О водоплавающих - О'Брайен Флэнн - Страница 43

Меморандум о соответствующих диакритических чертах, или качествах, г. г. Ферриски, Ламонта и Шанахэна.

Голова: брахицефальная; круглая; прогнатическая.

Зрение: склонность к близорукости; косоглазию; никталопии.

Носы: римский, курносый; сосцевидный.

Второстепенные физические недостатки: пальпебральный птоз; несварение желудка; французский насморк.

Манеры: склонность чопорно отряхивать пальцы, препроводив в рот кусок хлеба или иной крошащейся субстанции; склонность прищелкивать языком и теребить узел галстука; склонность ковыряться в ухе булавкой или спичкой, а также кусать губы.

Верхняя одежда: костюмы из шерстяных тканей цвета индиго; костюмы из коричневой саржи с пиджаками на двух пуговицах; то же, на трех пуговицах.

Нижнее, или исподнее, белье: шерстяная рубашка и кальсоны с застежкой спереди; ширпотребное белье из плотной полушерстяной или хлопчатобумажной ткани (в зависимости от времени года), набрюшник на специальных помочах.

Материал для рубашек: шелк; лен; тарлатан.

Особые приметы на нижних конечностях: плоскостопие; не имеются; мозоли.

Особые приметы на верхних конечностях (ладони): заскорузлость; мозолистость; не имеются.

Любимый цветок: ромашка; маргаритка; буквица.

Любимое растение: букс; фукс; лавровишня.

Любимое блюдо: голец; гоголь-моголь; жюльен. Конец меморандума.

Дверь без стука распахнулась, и вошел дядя. По виду его было ясно, что он успел заметить внизу, в прихожей, книжки Бринсли. Лицо его расплывалось в радушной, гостеприимной улыбке. Его портсигар — пучок пятачок — был уже наготове. Дядя застыл с приличествующим удивленным восклицанием при виде стоящего у окна гостя.

— Мистер Бринсли! — произнес он.

Бринсли ответил, как то и принято в приличном обществе, используя для этой цели официальное «добрый вечер». Дядя тепло пожал ему руку и немедля предложил всем присутствующим воспользоваться содержимым своего портсигара.

— Что-то не часто вы нас навещаете, — сказал он.

Предупредив намерение Бринсли вытащить спички, дядя поспешно извлек свои. Я принял сидячее положение и неловко пристроился на краешке кровати.

— Ну-с, дружок, а мы как поживаем сегодня вечером? — спросил дядя, подходя ко мне с зажженной спичкой. — Экий все же ты у нас лежебока. Мистер Бринсли, что нам делать с этим молодым человеком? Говоря начистоту, просто ума не приложу, что с ним делать.

Глядя поверх дядиной головы, я сообщил, что в комнате, между прочим, всего один стул.

— Вы хотите сказать, что нехорошо днем валяться в постели? — самым невинным тоном спросил Бринсли. Он явно намеревался держаться покровительственно, обсуждая с дядей мои привычки, чтобы унизить меня.

— Именно, мистер Бринсли! — с откровенным жаром откликнулся дядя. — Именно. Поверьте моему слову, это очень дурной признак, когда речь идет о молодом человеке. Никак не возьму в толк. В чем тут смысл, скажите мне на милость? Насколько я вижу, наш друг совершенно здоров. Понимаю, если бы мы имели дело со стариком или инвалидом. Но у парня же цветущий вид.

Поднеся руку с сигаретой к голове, он закрыл правый глаз и с недоуменным видом потер веко согнутым большим пальцем.

— Нет, это выше моего понимания, — сказал он. Бринсли ответил вежливым смешком.

— Все мы с ленцой, — добродушно произнес он, щеголяя широтой взглядов. — Таково уж наследие наших праотцев. Лень сидит в каждом из нас. Нужно специальное усилие, чтобы ее преодолеть.

В знак одобрения дядя легко ударил ребром ладони по умывальнику.

— Лень сидит в каждом из нас, — громко повторил он. — Лень пронизывает наше общество сверху донизу и снизу доверху. Это факт. Но скажите мне, мистер Бринсли, делаем ли мы это усилие?

— Думаю, да, — ответил Бринсли.

— Именно, — откликнулся дядя, — иначе во что бы превратился мир, в котором мы живем, если бы мы его не делали.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Бринсли.

— Мы имеем право сказать себе, — продолжал дядя. — Вот я отдохнул. Ибо потрудился в поте лица. И ныне восстаю, дабы использовать данные мне свыше силы в меру моих возможностей и согласно обязанностям, каковые накладывает на меня мое положение. А плоть надо держать в узде.

— Разумеется, — кивнул Бринсли.

