Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович - Страница 31

- Ничего, Антипа Пророков ещё нас всех переживёт. - Петька посмотрел на Катиного отца, и ему показалось, что тот похож на старого егеря. Такие же густые кудри, только русые, а не чёрные с проседью, такой же упрямый взгляд. Только лицо молодое, бритое.

- Нельзя жить одним прошлым, твёрдо сказал тракторист. Твой вот Антипа на лыжах бегает, а ему мотосани предлагали - не взял! Бензопилу давали - не взял. Вот и корячится по лесам на лыжах да с топором.

- Ваши мотосани громче трактора громыхают, всё зверьё разбежится, - сказал Петька.

- Не разбежится. Погрохотал полчаса и уехал. А так трое суток в одном месте топором стучит, вот тут-то оно и разбегается. Жизнь - она на месте не стоит, и худо, если человек от неё отстаёт.

- Ну так чего ж! Давай всё ломай! Круши! Заводи новую жизнь.

- Зачем ломать! - ответил спокойно тракторист. - Разбираться надо - всё хорошее оставить, а худое долой. Вон у нас избы - что раньше строили, что теперь, потому польза, опытом выработано. Была изба и осталась. А лучина - шабаш. Нет лучины. Электричество теперь.

- Живой-то огонь красивее… - не уступал Столбов.

- Чего? - Тракторист даже руль отпустил. - А ты жил при этом живом-то огне? Вот то-то, что нет… А я в войну при лучине насиделся, так пропади она пропадом. Горит, проклятая, быстро. От “живого-то огня” угар, копоть, а свету никакого… Нет уж, ну её к бесу. Погоди, у меня тут кормушечка прилажена.

Они вышли из машины, по еле заметной тропке пробрались на небольшую полянку.

- Смотри, - прошептал взрослый.

А смотреть было на что. На высокой берёзе, совершенно запушённой инеем, словно малиновые яблоки, сидели снегири. Их было больше десятка. Они тоненько посвистывали и степенно клевали развешенные повсюду гроздья рябины. Тут же сновали желтогрудые синицы, а чуть поодаль исследовал дерево красноголовый дятел. Он чем-то напоминал начальника станции в красной фуражке. Деловито и важно ходил он по дереву и выбивал звонкую дробь крепким носом.

- Лет пять уж тут им столовую устраиваю. Выходи. Птицы меня знают, не боятся. Только движений резких не делай.

Птицы и правда не собирались улетать. Наоборот. Синицы стали кружить над людьми и норовили вырвать из рук корм.

- Когда-нибудь всё так будет, - сказал тракторист, когда они вернулись к машине. - Будут люди и звери вместе жить и друг другу не мешать. А природа будет не дикая, а культурная… И голодных на земле не будет, и леса останутся, и поля и болота тоже, чтобы рекам основание давали… Только для этого техника нужна. Сейчас с одним топором много не наработаешь.

Г лава девятнадцатая

МИР ДОБРОМ ДЕРЖИТСЯ

Удивительно, как стало Петьке времени не хватать! Подымался он теперь вместе с дедом и не успевал умыться, как приходил кто-нибудь из соседей или бригадир.

- Клавдий Потапыч, - говорил он, снимая каракулевую ушанку с лысой головы, - сделай милость. С парнишкой своим двумя санями сгоняйте на станцию. Там, вишь ты, трубки керамические привезли для мелиорации. А у нас послать некого.

И катили они с дедом на станцию. Не успевали погрузить эти короткие, тяжёлые, как кирпичи, трубки и накормить лошадей, как приходил Катин отец.

- Петруша! - говорил он. - Ты у нас лыжник знаменитый - свези на Касьяновское поле напарнику моему подшипник. У него трактор встал, сейчас по рации передали.

И Петька летел на свистящих своих лыжах через Касьяновский лес на край поля, где застыл трактор, и тракторист, промасленный и пропахший соляркой, ждал Столбова, как спасения! А после обеда приходил Антипа, и они шли в лес заготовлять осиновые жерди, или возить сено на дальние участки, или сыпать соль в лосиные кормушки. Антипа исподволь учил Петьку разбирать следы, примечать дорогу, обращаться с ружьём и всем тем сложным наукам, без которых не обойтись охотнику.

- Глянулся ты Антипе! Привязался он к тебе! - сказал как-то дед. Он вырезал ложку, а Петька вытачивал на станке большого деревянного снеговика, Кате в подарок.

