Трудная жизнь - О'Брайен Флэнн - Страница 17

– Я не знаком ни с кем из полисменов. Стараюсь держаться от них подальше. Это весьма опасные типы, продвигающиеся по службе со скоростью, пропорциональной количеству людей, которым они доставили неприятности. И у них есть способ доставить самым уважаемым людям самые большие неприятности.

– Да что ты говоришь! И что это за способ?

– Лжесвидетельство. Они даже телеграфный столб заставят дать нужные показания. Все они – сыновья стервятников из глухой провинции.

– Я хотел сказать, что сержант Дрисколл из DMP...

– Настоящий дикарь из Керри, могу поручиться. Этот болван встает в шесть утра, чтобы приготовить тринадцать порций завтрака из картошки, может быть, с несколькими листьями капусты, соли и пахты, – еда не для белого человека. Завтрак для Него Самого, Ее Самой, девяти детей и трех свиней, причем для всех из одного котла. И этот стручок должен следить за законом и порядком в Дублине!

– Я говорю о сержанте Дрисколле из DMP. Он был здесь сегодня утром. Помоги мне Боже, но отвечать всю жизнь на вопросы полиции – это мой крест.

– Для таких случаев есть хорошее правило: не давайте никаких показаний. Не доставляйте им такого удовольствия. Скажите, что сначала должны переговорить со своим адвокатом, независимо от того, в чем вас обвиняют.

– Обвиняют меня! Это касалось не меня. Он искал тебя. Он вел следствие. Может быть большой скандал, поверь моему слову.

– Искал меня! Да что я сделал?

– Один молодой парень свалился в реку возле Айлендбридж, повредил голову и чуть не утонул. Его отправили в больницу. Сержант Дрисколл и его люди допросили этого парня и других молодых хулиганов, которые были вместе с ним. И те упомянули твое имя.

– Ничего не знаю ни о каких парнях с Айлендбридж.

– Тогда почему они назвали тебя? Полиции даже известен наш адрес. Сержант сказал, что к ним в руки попала записная книжка с этим адресом на обложке.

– Вы видели эту записную книжку?

– Нет.

– Это дело рук какого-то пройдохи, который не любит меня за какую-нибудь воображаемую обиду. Любителя доставлять неприятности. Этот город кишит ими. Я ужасно рад, что убираюсь отсюда. Лучше уж каждый день иметь дело с кровожадными и развращенными саксами.

– Я всегда знал, что у тебя найдется ответ на любой вопрос. Ты непробиваем.

– Я не желаю волноваться по поводу того, что скажет или подумает какое-нибудь отродье из городских трущоб или из деревни.

– Эти подростки, как утверждает сержант Дрисколл, экспериментировали с каким-то ужасно опасным приспособлением, своего рода смертельной машиной. Они натянули проволоку через реку Лиффи, прикрепив ее не то к деревьям, не то к фонарным столбам на другой стороне. А этот молодой идиот вставил ноги в пару специальных туфель или чего-то в этом роде. Что ты об этом думаешь?

– Ничего особенного, за исключением того, что все это напоминает какой-то цирк.

– Да, Танец Смерти в Императорском Театре на Рождество. Видит Бог, но мне никогда прежде не доводилось слышать о такой безрассудной, греховной и нелепой выходке. Единственные, кого я жалею, – это родители, несчастные страдающие родители, которые трудились, сдирая кожу до костей, вскормили и воспитали этих оболтусов и обрекли себя на голодную старость ради того, чтобы дать им образование. Хорошая порка, с утра до вечера, – вот что крайне необходимо этим поганцам.

– А как один из них очутился в воде?

– А как ты думаешь? Он прошел по проволоке до половины пути, затем запаниковал, растерялся и свалился в воду, ударившись головой о плывущий деревянный брус. И конечно же, никто из этих болванов не умел плавать. Слава Богу, что неподалеку оказался судебный пристав. Он услышал крики и вопли и поспешил на выручку. Но первым подоспел один безработный. Вдвоем они вытащили уже почти захлебнувшегося паренька, из реки и перевернули вверх ногами, чтобы вылить из него воду.

– Ну, и... – прервал его брат.

