Клан Пещерного Медведя - Ауэл Джин Мари Антинен - Страница 41

Вспоминая вечер, столь приятно проведенный с великим Мог-уром, Зуг впервые отметил, что пригласить его в гости предложила Эйла. Он проводил высокую длинноногую девчушку взглядом. «Жаль, что она дурнушка, – подумал он, – иначе в один прекрасный день могла бы составить счастье какому-нибудь мужчине».

Смастерив из обрезков кожи новую пращу взамен той, что совсем износилась, Эйла решила подыскать себе место для тренировок подальше от пещеры. Она все время боялась, что кто-нибудь застанет ее при этом занятии. Девочка отправилась сначала вдоль ручья, который протекал мимо пещеры, после чего направилась по берегу притока, пробираясь вверх через густой кустарник.

Путь ей преградила каменная стена, за которой поток образовывал каскад небольших водопадов. Ниспадавший по уступам, острые края которых поросли толстым пушистым мхом, водный поток делился на тонкие длинные ручейки; разбиваясь о преграды, они поднимали в воздух облака водяной пыли. Перед тем как продолжить путь к большой реке, ручьи собирались внизу в неглубоком бассейне. Стена была расположена параллельно течению. Эйла прошла вдоль ее основания обратно, в сторону пещеры, и вскоре заметила, что дальше отвесная скала становится более пологой, по крайней мере, настолько, чтобы на нее можно взобраться, а дальше ее поверхность совсем выравнивается. Вскарабкавшись наверх, Эйла вновь продолжила путь вдоль ручья.

Чем выше она поднималась, тем больше попадалось ей на пути сосен и елей, затянутых тускло-зеленым лишайником. По высоким деревьям и переливающемуся всевозможными оттенками зеленого цвета мшистому ковру, покрывавшему землю, камни и бревна, резво скакали белки. Сквозь густую хвою пробивалось яркое солнце. Вскоре лес стал редеть, хвойные деревья уступали место лиственным, которые, в свою очередь, сменялись кустарником. Наконец Эйла оказалась на открытой местности. Это была небольшая полянка, служившая подножием темной скалистой горы, на которой местами пробивалась скудная трава.

Из скалистой стены возле ореховой рощи, буйно разросшейся у подножия горы, бил большой родник – источник вьющегося по лугу ручья. Поверхность горы была изрешечена глубокими трещинами, куда скатывались снежные лавины, а позже появлялись вновь в виде ключей кристально чистой воды.

Эйла пересекла высокогорный луг, хлебнула большой глоток холодной воды из источника, после чего ее внимание привлекли гроздья еще неспелых орехов, покрытых зеленой колючей кожурой. Она сорвала одну, очистила орех и, расколов зубами, достала белоснежное зернышко. Недозрелые орехи ей всегда нравились больше, чем те, что сами падали на землю. У нее разыгрался аппетит, и она принялась собирать орехи в корзину. Вдруг за листвой ее взору открылась темная дыра.

Осторожно пробравшись сквозь кусты, она обнаружила маленькую пещеру, спрятанную среди буйной растительности. Отодвинула в сторону ветки и, заглянув внутрь, решилась обследовать убежище изнутри. Приглушенные солнечные лучи падали на одну стенку внутреннего пространства, откуда тусклый свет разливался по всей пещерке. Она была футов двенадцати в глубину и наполовину меньше в ширину. Если бы Эйла у входа вытянулась во весь рост, то могла бы коснуться свода. Он поначалу плавно опускался, а ближе к концу круто обрывался к грязной, но сухой земле.

Это было всего лишь отверстие в скалистой стене, но достаточно большое, чтобы в нем могла свободно поместиться девочка. Она нашла тайник с гнилыми орехами, несколько штук валялось у входа, по всей видимости, их уронили белки. Было совершенно очевидно, что никто из более крупного зверья здесь не мог обитать. Довольная своей находкой, Эйла радостно затанцевала по пещере, которая словно для нее была создана.

Выйдя наружу, девочка взглянула на голую скалу, после чего, взобравшись немного наверх, выглянула из-за острого выступа. Далеко вдали в расщелине меж двух гор сверкала водная гладь внутреннего моря. Внизу рядом с вьющейся серебряной лентой ручья виднелась крошечная фигура. Эйла находилась над пещерой Клана. Спустившись вниз, она обследовала лужайку со всех сторон.

