Клан Пещерного Медведя - Ауэл Джин Мари Антинен - Страница 24

В этот вечер женщины загодя уложили детей в постель, после чего сами вернулись к костру. Подоткнув вокруг спящей Эйлы меховую полость со всех сторон, Иза, перевернув чашу, на которой Дорв отстукивал охотничий танец, принялась отбивать медленный ритм, меняя высоту тона путем перемещения палочки вверх и вниз. Первой вскочила Эбра; вытанцовывая сложные движения, она пошла вокруг Изы, которая, постепенно ускоряя темп, все сильнее будоражила чувства женщин. Вскоре все они включились в хоровод, возглавляемый женщиной вождя.

По мере того как ритм ускорялся и усложнялся, женщины все больше раскрепощались. Даже самые скромные в обычной жизни сбрасывали с себя накидки и пускались в откровенно эротический танец. Никто не заметил, как Иза прекратила стучать и присоединилась к ним, – у каждой ритм продолжал пульсировать внутри. Сдерживаемые в повседневной жизни чувства выплескивались наружу. Напряжение сменялось блаженством внутренней свободы, и это очищение давало женщинам силы принять свое обыденное, подавленное условностями быта существование. Они скакали, прыгали, вертелись, как безумные, почти до самого рассвета, когда, вконец изможденные, свалились с ног и уснули на месте.

С первым проблеском зарождавшегося дня, пройдя мимо распростертых на земле женщин, отправились спать мужчины. Они сняли с себя напряжение охоты. Их церемония отличалась сдержанностью и глубиной, поскольку была обращена к внутреннему миру.

Когда солнце поднялось над вершинами гор, из пещеры вышел Креб и окинул взором голые тела спящих женщин. Однажды он стал свидетелем женского праздника, но не из любопытства. Мудрый старый маг понимал их потребность самовыражения. Но мужчины даже не представляли, чем женщины изнуряли себя так, что буквально валились с ног, а Мог-ур не выдавал их тайны.

«Нельзя ли обратить женский разум к его истокам? – спрашивал себя Мог-ур. – У них совершенно иное сознание, хотя не утратившее способности взывать к памяти предков. Сохранилась ли у них расовая память? Не могли бы они участвовать в церемониях наравне с мужчинами?» Мог-ур задавался этими вопросами, но никогда не искушал духов, чтобы узнать это наверняка. Участие женщины в священной церемонии могло разрушить Клан.

Креб побрел к костру и сел на постель. Взглянул на белокурые волосы Эйлы, раскинувшиеся на подстилке Изы, и это навеяло на него воспоминания о землетрясении. Как этой странной девчушке удалось так быстро завоевать его сердце? Креба тревожило враждебное к ней отношение Брана. Не ускользнули от мага и злые взгляды Бруда. Эти раздоры довлели над ним в течение всей церемонии.

«Бруд не оставит ее в покое, – размышлял Креб. – Мохнатый Носорог вполне подходящий тотем для будущего вождя. Пусть Бруд и отважный малый, но чересчур своевольный и гордый. В один миг он бывает спокоен, разумен и даже мягок и добр. В другой – вдруг становится одержим слепым гневом. Надеюсь, он не положит глаз на Эйлу.

Какие глупости, – продолжал спорить сам с собой Креб, – разве сын женщины Брана позволит себе печалиться из-за какой-то девчонки?! Ведь он будущий вождь, да и Бран этого не одобрил бы. Бруд стал мужчиной и обязан уметь сохранять самообладание».

Старый калека лег и только тогда понял, как устал. Ему не удавалось скинуть с себя напряжение с самого землетрясения, но теперь, наконец, он мог расслабиться. У них была своя пещера, которую одобрили духи, и Клан, как только проснется, начнет ее обживать. Маг зевнул и, растянувшись на подстилке, закрыл глаза.

Глава 7

С чувством затаенного благоговения перед обширным пространством пещеры Клан впервые переступил порог своего нового жилища, но довольно скоро все почувствовали себя в ней как дома. Быстро отошли в прошлое воспоминания о старой пещере и неутомимых поисках новой, и чем больше люди осваивались в непривычной обстановке, тем больше она нравилась им. Готовясь к долгим холодам, которые наступали за коротким жарким летом, они окунулись в повседневные заботы: охоту и сбор пищи, которой в местных лесах имелось в изобилии.

