О водоплавающих - О'Брайен Флэнн - Страница 25

— Сонливость Треллиса вредит его власти над созданными им персонажами, — пояснил я. — В этом мораль будущей книги.

— Ты обещал дать мне взглянуть, — сказал Керриган.

Невидимый в своем углу Бринсли, перебирая свои воспоминания о моих досужих литературных трудах, двусмысленно похохатывал.

— О, Треллис — это великий человек, который никогда не вылезает из постели, — сказал он. — Дни и ночи напролет он читает разные книжки и неожиданно сам разрождается одной. Он заставляет своих персонажей жить у себя в доме. Причем никто не знает, действительно ли это так или просто — плод воображения. Великий человек.

— Важно не забывать, что он читает и пишет только зеленые книги. Это ключевой момент.

И в надежде развеселить собравшихся и снискать их вежливую похвалу я рассказал об этом свойстве Треллиса.

Соответствующий отрывок из Рукописи. У Треллиса была еще одна любопытная привычка, касающаяся его чтения. Считая все цвета, кроме зеленого, символом зла, он ограничил круг своего чтения исключительно книгами в зеленых обложках. Несмотря на то что Треллис был человеком энциклопедических знаний и высокой культуры, прихоть эта стала причиной серьезных пробелов в его эрудиции. Так, например, Библия была ему незнакома, и многие знания о великих религиозных таинствах и о происхождении человека он получал, общаясь с прислугой или собутыльниками, отчего они оказывались весьма несовершенными и до смешного искаженными. Именно по этой причине его широко известная работа «Свидетельства христианской религии» содержит семена серьезной ереси. Когда кто-либо из приятелей советовал ему прочесть ту или иную достойную внимания книгу, недавно появившуюся на прилавках, он интересовался в первую очередь тем, какого у нее цвета переплет, и, узнав, что он не зеленый, Треллис проклинал книгу (даже не удосужившись заглянуть в нее) как дело рук Сатаны — к великому, надо сказать, удивлению своего приятеля. Долгое время Треллис испытывал затруднения, стараясь приобрести достаточное количество книг, которые могли бы удовлетворить его энергичный и пытливый ум, так как лондонские издатели не благоволили зеленому цвету, исключая тех, кто специализировался на выпуске учебников, руководств по выпиливанию лобзиком, кулинарных справочников и сборников анекдотов. Дублинские же издатели считали зеленый цвет вполне подходящим для многочисленных сочинений по истории Ирландии и ирландских древностей, и поэтому неудивительно, что вскоре к Треллису стали относиться как к авторитету в данных областях, и зачастую за консультациями к нему обращались лица, занятые исследовательской работой, включая членов закрытых религиозных орденов.

Однажды его любовь к знаниям превратила его в жертву некоего печального обстоятельства, продолжавшего причинять ему душевное беспокойство на протяжении многих лет. Случилось так, что Треллис приобрел трехтомное сочинение на тему о монастырских учреждениях в Ирландии эпохи Вторжения и, имея обыкновение спать днем, читал его ночами при свете своей керосиновой лампы. Однажды утром его случайно пробудил ото сна доносившийся с Питер-плейс громкий беспорядочный шум, поднятый не отличавшимися изысканностью манер и выражений трудящимися, разгружавшими пустые бочки из-под дегтя. Лениво перевернувшись на другой бок, с намерением досмотреть конец прерванного сна, он, к великому своему ужасу, обнаружил, что переплеты трех лежавших рядом с кроватью томов — синие. Догадываясь, что все это не иначе как происки Сатаны, направленные к его пагубе, Треллис велел уничтожить книги и составил нечто вроде индекса запрещенных изданий для домашнего употребления, чтобы отныне и впредь гарантировать благонадежность всех попадавших в дом книг. Конец вышеизложенного.

— А что там случилось, — спросил Бринсли, — когда этого парня отправили вскружить голову служанке?

— Случилось непредвиденное, — ответил я. — Они полюбили друг друга, и негодяй Ферриски, испытав на себе очистительное влияние любви благородной женщины, измыслил план, как подливать Треллису в портер снотворные капли, всего за несколько монет подкупив нужного человека. Теперь Треллис почивал почти круглые сутки и просыпался только в заранее определенные часы, когда все на время приводилось в порядок.

