О водоплавающих - О'Брайен Флэнн - Страница 52

— Как читать показания газометра, — возвестил он. — Циферблаты, подобные тем, которые я несколько неловко изобразил перед вами на земле, можно обнаружить на любом газометре. Дабы установить количество потребляемого газа, следует вооружиться карандашом и бумагой и записать цифры, ближе всего к которым располагаются стрелки на каждом циферблате, — в нашем, гипотетическом случае цифра эта составит 963. К ним следует добавить два ноля, таким образом общее число будет равно 96,300. Таков ответ, выражающий потребление газа в кубических футах. Чтение показаний электросчетчика для установления количества потребленной электроэнергии в киловатт-часах — процедура более сложная, чем вышеупомянутая, и потребовала бы для наглядного изображения шести циферблатов, которые попросту не уместились бы на расчищенном пространстве, даже если учесть, что уже нарисованные пригодились бы для этой цели.

После чего трое мудрецов с Востока заговорили быстро и наперебой, рассыпая в воздухе перлы учености и эрудиции, бесценные драгоценности знания, неоценимые яхонты софистики и схоластики, изречения святого Фомы, запутаннейшие теоремы начертательной геометрии, цитируя пространные отрывки из Кантовой «Kritik der reinischen Vernunst»[11]. В речи их то и дело звучали слова, неведомые разным неучам и профанам, exempli gratia[12], как-то: saburra, или злокачественные гранулемы на стенках желудка, тахилит, или стекловидная разновидность базальта; тапир, или снабженное хоботовидным отростком млекопитающее, похожее на свинью; каплун, или кастрированный петух; триаконтаэдр, или тридцатигранник; ботарго, или деликатес из икры кефали. С удивительной частотой употреблялись следующие медицинские термины: химус, экзофталмия, скирр и мицетома, обозначающие соответственно: попавшую в кишечник пищу, предварительно подвергшуюся воздействию желудочного сока (пищевая кашица); выступающее глазное яблоко (пучеглазие); твердая злокачественная опухоль (фиброзный рак); грибковое заболевание рук и ног. Упоминалась эстотерапия и делались ссылки на двенадцатиперстную кишку, или начальную часть тонкой кишки, а также на саесит, или слепую кишку. Цветы и растения, не часто упоминаемые в обыденном разговоре, появлялись под своими научными и квазиботаническими названиями, причем делалось это без малейшего колебания или затруднения со стороны собеседников; возьмем первые попавшиеся примеры: фраксинелла — разновидность садового бадьяна, пушница с декоративными соцветиями, бифолиат, или двулистник, кардамон — специя, добываемая из зародышевых капсул некоторых индийских растений, гранадилья, или страстоцвет крупный, неприметный сорняк-василек, изящный колокольчик, а также уже упомянутая разновидность садового бадьяна — фраксинелла. Звучали имена редких животных: панголин, он же ящер, бурундук, ехидна, бабируса, бандикут, краткое внешнее описание которых (соответственно порядку их упоминания) было бы следующим: покрытый шершавой, жесткой чешуей пожиратель муравьев, американская белка, или древесная крыса, австралийское беззубое животное, похожее на ежа, азиатская дикая свинья, крупное индийское насекомоядное сумчатое животное, похожее на крысу.

Пука произнес неопределенный звук и выступил из своего тенистого укрытия.

— Ваша утренняя беседа под сенью дерев, — промолвил он с поклоном, — была неподражаема. Вы забыли упомянуть лишь о двух растениях — бделлиуме и нарде, каждое из которых выделяет благовонное маслянисто-смолистое целебное вещество, называемое бальзамом, который я считаю непревзойденным средством для поддержания бодрости своего организма. Я всегда ношу его при себе в хвостовом кармане в идеально круглой коробочке из золота и слоновой кости.

Компания молча изучала Пуку, после чего последовал короткий обмен мнениями на латыни. Наконец слово взял мистер Ферриски.

— Доброе утро, дражайший. Чем могу быть полезен? — спросил он. — Я мировой судья. Не хотите ли вы присягнуть или сделать какое-либо заявление?

— Что касается меня, то нет, — ответил Пука, — но вот мой спутник бежит от суда праведного.