В буйных ручьях плескалась серебристая форель, и при некоторой сноровке ее можно было поймать руками; под скалистыми выступами или торчавшими над водой корнями деревьев частенько пряталась другая опрометчивая рыба. В устье ручья обитали во множестве осетры и лососи, набитые черной и красной икрой, а на дне внутреннего моря встречались страшный тифлонус и черный живоглот. Стоя по колено в воде, рыболовы гнали рыбу в сторону сетей, сплетенных из длинной шерсти животных и привязанных к веревке. Чтобы пополнить запасы сушеной рыбы, они проходили добрых десять миль вдоль морского берега. Моллюски и ракушки, помимо того, что добавляли к обеду лакомый кусочек, служили хозяйственной утварью. На скалистых выступах морского побережья гнездовали птицы, люди собирали там яйца, а иногда удавалось подстрелить камнем олушу, чайку или крупную гагарку.

Коренья, толстые стебли, листья, бахчевые и бобовые плоды, ягоды, фрукты, орехи и зерновые растения собирались в период созревания. Листья и цветы сушились и применялись для заварки чая, а также из них делали краску. Когда мороз осушал прибрежную полосу, на ней выступали соляные разводы, которые люди собирали и запасали на зиму.

Мужчины часто уходили на охоту, В близлежащих степях, богатых сочной травой, где изредка попадались низкорослые деревца, паслись бесчисленные стада животных. Здесь обитал гигантский олень, рога которого, как у самых крупных зубров, достигали одиннадцати футов. Степные лошади редко забегали так далеко на юг, но зато на полуострове встречались ослы и онагры – нечто среднее между лошадью и ослом, – а их здоровенные сородичи, лесные лошади, предпочитали жить в одиночку или небольшими семьями в горных лесах, окружавших пещеру.

Раскинувшуюся у подножия гор рощу, плавно переходившую в степи, населяли темно-коричневые и черные зубры, предки будущего домашнего скота. Лесные носороги – родственники их бесшерстных потомков, приспособившихся к более холодному климату, – частично перекрывали территорию других представителей рода, предпочитавших кормиться травкой в роще. И те и другие имели более короткие, торчавшие вверх рога. В отличие от них мохнатый носорог, подобно волосатому мамонту, был здесь временным обитателем. Длинный рог у них крепился на покатой спереди, низко расположенной голове, приспособленной для раскапывания трав под снегом. Толстый слой подкожного жира, длинные ярко-рыжие волосы, а также мягкий подшерсток – все это было результатом привыкания к суровым погодным условиям. Естественной средой обитания для него были северные, высушенные морозом прерии, лессовые равнины.

Лессовые равнины образовывались в тех местах, где землю покрывал ледник. Там была низкая влажность, редко выпадал снег и постоянно дул ветер. Осыпавшаяся со скал известковая порода – лесс – переносилась от края ледника на сотни миль. Короткая весна растопила снег и слой вечной мерзлоты настолько, чтобы молодая трава могла быстро укорениться и дать побеги. Она вырастала и вскоре высыхала, превращаясь в стоячее сено, которое на территории многих тысяч акров служило кормом животным, обитателям холодной части материка.

Степи полуострова привлекали шерстистых зверей лишь поздней осенью. Летом здесь было слишком жарко, а зимой не хватало пищи – землю покрывал плотный слой снега. Многие животные зимой отправлялись на север к более холодным, но зато сухим лессовым равнинам. Летом большая часть из них возвращалась обратно. Травоядные, которые щипали кусты, кору или лишайник на лесистых склонах, жили в условиях, не приспособленных для обитания больших стад. Такие места облюбовали лесная лошадь, лесной носорог, дикая свинья и некоторые виды оленей: рыжие олени, или лоси, кочевавшие небольшими табунами; застенчивые косули с простыми, оснащенными тремя отростками рогами; более крупные коричнево-белые пятнистые олени, а также олени американские.

На высокогорных лугах паслись муфлоны – бараны с крупными рогами, а еще выше скакали над самой пропастью альпийские и горные козлы, а также серны. Горный пейзаж расцвечивали быстрые, с острыми крыльями певчие птички, которые подчас становились добычей охотников. Но куда чаще люди довольствовались толстыми, низко летающими куропатками и тетеревами, подстреливая их из пращи. По осени в устроенные на земле ловушки нередко попадались прилетавшие с севера гуси и утки. В потоках теплого воздуха парили в небе пернатые хищники и охотники до мертвечины, обследуя низлежащие леса и луга.