- Он мне тоже нравится, - сказал Петька. Точить было сложно: три шара да ещё ведро на голове. А выточить он хотел большущую фигуру, почти в метр высотой.

- Мужик-то он золотой! - подтвердил дед. - Да только всё злодеев вокруг видит. Я тебе толкую, что одинокий он. И в голову себе втемяшил, что так оно лучше. А так нельзя. Я к тому, Петяша, говорю… Ты резцом-то не ковыряй, но ковыряй! Ты веди плавно! Я к тому, Пётра, что вот он к тебе расположен, дак ты его не гони от себя-то. Он душой застыл. Пущай он к тебе привыкнет! А? - И старик жалостно посмотрел на Столбова, словно для себя просил.

- Дед! - сказал Петька. - Знаешь чего?

- Ну?

- Я тебя люблю! - И Петька чмокнул старика в морщинистую щёку. - Ты у меня самый лучший на свете.

- Ты наговоришь! - расцвёл дед. - Фулюган я!

Петька расписал снеговика цветами и поставил сушиться. А сам взял мороженой рябины и пошёл Катю проведать: он к ней всё время ходил, а то и по два раза в день.

- Петя пришёл! - закричал Васька, тот самый, кто на горшке катался. Петька сделал ему большущий деревянный грузовик, и теперь он раскатывал на собственном транспорте. - Садись с нами картошку есть!

Катя лежала в светёлке. Она очень обрадовалась и Петьке и рябине.

- Можно бусы сделать, - сказала она, перебирая ягоды тоненькой, похудевшей до синевы рукой.

- Ты ешь! Сладко! Необыкновенный какой-то вкус! - сказал Петька. Не мог он спокойно смотреть на эту девчонку, всё его совесть мучала, что загубил ей каникулы.

- Петя! - прямо глядя ему в глаза, сказала девочка. - А что ты не расскажешь, где это мы на болоте были?

- Да не на болоте вовсе! В Гончаровке были.

- Да? А я всё царство какое-то деревянное видела… И будто на мне сарафан парчовый и кокошник, как у принцессы. И огни горели…

- Нет, - отвёл глаза Петька, это тебе в бреду…

Зачем ты меня обманываешь, Петя? - Катя потянулась и вынула из-под подушки ту самую книгу, что читал ей Столбов там, в скиту. - Это вот ты в мешок сунул.

Петька покраснел так, как не краснел никогда.

- Катя! Ты должна меня понять, - запинаясь, начал он. - Это не наш секрет…

Катя внимательно выслушала всё, что он сбивчиво говорил ей и про ценность находок, и про одиночество Антипы, и про опасность со стороны барахольщиков, и про совершенно справедливые опасения старого егеря. Девочка машинально перебирала ягоды, рассыпанные на одеяле.

- Знаешь, - сказала она, подумав, - ты отдай Антипе Андреичу книжку эту. Скажи, мы случайно унесли. Пусть он нас за воров не считает. И ты, Петя, на него не обижайся. Это ведь его родной дом, скит-то. Хочет - пустит туда, а хочет - не пустит… А знаешь, почему наше болото не замерзает? Там ключи горячие. Я в этой книжке прочла. И ещё: как эти ключи начинают сильно бить, так во всей окрестности неурожай. В этой книжке за сто пятьдесят лет наблюдения записаны…

- Видишь - сказал Петька. - Это ж научные сведения! Им цены нет! А он их прячет.

- Нет, - сказала Катя. - Силой ничего брать нельзя.

Глава двадцатая

КАЛЁНАЯ СТРЕЛА

- Ты на меня не серчай! - говорил Антипа. - Я от людей добра-то немного видел, всё больше зло. И никаких у меня обязанностей к людям не имеется.

Они сидели на поваленной осине. Петька только что отдал старику книгу, и тот говорил растерянно, словно убеждал самого себя.

- Сам посуди. Все мои прадеды двести лет в болоте от людей прятались. А ведь не воры, не разбойники! Одного только хотели - воли. А их за это в тюрьмы и в рудники, и в Сибирь! А эти вот пришли, поджигатели-то! Стариков, детишек невинных пожгли. Это как?

- Это фашисты! Понимаете, фашисты! Они не люди! По ним нельзя о людях судить!

- Те фашисты, эти царисты, а то и вовсе пятые-десятые… Все одинаковые!

- Неправда! Неправда! - доказывал Петька. - А дед Клава? Он детей всю войну прятал, жизнью рисковал!