали его неадекватным новым задачам, задачам новой эпохи. А эпоха эта характеризовалась превращением Московской Руси в то, что Ф. Бродель называл «мир-экономикой», а И. Валлерстайн — мир-системой. В XVII веке Московское царство стремительно превращалось в мир-систему, которая просуществует до середины XIX века и пиком развития которой станет николаевская эпоха. После Крымской войны Россия станет превращаться в элемент мировой системы, однако сталинский национал-большевизм вырвет её оттуда и превратит в мировую антикапиталистическую систему, пиком развития которой станет брежневская эпоха.

Ключевский называет третий период русской истории великорусским, датируя его серединой XV — началом XVII века (я бы прибавил полстолетия). Главной чертой этого периода историк считал растекание главной массы русского населения из верхневолжской области на юг и восток по донскому чернозёму. Н.П. Огановский именует этот период московским, доводит его с середины XV до конца XVII века (я бы убавил полстолетия) и подчёркивает колонизацию Поволжья и Прикамья. По сути, оба историка говорят о стремительном растекании русского населения во все концы — власть не поспевала за ним. «Текучий элемент русской истории» — так характеризовал русский народ Ключевский. Власть, иными словами, не поспевала за мир-системой, она была патриархально-московской, а нужна была российская, «мир-системная» («имперская»).

Более того, с 1620-х годов, считает Ключевский, начался новый период русской истории — всероссийский, продлившийся до середины XIX века. Н.П. Огановский называет этот период имперско-дворянским, правда, связывает его не с XVII, а с XVIII — серединой XIX века. Оба историка говорят о втором колонизационном поясе (Новороссия, Нижнее Поволжье), о распространении русского народа по всей равнине от Балтийского и Белого моря до Чёрного и Каспийского, о проникновении за Камень (Урал) и Каспий, о присоединении к России Малороссии, Белоруссии, а в XVIII веке — Новороссии. Середина XVII века — (восстановление самодержавия приходится на переход от великорусского (московского) периода аграрно-исторического развития русского народа к всероссийскому (имперскидворянскому; «мир-системному»). Народ и хозяйство совершили этот переход, а московское самодержавие — нет, не смогло, потому что было «заточено» под предыдущий период, решало и решило в тяжелейших условиях его задачи. А затем — пятьдесят лет пробуксовки.

Т. е. «пространственно», количественно русское пространство и русский продукт увеличились (без качественного увеличения последнего), а власть и её формы остались прежними, что, помимо логики развития крепостничества, ещё более обостряло необходимость передела «вещественной субстанции» (при том, что она вовсе не была истощена, исчерпана) в пользу верхов, способных по-новому организовать, темпорализовать расширившееся пространство. А это, в свою очередь, требовало чрезвычайного, опричного создания для этого новых органов и слоёв. Иными словами, упрощая, можно сказать, что питерская опричнина была ответом на вызов пространства, а грозненские — на вызов времени, и это многое, хотя и не всё, объясняет в них.

С учётом опыта питерского типа опричнины становится ясно, что не стоит испытывать иллюзий по поводу опричнины вообще: смотря какая опричнина — грозненская или питерская. Впрочем, не стоит питать иллюзий и по поводу грозненских опричнин. Начать с того, что в рядах опричнины немало тех, кому любо насилие, кто использует её в своих целях, а то и просто «биологических подонков человечества», и чем менее здорово общество, тем в большей степени. У опричнины, по крайней мере, у её части, пусть небольшой, всегда есть соблазн и риск превратиться в «эскадроны смерти» — и вот эту часть надо отстреливать, как бешеных собак.

Будучи крайним средством, опричнина использует крайние меры и крайних людей, и чем тяжелее общественная ситуация, которую должна скорректировать опричнина, тем острее край. С учётом этого, забегая вперёд, можно предположить, что неоопричнина XXI века, если она возникнет, будет самым горьким лекарством, расплатой за беспредел постсоветского периода, и ударит она, как это всегда бывает в истории, не только по виноватым. Заменяя в фразе Мартина Лютера слово «истина» на слово «опричнина», можно сказать: «дух «опричнины» болезнетворен. Ибо «опричнина» не лестна. И он повергает в болезнь не просто того или иного человека, но весь мир. И уж такова наша мудрость, чтобы всё озлить, онедужить, осложнить, а не оберечь, опосредовать и оправдать». Опричнина — болезненное, смертельное средство лечения смертельной болезни. Но спрашивать нужно не с опричников, они сами — боль, а с тех, кто запустил болезнь или даже культивировал её.

И ещё одно: опричнина никогда не достигает своих целей до конца. Один из парадоксов опричнины заключается в том, что без неё невозможен рывок из тупика посредством выхода в новое социальное измерение. Однако «чрезвычайка» не может быть вечной, а цена и побочные результаты часто таковы, что нужно их убирать, ликвидировать (часто вместе с опричниками). А в этом «оттепельном» процессе, как правило, вылезает то, с чем боролась опричнина, вылезает и начинает жить своей жизнью, жизнью, полной ненависти к данному строю и породившей его опричнине. Ненавистью и жаждой реванша. С учётом этого по поводу опричной деятельности можно сказать словами Галича: «Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл / Начал делать, так уж делай, чтоб не встал».

Завтра была опричнина?

Русская история демонстрирует с хрустальной ясностью: субъектом исторически судьбоносных рывков в развитии страны являются не массы, не институты и не отдельные личности, а чрезвычайные комиссии, «чрезвычайки», первой среди которых была опричнина Ивана Грозного. Именно чрезвычайный субъект, «профессиональные чрезвычайщики» «заводят» массы, организуют и направляют их. Ленин чётко зафиксировал это в своём «учении» о «партии нового типа». Но что такое «партия нового типа»? Этот же «чрезвычайка» с антисистемной направленностью — не более, но и не менее. Ленин на антисистемный лад рационализировал то, что уже дважды осуществлялось в России самой властью и на что современная Ленину власть-импотент уже не была способна.

Именно опричнина делает в русской истории грязную работу, вычищая грязь и гниль, сгоняя русских Емель с печи и, подобно швейковскому капралу, напоминая им: «Помните, скоты, что вы люди».

Сегодня РФ находится в провале и в тупике (провальном тупике). Видны ли какие-нибудь силы, способные вывести её из этого тупика? Нет. Институты? Нет. Ситуация похожа на таковые 1560-х и 1920-х годов. Откуда пришло решение в те дальние годы? Из раскола верхушки — часть её во главе с первым лицом (царём, генсеком) использовала внеинституциональные средства, жёстко поставив другую часть под контроль и на службу национальному/ имперскому (национально-имперскому) целому, выступив по отношению к этому целому в качестве особой, чрезвычайной организации, почти ордена («корпорации»).

Ачто вызвало раскол? То, что было проедено наследие, вещественная субстанция предшествующей эпохи, предшествующей системы и встал вопрос о переделе общественного «пирога». И опять мы оказываемся в ситуации, аналогичной, если не тождественной 1560-м и 1920-м годам: в середине ближайшего десятилетия, эдак в канун столетия Октябрьской революции будет почти полностью проедено советское наследие: промышленность, сельское хозяйство, ЖКХ, коммуникации. Всё придёт в негодность, поскольку последние десятилетия ничего нового не создавалось, проедалось старое — и оно же проедальщиками хаялось (как не вспомнить поговорку: едят и гадят в одном и том же месте только свиньи). Как только это произойдёт, встанет вопрос: кто будет основным источником «накопления» для движения в будущее — население или коррумпированные чиновники и «бизнесмены»? Власти придётся выбирать, и любой выбор — тяжёлый и опасный.