– Это просто рука Провидения, что эти люди оказались там. Гения эквилибристики отвезли в больницу на Джервис-стрит, и в этом нет ничего забавного. Тебя могли бы обвинить в непредумышленном убийстве.

– Повторяю, я не имею к этому никакого отношения. Я ничего не знаю. Мне эти факты не известны.

– По-моему, тебе придется присягнуть в этом.

– Я и присягну.

– И у тебя хватает бесстыдства и наглости сидеть здесь и обвинять многострадальную полицию в предвзятости?

– Но так оно и есть.

– Клянусь, будь я судьей, я бы знал, чьим показаниям можно верить в деле об Айлендбридж.

– Если бы меня обвинили в том, что я затеял эту глупую выходку, я бы не остановился ни перед чем, чтобы разоблачить низких негодяев, пытающихся бросить тень на мою репутацию.

– Да, я хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Одно вранье неизбежно повлечет за собой следующее, и так будет до тех пор, пока ты окончательно не увязнешь в ужасной лжи и лжесвидетельстве, так что судья или судебный секретарь, или кто-там-еще, будет вынужден прервать процесс и передать его материалы генеральному прокурору. И, будь уверен, мало тебе не покажется. Ты сможешь получить пять лет за лжесвидетельство и попытку запутать судебный процесс. А когда ты выйдешь, тебя снова привлекут по делу на Айлендбридж.

– Черт побери, я не собираюсь иметь дело с этими людьми.

– Вот как? Хорошо, тогда это сделаю я. Это мой дом.

– Вы же знаете, я очень скоро покину его.

– Сержант Дрисколл сказал, что ты должен явиться на Колледж-стрит для дачи показаний.

– Я не пойду на Колледж-стрит. Сержант Дрисколл может убираться к черту.

– Прекрати употреблять в моем доме бранные слова, или ты покинешь его раньше, чем собирался. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что мне доставит удовольствие отвечать перед полицией за низменные и презренные махинации, с помощью которых ты пытался обманывать простодушных юнцов.

– Какая чепуха!

– Да, и грабить их, отнимать у них деньги, которые они не заработали, а тянули из кошельков своих многострадальных родителей и опекунов.

– Говорю вам, я не знаю никаких простодушных молодых людей в Айлендбридж. Все те молодые люди, с которыми я знаком, отнюдь не простодушны.

– Твой язык – один из самых подлых и лживых во всей Ирландии – это проверенный факт. Ты не что иное, как презренный бродяга. Я достоин осуждения за то, как воспитал тебя. Может быть, Бог меня простит.

– Почему вы не считаете достойными осуждения этих стервятников, святых христианских братьев? Отошедших от Бога христианских братьев?

– Я неоднократно просил тебя не осквернять мою кухню трусливым поношением твоих преданных своему делу, высоконравственных христианских учителей.

– А я слышал, что брат Граппи собирается сложить с себя сан и жениться.

– Послушай меня! – возопил мистер Коллопи. – Ты еще не настолько взрослый, чтобы тебе нельзя было прописать березовой каши. Помни это. Хорошая порка порой творит чудеса.

Определенно, он очень сильно разозлился. Брат презрительно пожал плечами, но, к счастью, в этот момент во входную дверь постучали. Это был мистер Рафферти. Услышав мое приглашение войти, он заколебался.

– Я всего лишь проходил мимо, – сказал он. – Просто хотел увидеться с мистером Коллопи.

Но все же он вошел. Я был рад, что военные действия на время утихли. Мистер Коллопи протянул вошедшему руку, не вставая с кресла.

– Берите стул, Рафферти, берите стул. Нынче слегка суматошный вечер.

– Совершенно верно, мистер Коллопи. Очень суматошный.

– Не хотите ли выпить со мной?

– Нет, мистер Коллопи... Только по выходным, вы же знаете. Таково мое правило, железное правило. Я обещал это своей жене.

– Хорошо. Держите слово. Наше старое слово должно быть твердым. То есть, я хотел сказать, наше собственное слово. Я же вручаю себя Господу, поскольку не слишком хорошо себя чувствую. Вернее, совсем плохо.

Он поднялся, чтобы подойти к кувшину.

– Вы, конечно, знаете, за чем я зашел?

– Разумеется. И я сделал это. Оно здесь.