— Праздность — Господь да упаси нас от нее — это страшный крест, который человеку приходится нести в этой жизни. Предаваясь праздности, вы становитесь обузой для самого себя... для ваших друзей... для каждого, будь то мужчина, женщина или ребенок, с кем вы столкнетесь на жизненном пути и с кем, возможно, свяжете свою судьбу. Вне всякого сомнения, праздность — один из самых тяжких смертных грехов.

— Я бы даже сказал — самый тяжкий, — согласился Бринсли.

— Самый тяжкий? О, вы правы.

— Скажи мне, ты хоть раз заглядывал в книжку? — спросил дядя, поворачиваясь ко мне.

— Между прочим, я заглядываю в книжку не раз и не два на дню, — ответил я с некоторой запальчивостью. — А занимаюсь я в спальне, потому что здесь тихо и мне удобно здесь заниматься. Экзамены же, насколько помнится, я всегда сдавал без труда. Еще вопросы есть?

— Согласен, и нечего горячиться, — сказал дядя. — Совершенно незачем горячиться. А дружеским советом ни один умный человек не побрезгует, думаю, тебе приходилось это слышать.

— Ах, не будьте так строги к нему, — сказал Бринсли, — особенно насчет занятий. Дело в том, что он у нас больше теоретик, чем практик. Мэнс сана ин корпорэ сано, не так ли?

— Несомненно, — категорическим тоном ответил дядя, совершенно не разумевший латыни.

— Я имею в виду, что прежде всего надо физически чувствовать себя в форме, тогда и мысль будет работать нормально. Думается мне, немного физкультуры и побольше упорства в занятиях, и все проблемы решатся сами собой.

— Конечно, — согласился дядя. — Я уже устал ему об этом твердить. До смерти устал.

В разглагольствованиях Бринсли я узрел брешь и воспользовался этим для нанесения коварного контрудара.

— Тебе все это, может быть, очень и по вкусу, — сказал я, оборачиваясь к нему. — Ты любишь физические упражнения, а я нет. Ты каждый вечер подолгу гуляешь, потому что тебе это нравится. Для меня это повинность.

— Очень приятно слышать, что вы любитель прогулок, мистер Бринсли, — сказал дядя.

— О да, конечно, — обеспокоенно произнес Бринсли.

— По всему видно, что вы человек неглупый, — сказал дядя. — Я сам каждый вечер прохожу мили четыре, не меньше. Каждый вечер, и в дождь и в снег. И знаете, что я вам скажу, мне это тоже здорово помогает. Нет, в самом деле. Просто не знаю, что бы я делал без моих ежедневных прогулок.

— Похоже, сегодня ты что-то не торопишься, — заметил я.

— Не беспокойся, про это я никогда не забуду, — ответил дядя. — Надеюсь, вы составите мне компанию, мистер Бринсли?

Оба вышли. В меркнущем свете дня я вновь откинулся на подушку, устраиваясь поудобнее. Конец вышеизложенного.

Синопсис, или краткое изложение успевших совершиться событий для удобства тех, кто только приступает к чтению. ОРЛИК ТРЕЛЛИС, пройдя курс обучения в резиденции Пуки Мак Феллими, вступает в общественную жизнь, поселившись в качестве жильца у

ФЕРРИСКИ, чья семейная жизнь вот-вот должна быть облагодетельствована появлением маленького незнакомца. Тем временем

ШАНАХЭН и ЛАМОНТ, опасаясь, что Треллис скоро станет нечувствительным к действию их снадобий и восстановит свою дееспособность настолько, что в конце концов откроет истинное положение дел и обрушит на преступников чудовищные наказания, без устали разрабатывают некий ПЛАН. Однажды в комнате Ферриски они наталкиваются на то, что при ближайшем рассмотрении оказывается разрозненными страницами рукописи, в которой имена художников и названия французских вин используются со знанием дела и весьма авторитетно. В дальнейшем им удается установить, что Орлик в значительной степени унаследовал литературное дарование своего папаши. Обуреваемые вполне понятным волнением, они предлагают Орлику использовать свой дар, чтобы отплатить их мучителю той же монетой и сочинить историю о самом Треллисе, что стало бы подобающим наказанием за то обращение, которому он подвергал героев своих произведений. Пылая негодованием и уязвленный собственной незаконнорожденностью, бесчестьем и смертью матери, а также подстрекаемый пагубными наставлениями Пуки, Орлик принимает предложение. Однажды вечером, вернувшись домой, он застает всех своих приятелей в сборе и, не откладывая дела в долгий ящик, приступает к работе над рукописью в присутствии заинтересованных лиц. А теперь прошу читать дальше.