Лестница из терновника. Трилогия - Далин Максим Андреевич - Страница 88

- Нет, - говорю я. - Не лекарь, но в лекарствах понимаю. Я - Ник, Вассал Государева Дома. Тебе новости принёс. От нашего Государя, от Снежного Барса.

Тень презрительной усмешки. Умная рожица и не злобная. Маршалы у нас - люди с предрассудками: воевали, можно понять. Они, похоже, всех лянчинцев передушили бы своими руками, дай им волю, а южане... что ж, южане относительно северян варвары, безусловно, но не безмозглые скоты. И этот парнишка - не дурак, несмотря на юность.

- Меня убьют? - спрашивает он с дикой смесью отвращения и надежды. - Когда меня убьют, наконец? Или... - и надежда меркнет. Он поднимает взгляд, смотрит прямо и испытывающее, как все южане, когда хотят честного ответа. - Не договорились, - почти утвердительно. - Со мной... кончено со мной.

- Погоди, - говорю я. - Во-первых, ещё ничего не решено, а во-вторых, многое зависит от тебя самого.

Он снова усмехается, заметнее. Циничная мина - старше его самого лет на тридцать.

- А кто приехал?

- Эткуру.

- Хо-уу... ну так он изрядно позабавится... Ему не впервой, его всегда забавляло, если кого-то из братьев опускали до самой преисподней... чем меньше Львят - тем больше мяса достанется Старшим в Прайде.

Элсу говорит на языке Кши-На, как северянин - не только почти без акцента, но и сложными чистыми предложениями. И не питает иллюзий. Действительно, умница, однако. Я решаю попробовать поговорить с ним серьёзно.

- Львёнок, - говорю я, - Эткуру считает, что тебе лучше умереть, но Снежный Барс не позволит тебе это сделать. Лев предлагает за тебя денег, а Снежный Барс хочет мирного договора, скреплённого клятвой.

- Творцом клясться? - спрашивает Элсу хмуро.

- Вот именно.

- Не согласятся, - в тоне появляется усталая безнадёжность. - И клятву выполнить нельзя, и клятвопреступником стать нельзя. Когда Лев поймёт, что его поймали - начнётся война. А поводом... я буду.

Элсу кашляет. Кашель не так ужасен, как я мог предполагать - может, его бронхит и не перейдёт в чахотку или воспаление лёгких. Я наливаю ему микстуры, он отталкивает чашку.

- Смысла нет.

- Погоди умирать, - говорю я. - Если спрошу - ответишь?

- Угу.

- Львёнок, - говорю я, - что будет, если тебя позовёт на службу Снежный Барс?

Тёмные очи Элсу становятся просто громадными. Он потрясён.

- Меня позовёт?! Меня?! Что вдруг?!

- Если Снежный Барс скажет, что тебе не причинят вреда и не посягнут на твою честь - что будет? Что скажут твои братья? Как ты считаешь?

- Это - если я соглашусь? Скажут, что я продался, предал Льва, Прайд, веру предков... Скажут, что меня околдовали, быть может, - и усмехается, как старый скептик. - Плюнут, уедут. Или останутся, чтобы убить меня. Предатель должен быть убит, верно?

- А ты согласишься?

- Зачем я Снежному Барсу? - сейчас рассмеётся мне в лицо. - Это шутка?

- Не Барсу - его подруге. Снежной Рыси, скажем. Государыне.

Я жду чего угодно. Приступа ярости. Презрения. Истерики. Оскорблений. Общение с лянчинцами меня морально вооружило - но Элсу только молча глядит на меня и дрожащими руками застёгивает-расстёгивает верхнюю пуговицу на полушубке. Берёт чашку с пойлом - и опрокидывает залпом, с отвращением глотает.

Я жду.

- А что, а я вот соглашусь! - выпаливает Элсу единым духом. - Да, я соглашусь! И всё, и пусть делают, что хотят! Пулю в спину, нож под лопатку - пусть! Мне наплевать! Я соглашусь. Женщина... если она велит отдать мне меч - то пусть, пусть она приказывает, мне всё равно! И я останусь. И если меня убьют - то пусть здесь. Пусть - подло. Я готов, - переводит дыхание, бледно улыбается. - Так ей и скажи. Женщине. И им скажи. Пусть смеются, злятся - пусть - что хотят. Всё равно с переговорами ничего не выйдет, всё равно будет война - и пусть они хоть сдохнут, пусть. Они всё равно никогда ничего не поймут...

Ничего себе, думаю я. Интересный мальчик. У него, однако, своеобразный опыт... болезненный. Подранки быстро взрослеют. Не похоже, чтобы он смалодушничал... Личный выбор...