«Это то, что надо, – решила она. – Здесь я могу упражняться, а если пойдет дождь – спрячусь в пещере. Пращу тоже можно держать здесь. Тогда не придется волноваться, что она попадется на глаза Кребу или Изе. К тому же тут растут лесные орехи. Позже можно будет запастись ими к зиме. Мужчины никогда не охотятся так высоко в горах. Это будет мое место». Она побежала к ручью и стала собирать голыши, чтобы опробовать новую пращу.

При каждом удобном случае Эйла взбиралась на свою тренировочную площадку. Она отыскала более короткий, хотя и более крутой путь к лужайке и нередко спугивала то пасущуюся там горную козу, то серну или оленя. Однако те вскоре привыкли к ней и не убегали, а переходили на другую сторону полянки.

Научившись попадать из пращи в шест, Эйла поставила себе более сложную задачу. Она наблюдала за тем, как Зуг учил Ворна, и старалась применить советы и приемы мастера. Для нее это была обычная, порой забавная игра, а для большего интереса она сравнивала результаты Ворна со своими. Стрельба из пращи не слишком ему нравилась, и он часто пропускал советы учителя мимо ушей. Гораздо больше его увлекало копье, ему даже удалось убить несколько змей и дикобразов. Он не отдавался стрельбе из пращи целиком, как Эйла, это умение ему давалось с трудом. То, что она превзошла в мастерстве Ворна, наполняло ее чувством гордости и удовлетворения, и эта перемена в Эйле не ускользнула от Бруда.

Женщинам полагалось быть послушными, рабски покорными и нетребовательными в запросах. Высокомерный молодой человек воспринимал как личное оскорбление, когда женщина не трепетала при его приближении, словно это угрожало его мужскому достоинству. Он быстро находил, к чему придраться, и тут же отвешивал ей оплеуху только затем, чтобы насладиться рабским страхом в ее глазах.

Эйла старалась во всем потакать ему и покорно исполнять все прихоти. Она не сознавала, что вследствие долгого бродяжничества по лесам и полям в ее походке ощущалась независимость, а овладение трудным мастерством прибавило ее манерам уверенности. Она не понимала, почему он цепляется к ней больше, чем к остальным. Бруд сам не знал, чем она ему так досаждала. Причина крылась в самой ее натуре, и она не в силах была что-либо изменить, как не могла изменить цвет своих глаз.

Он затаил на нее зло еще со дня своего посвящения, когда она лишила его славы, но главная причина крылась в том, что она была не из Клана. Лишенная врожденного раболепного страха, она принадлежала Другим – более молодому, более жизнеспособному, более деятельному племени, не стесненному рамками бесчисленных традиций, которые должен был тщательно хранить мозг. Ее разум пошел по другому пути развития. За ее высоким крупным лбом помещался мозг с развитой фронтальной областью, поэтому она обладала иным пониманием мира. Она умела воспринимать новое, приспосабливаться к нему, выдвигать идеи, которые людям Клана и не снились. А главное, таким, как она, суждено было естественным путем вытеснить древнюю вымирающую расу.

На каком-то глубинном подсознательном уровне Бруд ощущал, что у них с ней разные судьбы. Эйла представляла угрозу не только ему как мужчине, но самому его существованию. Его ненависть к ней представляла собой ненависть старого к новому, остановившегося в развитии – к идущему вперед по пути эволюции, уходящего – к заступающему на его место. Раса Бруда уже не поддавалась переменам. Она исчерпала себя. Ей некуда было расти дальше. Эйла стала частью нового эксперимента природы, и, несмотря на то, что она старалась подражать поведению женщин Клана, это была всего лишь искусная маска, продиктованная инстинктом самосохранения. Она неустанно искала окольные пути для самовыражения. И хотя она на каждом шагу старалась угодить невыносимому юнцу, внутри ее назревал бунт.

Однажды утром Эйла отправилась к ручью за водой. Мужчины сидели напротив входа и обсуждали предстоящую охоту. Радуясь, что некоторое время не будет видеть Бруда, она сидела на берегу с чашкой в руках, погрузившись в свои мысли. «Почему он всегда так несправедлив ко мне? Почему он ко мне всегда придирается? Я тружусь не меньше других. Делаю все, что он хочет. Никто из мужчин ко мне так не цепляется, как он. Оставил бы он меня в покое!»