— В таком случае его следует подвергнуть испытанию, и суровому испытанию, — учтиво произнес Ламонт.

— Именно с этим я и решил обратиться к вам, — сказал Пука.

— Сразу видно — отпетый мошенник, — заметил Шанахэн. — Скажите, пожалуйста, в чем его обвиняют? — спросил он, доставая из кармана маленькую записную полицейского вида книжечку.

— Полагаю, речь идет о нескольких обвинениях, — ответил Пука, — и каждый день поступают новые иски. Насколько мне известно, его разыскивает также шотландская полиция. Следствие еще не закончено, однако ваша книжка не вместит и половины уже доказанных обвинений, даже если бы их взялась записывать умелая стенографистка.

— Коли так, оставим эту тему в покое, — сказал Шанахэн, пряча книжку. — Но вид у него как у закоренелого рецидивиста, скажу я вам.

Пока они так говорили, пленник грохнулся со своей ветки на землю в бессознательном состоянии.

— Предлагаю привлечь его к суду в строгом соответствии с законом, — сказал Ферриски.

Мысли возвращались к Дермоту Треллису поодиночке и с большими интервалами. Каждая из них была сама по себе мучительна, и они беспокойно разместились где-то на самом краешке сознания, словно готовые в любую минуту вновь покинуть его.

Когда страдалец собрался с силами настолько, что смог хорошенько рассмотреть окружающее, то увидел, что находится в большом зале, чем-то похожем на старый Концертный зал на Брунсвик (ныне Пирс-стрит). Король восседал на троне, зал был битком набит сатрапами, и тысячи ярких ламп освещали высокое собрание. Изукрашенный кистями и дорогим шитьем бивертиновый балдахин нависал над престолом. Сверху вдоль стен шла loggia, или открытая галерея, она же аркада, несомая тонкими колоннами с капителями, украшенными guilloche[13]. Loggia была переполнена людьми, следящими за происходящим в зале с холодно-выжидательным выражением. В спертом воздухе зловеще повисли мутные клубы табачного дыма; дышать было практически невозможно, особенно такому человеку, как Треллис, которому, мягко говоря, нездоровилось. Он ощутил приступ нарастающей дурноты, колики в желудке и болезненные спазмы в районе кишечника. Одежда висела на нем клочьями и вся была в пятнах крови, сукровицы и гноя, сочившихся из многочисленных ран. Короче говоря, вид у него был весьма и весьма плачевный.

Когда Треллис вновь поднял глаза, то увидел уже не одного, а целых двенадцать королей, восседавших на своих тронах. Перед ними стояла украшенная орнаментом скамья, наподобие стойки из паба высокого пошиба, и все двенадцать сидели, облокотившись на нее и холодно глядя перед собой. Все они были в мантиях из черной мешковины — дешевого материала, производимого из джутовых волокон, — и каждый держал в усыпанной перстнями руке высокий изящный бокал, полный темно-коричневого портера.

Посередине затененной части зала Треллис увидел Пуку Мак Феллими, облаченного в просторные одежды из плотной хлопчатобумажной ткани, обычно называемой канифас; он сидел на чем-то наподобие аналоя с высокой крепкой спинкой и, казалось, записывал что-то скорописью в черную записную книжку.

Страдалец не выдержал и застонал, Пука во мгновение ока очутился рядом и, заботливо склонившись над калекой, учтиво осведомился о том, не дурно ли ему.

— Что ожидает меня на сей раз? — спросил Треллис.

— Скоро вы предстанете перед судом, — ответил Пука. — Судьи сидят вон там, за скамьей.

— Я вижу их тени, — сказал Треллис, — но мне никак не повернуться, чтобы хорошенько разглядеть их самих. Молю вас, назовите мне их имена.

— Увы человеку, который способен отказать ближнему в небольшой услуге, — отвечал Пука тоном, каким обычно произносятся старинные пословицы и поговорки. — Угадать имена судей несложно. Это мистеры Дж. Ферриски, Т. Ламонт, П. Шанахэн, С. Эндрюс, С. Уиллард, мистер Суини, Дж. Кейси, Р. Кирсей, М. Трейси, мистер Лэмпхолл, Ф. Мак Кул и суперинтендант Клохесси.