Капитан первого ранга - О'Брайан Патрик - Страница 25

— Кончай кидаться камнями! — воскликнул моряк с бутылкой за поясом, и его жизнерадостное лицо нахмурилось. — Не дело это — дразнить медведя, приятель. Вспомни Илию. Хуже нет — рассердить мишку.

— Но ты же сам поддразнивал медведя, Джордж, разве нет? — возразил один из его приятелей, подбрасывая камень и, по-видимому, не собираясь оставить это занятие. — Мы же вместе были в зверинце Хокли.

— Так то в зверинце, — возразил Джордж. — Медведи у Хокли не прочь поразвлекаться. Но этому не до развлечений. Такие зверюги — дети Севера, а здесь его от жары того и гляди кондрашка хватит.

Медведь в самом деле выглядел не лучшим образом. Изнемогшее животное растянулось на тощей траве. На шум подтянулись матросы с других судов, которым не терпелось поглазеть, как медведь пляшет. Вскоре вожак подошел к ним и объяснил, что животное недомогает и сможет выступить только вечером.

— Глянь, какая у него шуба, мистер. К тому же на обед он сожрал целую козу, вот у него брюхо-то и болит.

— Ну, что я вам сказал, кореша? — воскликнул Джордж. — А как бы вы сами плясали в таких мехах, да еще на такой жаре?

Однако дело приняло неприятный для вожака и его подопечного оборот. Какой-то английский офицер, желая пустить пыль в глаза даме, вместе с которой оказался под французским конвоем, поговорил с жандармским сержантом, и тот свистком подозвал к себе хозяина медведя.

— Бумаги, — приказал он. — Ах вот как, испанский паспорт? До чего же он грязный у тебя, мой друг, ты что, спишь вместе с медведем? Хуан Марголл, родился в… как это место называется?

— Лерида, Monsieur le sergeant[20], — с заискивающей униженностью бедняка отвечал вожак.

— Лерида. Занятие: вожак медведя. Ehbien[21]: дрессированный медведь должен уметь плясать, разве не так? Мой долг — проверить это. А твой — показать, на что он способен.

— Конечно, Monsieur le sergeant, сию же минуту. Но этот английский барин не должен ожидать от Флоры слишком много. Она самка и к тому же… — Вожак склонился к уху сержанта и что-то ему шепнул.

— Ах вот что, — отозвался жандарм. — Тогда другое дело. Но все равно, пусть хотя бы стряхнет пыль со своей шкуры, чтобы я убедился в твоих словах.

Увлекаемая цепью и понукаемая ударами палки, благодаря чему из косматой шкуры и в самом деле полетела пыль, медведица зашаркала вперед. Вожак достал из-за пазухи дудочку и, держа ее в одной руке, а цепь в другой, заставил зверя подняться на задние лапы. Медведица стояла, покачиваясь, и выглядела столь жалким образом, что послышались возмущенные голоса моряков.

— Ну что за суки эти лягушатники, — произнес Джордж. — Им бы самим такое кольцо, чуть не с крепостных ворот, да в нос продеть.

— Английские баре пожелали, — отвечал им вожак с заискивающей улыбкой. — Взяли бы да и плясали сами, коли скучно.

Он заиграл знакомую медведице мелодию, и зверь с трудом сделал несколько неуклюжих движений, прежде чем снова опуститься на землю. С башни из-за стен зазвучали трубы, охрана у Нарбонских ворот сменилась, и сержант принялся вопить: «En route, en route, les prisonniers!» [22].

С жадной деловитостью медвежий вожак сновал вдоль колонны пленников:

— Подайте на пропитание зверя, господа. Не забывайте про мишку. N'oubliez pas l’ours, messieurs-dames.

Тишина. Пыль от прошагавшего конвоя осела на пустынной дороге. Все жители Каркасона улеглись спать. Исчезли даже мальчишки, швырявшие в медведицу со стены куски штукатурки и комья земли. Наконец-то наступила тишина, нарушаемая только позвякиваньем монет.

— Два ливра четыре су, — подытожил вожак. — Один мараведи, две левантийские монеты, в точном достоинстве которых я не уверен, и шотландский гроут[23].