— Очень интересно, — сказал незримо внимавший моему рассказу Бирн.

— И что же успел сделать Ферриски, пока наш приятель посапывал в своей койке? — спросил Керриган.

— О, много чего, — ответил я. — Он женился на девушке. Они сняли домик в Долфинс-Барн, открыли лавку сладостей и жили счастливо двадцать из двадцати четырех часов в сутки. Разумеется, им приходилось возвращаться к своим прежним обязанностям, когда великий человек ненадолго просыпался. Для таких оказий они наняли девушку присматривать за лавкой за восемь шиллингов и шесть пенсов в неделю, со столом и чаем.

Неожиданное развитие событий вызвало в публике довольные возгласы учтивого одобрения.

— Вы обязательно должны показать мне эту вещь, — сказал Бирн, — она действительно многопланова и многомерна. Вы, конечно, читали книгу Шутцмейера?

— Погодите, — сказал Бринсли. — А что же случилось дальше с Шанахэном и остальной оравой? Они-то как воспользовались своей свободой?

— Шанахэн и Ламонт, — ответил я, — были частыми и желанными гостями в домике в Долфинс-Барн. Девушка Пегги стала милой и опрятной домохозяйкой. Чаепития происходили в простой, но исключительно уютной обстановке. Что касается остального времени, то они использовали его, прямо скажем, не весьма достойно. Вместе с матросами и местным хулиганьем они напивались и дебоширили. Как-то раз они даже чуть было не уехали все вместе из страны. Дело в том, что в одной из заплеванных пивнушек где-то в доках судьба свела их с двумя декадентствующими греками — матросами с камбуза, сошедшими на берег с борта заморского судна, Тимоти Данаосом и Дона Ферентесом.

Двое из участников нашей компании восхищенно повторяли вслух греческие имена.

— Греки, — продолжал я, — не смыслили ни бельмеса в английском, но, постоянно тыча пальцами в сторону бухты и записывая на клочке бумаги кругленькие суммы в иностранной валюте, яснее ясного дали нашим приятелям понять, что за морем житуха куда лучше.

— Не сомневаюсь, что греки были использованы в качестве пособников знаменитым бельгийским писателем, работающим над сагой о проблеме торговли белыми рабами, — сказал Керриган. — В их обязанности входило переправлять свой подозрительный груз в Антверпен.

Помнится, легкость и остроумие завязавшейся беседы разожгли в нас интеллектуальный задор, дополнительно придававший всему исключительно теплое и приятное ощущение.

— В точку, — ответил я. — Помню, как они своими пятернями рисовали в воздухе некие округлости, чтобы показать, какие у заморских девиц толстые груди. Препротивная парочка мошенников, если уж на то пошло.

— Вы обязательно должны показать мне эту вещь, — повторил Бирн. — Надеюсь, вы понимаете, что нехорошо держать такие шедевры под спудом.

— Разумеется, — ответил я. — Так вот на этот раз двух наших приятелей спас звон колокола. Треллис с минуты на минуты должен был проснуться, поэтому им пришлось сломя голову мчаться обратно, оставив кружки с недопитым портером на столе.

Одобрительно фыркнув, Бирн произвел в темноте звук, по которому можно было догадаться, что он расколупывает пачку сигарет. Потом он двинулся по комнате, предприимчивой рукой протягивая сигарету на каждый откликнувшийся голос. Керриган отодвинулся и остался незамеченным, остальные же то скрывались во тьме, то возникали из нее, а отблески огня бросали на наши бледные лица сетку красных морщин.

Беседа перескакивала с предмета на предмет, следуя диалектической спирали. Внесли чай, и обрушившийся сверху поток света заставил каждого застыть в какой-нибудь своеобразной позе.

Потом какое-то время все сидели, небрежно листая газеты и прочие периодические издания. После чего Бирн достал старую книгу, приобретенную по номиналу у одного из торговцев с набережной, и стал вслух читать отрывки из нее для общего развития и/или увеселения компании.