- Твоя мать была северянкой, Элсу? - говорю я.

- Не знаю... кто была та рабыня... она давно умерла, я не помню. Я - Львёнок Льва... - и сбился с тона. - Ник... это глупо, страшно глупо, я понимаю... но у меня есть... как это? Женщина. Официальный Партнёр. Подруга. Сестра. Как это правильно сказать? Моя... для меня...

Мне кажется, что парень бредит. Он раскраснелся, щёки горят, блестят глаза, дышит тяжело и хрипло; дотрагиваюсь до его лба - температурит, ещё и как!

- Элсу, ляг. Я тебя отсюда заберу, тут холодно и сложно присматривать за тобой - ты совсем болен.

- Ник, нет! То есть - да, пусть - но ты скажи, ты попроси. Скажи Снежному Барсу: Львёнок Элсу поцелует клинок - его клинок, клинок его подруги, если у неё есть - но пусть мне привезут, оттуда, с юга, из крепости, женщину по имени Кору. Это... она моя женщина.

Женщина по имени Кору. Очень интересно. Во-первых, Кору - это имя лянчинского мужчины. Женщина теряет имя вместе со статусом. Во-вторых, в лянчинском языке нет слов "жена", "сестра" и "подруга", а уж тем более "Официальный Партнёр" - последнего термина Элсу, кажется, даже не понимает до конца. По-лянчински это называется "рабыня" и "трофей", а вся эта терминология из Кши-На - потому что лянчинская не подходит. Так что - в-третьих... дорого бы я дал за то, чтобы узнать, что за "в-третьих" там, на южной границе, произошло.

Лянчинец, намеренный "перейти на сторону врага" ради женщины - это нечто небывалое.

Элсу придушенно кашляет, уткнув лицо в ладони - и я трачу на него ампулу стимулятора. Он так доверчиво вдыхает, что любо-дорого. Приступ кашля отпускает.

- Ты ведь понимаешь, что не должен умереть, Львёнок Льва? - говорю я. - Если ты хочешь дождаться своей женщины - ты не должен умирать. Выпей ещё и приляг. За тобой пришлют повозку.

Элсу делает ещё пару глотков микстуры, давясь от отвращения, и ложится, кутаясь в полушубок. Его заметно знобит. Я придвигаю к койке жаровню.

Никакой он не бесчувственный гадёныш. Уж не знаю, что там у него за история - но это человеческая история. Не дикарская.

- Это правда - то, что ты сказал? - спрашивает Элсу сиплым шёпотом. - Ведь мне ни к чему врать, да? Зачем врать смертнику?

Рановато повзрослел Эткуру. Первый признак - ответственность не только за себя... Впрочем, иногда мне кажется, что даже вполне взрослые лянчинцы и за себя-то тяжело отвечают...

- Я не вру, - говорю я. - Клянусь. Я вернусь, а ты поспи.

Элсу кивает и сворачивается на койке клубком, подтягивая босые ноги под полушубок. Я выхожу - и стражник запирает решётку.

И-Ур показывает мне "зверинец". Я начинаю сомневаться в успехе собственного плана.

Логично представить себе, что в тюрьме - отбросы общества, но я, откровенно говоря, не ожидал, что зрелище выйдет настолько жалким. Кши-На слишком элегантно выглядит; волей-неволей лезет в голову всякий вздор о Робин-Гуде и прочей уголовной романтике.

А вот ничего подобного. В обществе, где все носят оружие с малолетства, а едва научившись его держать, тщательно изучают приёмы боя, - независимо от сословия и статуса, - насильственные преступления сведены почти к нулю. В обществе, где у купцов и ремесленников высокого пошиба есть Имена Семей, как у дворян, посягательство на чужую собственность - удел законченных ничтожеств. Похоже, встроенный кодекс бойца работает на Нги-Унг-Лян куда чётче, чем на Земле. Называть то, что я наблюдаю, "миром криминала" - слишком громко.

В каменных клетках за решётками - те самые пропойцы, какие до сих пор не встречались мне в прочих местах, какие-то унылые личности без признаков интеллекта на лицах, битые-перебитые, заискивающе хихикающие создания непонятного пола, похожие на ошпаренных дворняжек... Если в живописном разбойнике, показанном мне в Башне, ещё чувствовалось самоуважение и общественный вызов, то в этих - не видать ни того, ни другого. От них несёт хлевом, они сидят и лежат на грязной соломе в каком-то отупелом оцепенении; только один из всей набитой в "обезьянник" кодлы вдруг, подскочив к решётке, тянет ко мне руки и клянчит "пару серебрушек несчастненькому" визгливым фальцетом. Стражник лупит его ножнами меча по пальцам с отстранённо-брезгливым видом.