— Когда одного морского офицера собираются поджарить, то всегда найдется другой, готовый поворачивать вертел, — пожаловалась медведица мужским голосом. — Это старая флотская шутка. Как мне хочется, чтобы тот любознательный сопляк когда-нибудь оказался под моим началом. Я заставлю его плясать, пока у него глаза на лоб не полезут, ох, заставлю. Стивен, приоткройте мне пасть, хорошо? Иначе через пять минут я издохну. Нельзя ли уползти куда-нибудь в поле, чтобы вы сняли с меня шкуру?

— Нет, — отвечал Стивен. — Но как только опустеет базар, я отведу вас в один надежный трактир и помещу до полуночи в прохладный сырой погреб. Вы сможете как следует отдышаться. А к рассвету мы должны добраться до Куизы.

Белая дорога извивалась, поднимаясь все выше по французской стороне Пиренеев; дневное солнце — наступил уже июнь — раскаляло пыльный склон, по которому устало шагали медведь и его вожак. Седоки повозок воротили от них носы, лошади шарахались. Странная пара успела пройти триста пятьдесят миль, держась подальше от крупных городов и охраняемого побережья. Лишь два раза они ночевали в домах, принадлежавших надежным друзьям. Стивен вел лжемедведя за лапу, поскольку Джек ничего не видел, когда голова шкуры была надета, а во второй руке нес широкий, утыканный шипами ошейник, который маскировал отверстие, через которое Джек дышал. Однако большую часть дня ошейник был на шее: хотя они шли окольным путем, дома попадались через каждые несколько сотен ярдов, а деревушки были расположены не далее чем в трех или четырех милях друг от друга. И оттого их постоянно окружали деревенские зеваки.

— А медведь умный? Сколько он съедает за неделю? Он не буянит? А может он показать, какие у него зубы?

И чем ближе к горам, тем чаще их потчевали байками про медведей, которых слышали, видели и даже убивали. С языка местных жителей не сходили медведи, волки, контрабандисты и горные разбойники. Общительные простецы, веселые селяне, которых развлечет и показанный им палец, досаждали путникам не меньше, чем их собаки. В каждой деревушке, в каждом фермерском доме была целая свора собак, которые выбегали на дорогу, удивленно выли, тявкали, лаяли, иногда хватая медведя за пятки и подчас провожая его до следующей шумной своры. В отличие от людей, собаки понимали, что в медведе было что-то очень и очень неправильное.

— Осталось недолго, — произнес Стивен. — В конце дороги, за деревьями, я вижу поворот с шоссе на Ле Пертюс. Вы можете полежать в лесу, а я в это время схожу в деревню, узнаю, что и как. Не желаете посидеть с минуту на этом камне? В канаве вода, вы можете охладить ноги.

— Не возражаю, — отозвался Джек, пошатываясь от усталости. Тем временем Стивен, остановившись, заглянул в канаву. — Нет, пожалуй, я не стану их мочить. — Капитана в измочаленной псами шкуре замутило от мысли, что он увидит свои изодранные и искусанные ноги. — Надеюсь, лес не слишком далеко?

— Добираться туда не больше часа. Это буковый лес с заброшенным известковым карьером, и вы можете — я не настаиваю, но говорю, что вы можете — посмотреть, как там растет пунцовая чемерица!

Лежа со снятым ошейником среди зарослей папоротника, Джек чувствовал, как по груди струится пот, как ползают по нему муравьи, клещи и еще какие-то неизвестные насекомые. Он чувствовал запах своего немытого тела и зловоние влажной, небрежно выдубленной шкуры, но не обращал на это внимания. Он слишком устал для того, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, и лежал в полном изнеможении. Но иным способом сделать его неузнаваемым было невозможно: шестифутовый, с соломенной шевелюрой англичанин выделялся бы на юге Франции, словно шпиль колокольни, — Франции, кишевшей жандармами, которые рыскали в поисках разного рода беглецов — как иностранных, так и своих собственных. Но цена за попытку сохранить свободу уже почти превзошла меру его сил. Тесная, натирающая все тело шкура, кровоточащие ссадины, стертые подошвы ног, к которым мех был приклеен английским пластырем, жара, удушье, грязное тело — эта пытка стала невыносимой уже десять дней назад, в выжженной солнцем пустоши Косс дю Палан, но с тех пор они преодолели еще двести миль.